Моше и его тень. Пьесы для чтения - Константин Маркович Поповский

Авраам (остановившись): А мне почему-то все время кажется, что она еще толком даже не начиналась. (Глухо) Как будто я все еще стою возле того камня и готовлюсь перерезать Ицхаку горло, не подозревая, что это мгновенье длится уже десять тысяч лет… (Едва слышно). Десять тысяч лет… (Кричит). Ах ты, чертова курица! (Стремительно настигает Предводительницу).

Предводительница (пытаясь вырваться): Ай!.. Пусти! Я буду жаловаться.

Авраам: Кому?.. Может, небесам?..

Предводительница: Авраам…

Авраам: Или до тебя еще не дошло, что твоя история закончилась вместе с моей?..

Предводительница: Но я не хочу!.. (Слабея) Не хочу…

Авраам: Тогда пусть тебя утешает мысль, что после твоей смерти наступит великая тишина, когда не надо будет ничего объяснять, ничего понимать и ничего строить… (Подняв голову, озираясь и прислушиваясь) Тш-ш-ш… (Негромко). Тихо, тихо, курица… Слышишь?.. Вот… Вот.

Откуда-то издалека доносится звук флейты.

А ведь это флейта, на которой еще вчера играл мой Ицхак. Ее звуки все никак не могут умереть и скитаются теперь, надеясь, что кто-нибудь поможет им вернуться к своему хозяину.

Предводительница (страдая): Авраам…

Издалека доносятся звуки саксофона.

Авраам: А это играет саксофон нашего Бога-неудачника. Слышишь?.. В его голове жила одна странная мысль. Он почему-то думал, что Бог не должен играть на саксофоне и поэтому он всегда уходил в самый густой лес, чтобы его никто не слышал… Ты случайно не знаешь, почему?

Предводительница: Господи, Авраам! Да, потому что это неприлично! Потому что Он – Бог. Бог не должен играть на саксофоне. В крайнем случае, Он может играть на органе.

Авраам: Бог должен играть на том, на чем он хочет! На саксофоне, на банджо, на человеческих нервах. А ты ходила за ним по пятам, выслеживала, стыдила, и все это продолжалось до тех пор, пока он сам не стал думать, что он великий грешник, которому нет прощенья. (Повернув к себе Предводительницу). Ах ты, маленькая мразь! (Резко наклонив Предводительницу к земле, какое-то время смотрит на нее, затем резко поставив ее на ноги, ведет ее в танце под мелодию, которая рождается из звуков флейты и саксофона).

Предводительница (пытаясь вырваться): Пусти. Я не хочу…

Авраам: Заткнись.

Предводительница: Авраам!..

Авраам: Или ты думаешь, что я забыл, с кем имею дело? (Какое-то время медленно кружит Предводительницу под удаляющиеся звуки флейты и саксофона, затем силой заставляет Предводительницу опуститься на колени). Ты женщина. А женщина это всегда блуд и болтовня. И еще много лжи. И при этом все ссылаются на то, что все, о чем они болтают, подсказано им их чутким сердцем. А я скажу тебе на это – к черту! (Кричит). К черту!

Предводительница (тоскуя): Авраам…

Авраам (пригнув Предводительницу к земле и поставив на нее одну ногу, негромко): А теперь послушай меня внимательно, курица. Если бы вдруг случилось так, что я взял и пошел прямо по этой дороге, никуда не сворачивая, и шел бы так много дней, то рано или поздно ноги опять привели бы меня к этому самому месту, с которого я начал когда-то свое путешествие. Потому что Земля висит в небесном пространстве ни с чем не соприкасаясь, а значит убежать с нее так же невозможно, как убежать из собственного тела. Это похоже на человека, который никогда не может уйти от самого себя. На рыбу, которая не может уплыть дальше океана. (Кричит). На твою поганую мудрость, которая, сколько бы ни старалась, в конце концов, всегда оборачивается пустой болтовней, от которой нет никакого проку!..

Предводительница: Авраам, Авраам…

Авраам: Вот почему я без сожаления переступлю сегодня через тебя, чтобы поскорее уплыть отсюда прочь. В ту Обетованную Землю, о которой ничего не знают ни Божественное провидение, ни адская Бездна. Где солнце не садится, потому что оно никогда и не думало вставать. (Кричит). Куда не дотянут свои руки ни Истина, ни Ложь, потому что туда, куда я уплыву, никто и никогда не слышал ни о мере, ни о числе, ни о порядке! (Толкает Предводительницу ногой, так что она катится по земле, сквозь зубы). Сучье отродье…

Предводительница (торопливо, с земли, не поднимая голову): Послушай, послушай, послушай меня, Авраам!.. Ты должен это знать, потому что это важно… (Встав на четвереньки, ползет по земле в другую сторону от Авраама, остановившись). Когда я была совсем маленькая, то все вокруг было так странно, так необычно, словно это было продолжением сновидений, а не настоящая жизнь. Каждое утро по небу летел бог Ра и махал мне сверху рукой, а ночью можно было слышать шум битвы и видеть на востоке вспышки огня и все знали, что это Ра сражается со страшным Апопом, чтобы утром снова показаться в небе. И все вокруг было таким загадочным, таким непредсказуемым, таким волшебным, каким это бывает только в сказках. А я была тогда совсем девочкой, гуляла по песчаному пляжу со своим зонтиком, и какой-то грек звал меня кататься по морю на своей лодке, и сирены плыли за нами и пели гимн солнцу, а с неба падали золотые цветы, и мне вдруг начинало казаться, что все это мне только снится, и что на самом деле ничего этого нет и не должно быть, потому что в том, что происходило вокруг, не было ничего серьезного, ничего основательного, ничего солидного, а был только этот веселый сон, который, конечно, когда-нибудь должен был, наконец, закончиться, ты понимаешь?.. Ах, Авраам, скольких же людей погубили эти смешные фантазии, которые не хотели знать ни упорного труда, ни точного расчета! Эти аппетитные приманки, которые кажутся поначалу такими безобидными, что никто даже и не думает опасаться их всерьез!

Авраам достает из складок одежды нож.

(Поднявшись с четверенек и оставаясь стоять на коленях спиной к Аврааму). Но потом, слава Богу, все мало-помалу изменилось. Боги спрятались за облаками, и уже никто не мог позволить себе летать по небу, не учитывая законы аэродинамики и земного притяжения. (Повышая голос). И это было справедливо, Авраам, потому что мир должен быть прозрачным и понятным, ведь кроме таких, как ты, на свете есть еще множество других людей, которые не хотят вникать во все эти скучные загадки, а желают просто есть, пить и веселиться, получать за свою работу деньги, тискать в кинотеатре девок и рожать детей и ведь, в конце концов, они совершенно правы, хотя бы только потому, что их всегда гораздо больше, чем тех, у кого в истории болезни редко когда не найдется какой-нибудь эпилепсии, туберкулеза или сифилиса. (Поднимаясь на ноги и по-прежнему стоя спиной к