Флейта Нимма - Марина Кимман

— Ну всё-ё-о! — завопила она, и с прытью, удивительной для женщины ее комплекции, полезла на повозку. Лошадь, судя по всему, поняла, что дело пахнет жареным, и понесла.

Аллегри меланхолично подумал, что мог бы не бояться задавить кого-нибудь: вопли о "шальной скотине" и "дураке на телеге" достигли конца рыночной площади куда быстрее его самого. Дорога очистилась за пару секунд и Аллегри оказался на улице, которая, судя по всему, предназначалась исключительно для лавок. Лошадь несколько успокоилась.

С одной стороны продавали выпечку и сапоги, с другой стороны вывеска сообщала всем желающим, что "подковы Яна Руца — лучшие подковы в Айзернен-Золене!".

Кузнец, видимо, разрывался между своими талантами: дом делился на две части — мастерскую и гостиницу, а перед входом лежала груда металла, в которой Аллегри не без удивления признал… телегу. Упряжи в ней предусмотрено не было.

Художник с трудом мог представить себе безумца, которому понадобилась бы такая нелепость.

Тем не менее, это была гостиница, и Аллегри подумал, что хватит с него на сегодня приключений.

— Ну нет, подожди! — процедил кто-то очень злой за спиной художника.

Обернувшись, художник заметил селянку — ту самую, с платьем. Точнее, с его остатками. Женщина выбралась из-под телеги — она умудрилась зацепиться за ее дно, и, поправляя прическу (дело бесполезное, так как после поездки они стояли у нее дыбом), начала наступление.

— Я требую сатисфакции!

Аллегри, который уже решил отступить, остановился. Селянка? Где же она таких умных слов нахваталась?

— Ты мне всю жизнь испортил! — завопила она в лучших традициях худших театральных постановок и взобралась на телегу.

Аллегри не совсем понял. Он видел эту женщину только раз, сегодня, под копытами лошади. Когда бы он успел испортить ей жизнь?

"Селянка" замахнулась, чтобы дать ему пощечину, но из-за разницы в росте у нее вышел только шлепок по плечу.

Что, впрочем, тоже трудно назвать приятным ощущением.

Женщина угрожающе пропыхтела. Она толкнула его раз, два, пытаясь свалить его на землю и запинать до смерти.

— О-ой! — раздалось позади, и затем селянка оторвалась от земли. Аллегри оглянулся — на крыльце гостиницы-кузницы стоял хозяин. Был он высок и худ, однако то, с какой легкостью он держал женщину за шиворот, внушало уважение.

Она еще немного повоевала, затем, поняв всю тщетность своих попыток, затихла.

— Ян, а Ян, ну отпусти!!! — потребовала она. Затем, после минутного раздумья добавила. — Пожалуйста.

— Ишь, как заговорила, — ухмыльнулся хозяин. — А ну быстро выложила все, что успела стащить! — сказал он строго и поставил ее рядом с собой, словно она была мебелью, а не живым человеком.

Женщина некоторое время помялась на месте, затем достала откуда-то из юбок несколько эоникийских монет. С видимым сожалением она положила их в требовательно протянутую ладонь хозяина кузницы.

— Виорика! Я тебя предупреждал, чтобы ты не трогала моих гостей. Ко мне, так ведь? — строго осведомился он у Аллегри.

— У меня еще лошадь с повозкой, — он махнул рукой в сторону телеги. — И человек. Вероятно.

Хозяин некоторое время выглядел озадаченным, затем, почесав затылок, все-таки пригласил его внутрь.

— Вы тут пока располагайтесь, а я пойду с телегой разберусь. И вот, заберите свои деньги. За постой потом заплатите.

У гостиницы вид был запущенный. Аллегри даже пожалел, что вошел сюда, или, если быть более точным, "его вошли". Она гораздо больше походила на пристройку к кузнице, чем собственно на гостиницу — тут и там валялись гвозди, мечи без рукоятей, подковы и посуда, а также нечто, что можно было бы назвать потугами на искусство. Впрочем, присмотревшись, художник решил, что хозяин не лишен вкуса, просто почему-то не доводил свои вещи до конца.

Аллегри разгреб себе место на лавке. Виорика присела напротив, на металлическую бочку с дыркой на боку, и рассматривала Аллегри с таким видом, как будто тот — опаснейший насильник-рецидивист, а она — оскорбленная невинность. Лет уже этак двадцать.

— Неужели это было последнее ваше платье? — спросил он.

Ответом ему был негодующий взгляд и скорбные мимические морщины.

— Вы, может быть, сломали жизнь безвестной сироте! — патетически воскликнула она. — Может быть, она, эта несчастная женщина, прошла многие километры пешком по заснеженным холмам, чудом избежав смерти от свирепых волков, бандитов и голода!

— Виорика, у тебя оба родителя, слава богам, живы, какая сирота, какие волки? — в прихожую протиснулся хозяин. Из-за своего роста ему пришлось сложиться чуть ли не вдвое, чтобы пройти внутрь. — Ваша лошадь и телега на заднем дворе, — сказал он. — Живы и накормлены.

Аллегри с трудом себе представлял зрелище накормленной телеги, но от комментариев воздержался.

Женщина теперь дулась. Это смотрелось бы почти правдоподобно, снизь она градус накала эмоций. Кажется, и хозяин ей не верил — не обращая никакого внимания, он повернулся к художнику и пригласил его осмотреть комнаты. Точнее, комнату. Каморку.

Почему это заведение называлось гостиницей, понять было трудно. Сюда, при желании, можно было втиснуть пятерых человек, но Аллегри сильно сомневался, что кто-то захочет здесь остановиться. Все, начиная от пыльных маленьких окон и заканчивая готовыми вот-вот развалиться кроватями, говорило об отсутствии в доме женской руки.

Его "каморка" выглядела немногим лучше, чем остальные комнаты. По стенам, выкрашенным светло-зеленой краской, шла узкая роспись в виде виноградных лоз, а единственное окошко прикрывали белые занавески. Поправка — когда-то белые занавески.

Между двумя кроватями был зазор размером в полшага. Достаточно, чтобы не застрять, но не более.

Художник присел на краешек кровати и невольно задумался, а что он здесь делает.

Кто-то открыл входную дверь, Ян, стоящий в коридоре, оглянулся.

— Красные небеса, Ксаш! — воскликнул он. — Вот уж не ожидал тебя здесь увидеть, — он исчез из поля зрения Аллегри.

Художник почувствовал, что упускает из виду часть головоломки. Виорика, которая так и болталась в коридоре, тоже выглядела озадаченной.

— Ты с ним? — спросила она беззвучно. Художник кивнул. Взгляд "селянки" посерьезнел, и на этот раз — Аллегри видел — это была не игра. Ее лицо сразу стало более осмысленным и даже приобрело некоторое подобие интеллекта.

Она пошевелила губами, как будто собиралась что-то сказать, затем, передернув плечами, вышла из гостиницы. Хозяин окликнул ее, но она не отозвалась.

— Вздорная баба, — бросил он, провожая Ксашика в ту же комнату. Аллегри пришлось поджать ноги, чтобы дедок смог пройти.