Новый Мир ( № 8 2005) - Новый Мир Новый Мир

Никакого бойкота не было. Просто Юра перешел в вечернюю школу. Тут только Лида поняла, как он помогал ей жить среди безразлично настроенного к ней коллектива. Они с Юрой представляли прочный тандем, против которого класс, принимавший во внимание любую дружескую связь, ничего не имел. Их союз, состоявший из двух человек, игнорирующих класс, как маленький, не отмеченный на официальной карте, но всем известный остров, тоже являлся одной из принадлежностей их класса. Уход Юры, который общался только с Лидой, а из-за нее и с Сашей, повлек за собой различные осложнения. Как только обнаружилось, что Юрино место освободилось, в классе начались рокировки.

Лида была уверена, что теперь Саша пересядет к ней. Это было бы естественно. Но Саша, не получивший никакого отклика на свою записку и обиженный ее молчанием, то ли уверенный, что его обаяние в пассивности, не спешил сходить со своего места, а Лида, испокон века сидевшая одна, не отважилась пересесть за его парту. В течение первого урока шел оживленный обмен записками, в котором принял участие и Саша, в результате чего на перемене произошло переселение народов: Марина, сидевшая с Наташей Поплавской, пересела на место Нигматова, Нигматов сел на ее место с Наташей Поплавской, Володя Астафьев, сидевший с Геной, подсел к Алле Тарасовой — он давно нацелился на место рядом с Аллой, которая ему нравилась, но не было для этого удобного случая, а Люда Свиблова, сидевшая с Аллой, поневоле пересела к Лиде. Обе оказались отвергнутыми: Лида — Сашей, Люда — Аллой. Тут бы им и подружиться, но обе сидели надутыми и не смотрели друг на друга. Да тут еще перед глазами у Люды маячил Гена Изварин, который столько лет провожал ее в школу и из школы!

К тому же выяснилось, что, пока Лида болела, весь класс успел записаться на факультативные занятия. Разговоров только и было, кто на какой факультатив записался. Лида спросила об этом Люду Синеву, та сквозь зубы пробормотала, что подобная ерунда ее не интересует, после чего демонстративно отвернулась от Лиды. Лида спросила об этом Марину, та с готовностью ответила, что они с Геной и Саша Нигматов с Наташей Поплавской записались на факультативы по физике и русскому языку; Саша еще и на химию.

Саша и Наташа на уроках по-свойски заглядывали в тетради друг к другу, обменивались записками на промокашках и вели себя совсем как Марина с Геной и Алла с Володей Астафьевым.

Лида опомниться не могла от потрясения. Ведь у нее в саду Альбины хранилась записка, в которой Саша по сути объяснялся ей в любви. Но он вел себя так, будто никакой записки не было. И Петр, как нарочно, больше не смотрел в сторону Лиды. Он готовился к участию в физико-математической олимпиаде, и ему сейчас было не до любви.

Лида так и не записалась ни на один факультатив. Она вообще перестала понимать, что происходит, и не могла решить элементарную задачу у доски, вспомнить нужную дату, сказать, к какому семейству относятся олени. Наконец физик назвал ее “балдой”. Она могла ответить урок, потому что боязнь прилюдной “балды” заставила Лиду вызубрить параграф, но Саша со своей первой парты принялся ей подсказывать, и у Лиды пропал голос. Глаза ее наполнились слезами, как глаза Альбины в запущенном саду. Лида не знала, что предпринять, не могла привыкнуть к мысли, что Саша в считанные дни променял ее на Наташу, характер которой ему, конечно, нравился больше, тем более что Наташа не проявляла открытого интереса к Саше и позволяла ему провожать себя до дома лишь потому, что после окончания факультативных занятий на дворе стояла тьма.

Еще вчера вокруг Лиды было многолюдно и она не знала, как развести толпящиеся вокруг нее фигуры Алексея Кондратовича, Петра, Саши и Юры, знай себе вытанцовывала Большое адажио принцессы Авроры с четырьмя кавалерами, а теперь даже Надя не смотрела в ее сторону ехидным взглядом, а усиленно занималась физикой. Но Надя была единственной, кто мог пролить свет на новое положение Лиды, внести в него определенность, ведь недаром она была упомянута в Сашиной записке, и в конце концов Лида, промучившись месяц, подошла к ней на перемене и сказала, что им надо встретиться.

Глаза Нади не выразили ни удивления, ни торжества. Она задумалась, есть ли у нее для этого свободное время, задумалась по-настоящему, а не с целью унизить Лиду, и естественность ее поведения окончательно добила Лиду. Едва удерживая дрожь в голосе, она сказала, что это для нее очень важно — может, Надя прогуляет факультатив? “Об этом не может быть и речи”, — отрезала Надя. Ждать ее в школе час-другой было бы слишком глупо. “А если я утром к тебе забегу?” Надя нерешительно сказала: “Разве что ненадолго, ладно? Приходи часиков в десять…” Надя, конечно, догадывалась, что речь пойдет о Саше, но ей было не до Лидиного поражения, о котором прежде она сладострастно мечтала; оставалось всего полтора года до поступления в институт, шутки в сторону, как говорила Валентина Ивановна.

