Грязное мамбо, или Потрошители - Эрик Гарсия

Квартала красных фонарей там не оказалось, что я воспринял с облегчением. Мне не нужна была еще одна жена.

Зато мы нашли круглосуточный ресторан, тесный, с портьерами, где подавали огромные миски дымящегося мяса, щедро политого густым соусом. В этом море плавали какие-то шишковатые овощи вроде картофеля, их несрезанные коричневые корешки царапали горло, когда я глотал угощение. Мясо было жесткое и с душком, но неплохое, и даже когда один из наших стрелков, немного говоривший на африкаанс, выяснил, что это козлятина, я продолжал жевать и глотать, жевать и глотать. «Вот чем следовало заниматься все эти ночи в маленьких берберских поселениях», — думал я, набивая живот жарким, согревавшим меня изнутри. Официанты суетливо сновали, поднося тарелку за тарелкой, и я, вдруг устыдившись своей пищевой этнофобии за время войны, уминал все не жуя, как отчаявшийся сиделец на диете, получивший последнюю отсрочку.

Двенадцать часов спустя я сгибался пополам над старым добрым американским унитазом, вторично разглядывая жаркое из козла, вместе с остальными парнями, откушавшими в том богопротивном заведении. Мы стерли с лица земли их родные города, а они в отместку захватили наши пищеварительные тракты.

Бонни тоже рассталась со своим при неизвестных обстоятельствах. По пути из кафе я уломал ее позволить мне угадать еще три органа и на этот раз копнул глубже, назвав желудок, печень и почки.

— Мой желудок, — вздохнула Бонни, словно возвращаясь к давно надоевшей теме, — «Кентон ЕС-18», модель «Таинственная леди», емкость три целых две десятых чашки. В свое время это была лучшая модель, но у нее нет регулятора расширения-сокращения, как у новых. Когда я съем достаточно пищи, чтобы наполнить искорган, он посылает сигнал пищеводу — тоже «Кентон», кстати, — который эффективно блокирует глотательный рефлекс. Цвет мой любимый — «яйцо зарянки». Когда я легла на операцию, на желудки была распродажа, поэтому ставка прямого кредита у «Кентона» составляет двадцать два и шесть десятых процента.

Печень от «Гекса-Тан», специализированной датской фирмы, умеет только выводить токсины из моей системы. Кредит получен через несколько международных посредников, работающих с Кредитным союзом, поэтому годовая ставка — тридцать четыре и две десятых процента. При регулярных выплатах снижается на одну десятую процента в год.

А почки у меня двух разных моделей. Левая — дженерик Кредитного союза, под двадцать четыре процента годовых, в последнее время начала барахлить, но страховка закончилась, и я не могу лечь в больницу, чтобы ее проверили. Правая, которую я имплантировала через полгода после первой, — это лучшая модель «Таихицу» со всеми дополнительными функциями — от встроенного кентонового монитора для диабетиков до маленького устройства, которое добавляет в мочу нетоксичный краситель, чтобы можно было приколоть друзей — дескать, я писаю кровью, или черничным соком, или еще чем-нибудь. Я этой функцией еще не пользовалась. Кредит брали под восемнадцать и две десятых процента, самый дешевый во всем теле.

У меня создалось впечатление, что она может продолжать до бесконечности.

Водители такси широко известны своей привычкой стучать в Кредитный союз; некоторые больше девяноста процентов заработка делают на вознаграждениях. У меня тоже была своя сеть осведомителей, не возражавших прибавить пару баксов к дневной выручке, подняв трубку и сообщив, где они только что высадили клиента, который числится в розыске. А некоторые особо умные таксисты, узнав лицо с объявления и почуяв, что дело пахнет баксами, «срезали путь», доставляя клиента тепленьким прямо к служебному входу Кредитного союза. Я приближался к бровке тротуара с тазером ближнего действия прежде, чем тот успевал понять, что пора улепетывать, как испуганная газель.

Однажды, буквально за пару дней до конца, когда Венди дожала-таки меня со своей идеей перехода в отдел продаж, мы устроили барбекю перед домом. Я, Джейк, Фрэнк и еще пара наших биокредитчиков перебрасывались мячом и дурацкими репликами. К услугам гостей были пиво, хот-доги, стейки и приятное времяпрепровождение на любой вкус. Даже Питер был с нами — к тому времени он уже ходил в школу, а Мелинда уехала в одну из своих поездок и еще не вернулась. Мы с Питером уже начали волноваться, но у Мелинды и раньше случались закидоны. Через несколько недель она объявлялась, взахлеб рассказывая об увлекательной поездке в Перу или помощи семье аборигенов в Луизиане.

Словом, мы отдыхали и резвились на заднем дворе, когда мне позвонили. Я ответил. Это оказался таксист, ходивший у меня в осведомителях; он сказал, что у него мотор немного перегрелся — кодовое выражение, обозначающее желание привезти кого-то в Кредитный союз.

— Я не на работе, — объяснил я, помахав Венди, болтавшей с Питером. — Сейчас неудачное время…

— Мне кажется, выше нормы раз в шесть или семь, — сказал таксист. Стало быть, просрочка платежа — шесть-семь месяцев, согласно нелицензированному сканеру, который я дал бомбиле несколько лет назад. Такой заказ принес бы серьезные деньги союзу, даже если официальное изъятие поручат не мне. Я не нуждался в деньгах, но трудно отказаться от наличных, когда они сами плывут в руки.

— У калитки через пять минут. — И я назвал ему свой домашний адрес.

Повесив трубку, я вернулся к Венди и Питеру и чмокнул жену в щеку:

— Мне нужно отъехать, взять еще пива. Я быстро.

Я кивнул Джейку, тусовавшемуся на другом конце двора. Он с полувзгляда усек ситуацию и пошел за мной через дом к калитке, прихватив с мангала нож для филе с лезвием, запачканным говяжьим соком.

— Разве это гигиенично? — не удержался я.

— А мы ему антибиотиков вколем. — Джейк никогда не лез за словом в карман. — Выше нос, вон они едут.

Пролетев по подъездной аллее, такси затормозило с душераздирающим визгом. Пассажир уже что-то заподозрил и начал скандалить. Он едва успел вякнуть «нет», когда мы открыли дверцу машины и вырубили его тазером. Пока мы с Джейком работали, находя и вынимая почку с полугодовой просрочкой взносов по кредиту, таксист подглядывал в зеркало заднего вида.

Я бросил ему двести баксов за доставку и еще пятьдесят, чтобы избавиться от тела. Но когда вылез из такси в домашнем фартуке, окровавленном и испятнанном, то увидел, что в дверях стоит Венди и смотрит на нас с самым разочарованным видом. Заметив мой взгляд, она круто повернулась и ушла в дом.

— Брось, малышка, — окликнул я ее. — Не надо дуться. Это всего лишь почка.

— Ну, — поддержал меня Джейк. — У него другая осталась.

Ни Бонни, ни я не желали рисковать жизнью и ловить такси, но ее приятель жил на другом конце города, а идти сотню кварталов со спортивной сумкой-арсеналом, понятное дело, не хотелось. В результате мы остановились на общественном транспорте как на единственной альтернативе. Одно из первых правил, которому нас научили на семинарах, гласило: метро — излюбленное убежище неисправных должников, поскольку толпы людей затрудняют сканирование — невозможно выделить один искорган из массы других. Высокая плотность окружающей среды — вот что нам требовалось. Мы направились под землю.

Я предложил перепрыгнуть через турникет на входе, но Бонни снова заплатила за нас обоих и мы вышли на платформу как приличные граждане. Я не знал, сколько у нее карманных денег, но понимал — это наверняка гроши, иначе она оплатила бы свои органы давным-давно.

На шестом году карьеры я получил заказ от корпорации «Бритхелт» съездить в пригород и изъять пару неоплаченных легких. В то время «Бритхелт» была еще новичком на рынке. Ходили слухи, что большая часть их капитала получена в обход закона, из дополнительных источников, заинтересованных в отмывании денег до золотого блеска, но мне было все равно — они платили комиссию на шесть процентов выше стандартной ставки союза, поэтому я охотно заткнулся и с улыбкой взял заказ.

Я бывал в пригородах по всей стране. В силу специфики профессии биокредитчик всю смену кочует из одной вонючей дыры в другую, но Рейган-Хайтс, кишевший ордами грызунов и паразитов, вызвал отвращение даже у меня. Казалось, это крысы арендовали район, зараженный людьми. Я припарковался вторым рядом на кладбище самодвижущихся одров: сорокалетние ржавые развалюхи отечественного производства догнивали на улице, и после смерти их ожидал трехколесный рай.

Федеральное министерство жилищного строительства и городского развития давно почило в бозе, а пришедшие ему на смену госдепартаменты не сумели быстро внедрить в пригородные гетто функциональную эстетику. Я прошел мимо многоэтажных башен, теснивших и подавлявших маленькие низенькие строения, заслоняя им свет и лишая застройку последнего подобия целостности. Розовые, зеленые и желтые фасады, все выцветшие, облупленные, развязавшие настоящую войну против газонов, гниющих и нестриженых. Номера домов и названия улиц давно обвалились вместе со штукатуркой, затрудняя и даже делая невозможным ориентирование.