Наутро, пересекая территорию больницы, Лида столкнулась лицом к лицу с Ксенией Васильевной. “Что же ты не заходишь? — вглядываясь в ее лицо, спросила Ксения Васильевна. — Ни ты, ни Саша… Много уроков? Или вы поссорились с Юрой?” Лида была уверена, что Юра рассказал матери о своем разрыве с нею, но тут вспомнила о его рыцарском отношении к слабому полу, не позволявшем ему насмешливо отзываться о девочках... “Так получилось”, — уткнувшись взглядом в мертвую лисью мордочку на меховом воротнике Ксении Васильевны, промямлила Лида. “Надо же, — покачала головой Ксения Васильевна, не позволяя себе уточнить, из-за чего сыр-бор разгорелся. — Ну что ж. Передай Саше от меня привет”.

Ксения Васильевна повернулась и зашагала по тропинке к терапевтическому корпусу, а Лида через сугробы двинулась вперед, желая поскорее оказаться вне поля ее зрения.

Благородство Юры, не сказавшего матери ни слова об их разрыве, было последней каплей, после которой визит к Наде терял значение. Оно больно ударило Лиду, привыкшую считать, что отношения между людьми строятся на тонких расчетах, в которых главное — привести неизвестное в ряд уравнений и решить задачу тем или иным способом, имея одну заданную величину. Такой величиной был Юра. Теперь система уравнений разрушена. Оставалось выяснить, какое реальное место в саду Альбины занимал Саша, для чего ему понадобилась девушка, от которой он так быстро отказался, хотя с другой стороны — зачем ей теперь это знать… Лида могла свернуть с полдороги домой, но ноги сами привели ее к Наде...

Надя, склонив над столом лицо с длинным носом, старательно шинковала капусту, нарезала соломкой свеклу, снимала шумовкой пену с бульона, терла морковь… Лиде не удавалось перехватить ее взгляд, тем более что, когда из комнаты братьев доносился шум, Надя вскидывалась и орала голосом матери: “Я кому сказала — чтоб было тихо! Не сделаете уроки — головы поотрываю!” Так, через головы братьев, капусту и морковку, пытаясь хоть ненадолго сосредоточить внимание Нади на себе, Лида рассказала ей все. Надя во время ее рассказа отворачивалась к кастрюле, склонялась над теркой, энергично крошила капусту, чистила в раковине картофель, показывая Лиде спину, и только изредка подавала реплики: “Я же тебе говорила, что Саша — псих!”, “Наташа у нас звезда — она лучше всех плавает кролем!”. Историю Алексея Кондратовича и Юры Надя вообще пропустила мимо ушей. “Никто никогда не понимал, зачем тебе этот зануда. В классе воздух без него стал чище!” Надя великодушно показывала, что все-таки Лиду она считает своим человеком, Вэшником, тогда как Юра, окончательно предавший “В” класс, вообще для нее не существует вместе со своей прекрасной матерью. Надя крутилась в разные стороны, контролируя борщ и братьев, Лидина трагедия не могла просочиться сквозь нашинкованную капусту и пассерованный на сковородке лук, чтобы занять в Надином сознании подобающее место, хотя бы сравняться в своем значении с пеной, которую Надя снимала шумовкой с борща. Лида торопилась: картошка в борще почти сварилась, Надя частыми взмахами ножа крошила зелень. В пару борща, полуприкрытого крышкой, всплыла записка. Надя просмотрела ее, в другой руке держа прихватку. Борщ был готов. На середине письма Надя выключила газ и прикрыла борщ крышкой. Дочитала, вернула послание Лиде. “Дурак”, — сказала она. “Почему?” — “Ему в мединституте сочинение писать придется, а он толком предложение построить не может. Деревня — она и есть деревня… И при чем тут я? Не помню, чтобы я про твой характер что-то ему говорила… Он жаловался, что ты больше внимания обращаешь на Юру, и я сказала, что Юра к тебе серьезно относится, а ты, мол, Сашка, вообще ни к кому не способен серьезно относиться, потому что думаешь только о карьере, вот что я сказала ему, — довольная тем, что вспомнила все дословно, сказала Надя. — Точно, так и было дело. Плюнь на него. Мне тоже, между прочим, год назад Вова Астафьев нравился, но я виду не подавала, даже Марина ни о чем не догадывалась. Плюнь. Я плюнула, и ты плюнь”. Надя подула на ложку с борщом, задумчиво поцокала языком и добавила соли.