Четыре. История дивергента - Вероника Рот

Ее пальцы обхватывают мои, и я вытягиваю ее из сетки. Когда она свешивается с одной стороны, я беру ее за руки, чтобы она восстановила равновесие. Она маленькая и худенькая, отчего выглядит хрупкой. И как только она не разбилась от удара о сеть? У нее большие ярко-синие глаза.

– Спасибо, – произносит она.

Может, она и выглядит хрупкой, но ее голос звучит твердо.

– Поверить не могу, – говорит Лорен еще более самодовольно, чем обычно. – Сухарь? Прыгнул первым? Неслыханно.

Она права. Это невероятно. К тому же Сухари практически никогда не переходят в Лихачество. В прошлом году у нас не было неофитов из Альтруизма. А долгое время до этого из Сухарей был лишь я один.

– Она не просто так их оставила, Лорен, – замечаю я и чувствую, будто отстраняюсь и от этого момента, и от собственного тела.

Я беру себя в руки и обращаюсь к неофитке:

– Как тебя зовут?

– Ну… – Она медлит, и вдруг мне кажется, что я ее знаю. Не со времен в Альтруизме, не со школы, а на гораздо более глубоком уровне.

Она пытается придумать имя, не удовлетворившись тем, которое у нее есть. Так было и у меня. Благодаря моему инструктору по посвящению мне удалось сбежать от своей прежней жизни. Я тоже могу помочь новенькой.

– Подумай как ледует, – говорю я, слегка улыбаясь. – Второй раз выбирать не придется.

– Трис, – решительно отвечает она.

– Трис, – повторяет Лорен. – Объяви, Четыре.

В конце концов, эта перешедшая из Альтруизма девушка – моя неофитка. Я оглядываюсь через плечо на толпу лихачей, которые собрались, чтобы посмотреть прыжки новичков, и кричу:

– Первой спрыгнула Трис!

Теперь они запомнят ее не из-за серой одежды, а за ее смелость. Или за сумасшествие. Впрочем, иногда это одно и то же.

Лихачи улюлюкают, но шум в пещере перекрывает чудовищный вопль второго неофита. Теперь в сеть угодила девушка в черно-белой одежде Правдолюбия. Лорен протягивает руку и вытаскивает ее наружу. Я касаюсь спины Трис, чтобы проводить ее к лестнице, на случай, если она не так спокойна, как кажется. И прежде чем она поднимается на первую ступеньку, я говорю:

– Добро пожаловать в Лихачество.

Осторожнее, Трис!

Девушка, перешедшая из Альтруизма, сидит за моим столом. Вначале я задумываюсь, а не знает ли она, кто я такой на самом деле. Может, я просто притягиваю ее невидимой силой Сухаря, которую я, сам того не ведая, излучаю? Но, если честно, по-моему, она меня не знает. А еще ей ничего неизвестно о гамбургерах.

– Ты никогда не ела гамбургеров? – спрашивает Кристина.

Невероятно. В Правдолюбии всегда поражаются, когда узнают, что не все люди живут так же, как они. Это одна из причин, почему они мне не нравятся. Для них будто бы не существует иной реальности, кроме их собственной. У Альтруистов наоборот – для них вообще нет ничего, кроме окружающего мира, который в них очень сильно нуждается.

– Нет, – признается Трис. Для такой миниатюрной девушки у нее слишком низкий голос. Он всегда звучит серьезно, что бы они ни говорила. – Это так они называются?

– Сухари едят простую еду, – вмешиваюсь я, вставляя сленговое словечко лихачей.

Применительно к Трис оно звучит неестественно, я считаю своим долгом вести себя учтиво с ней, как и с любой женщиной в своей бывшей фракции, – почтительно, не смотря им в глаза, поддерживать вежливый диалог. Я вынужден напомнить себе, что я больше не в Альтруизме. И Трис тоже.

– Почему? – интересуется Кристина.

– Затейливость считается потаканиям своим прихотям и излишеством, – произносит Трис заученным тоном.

– Неудивительно, что ты ушла.

– Да уж. – Трис закатывает глаза, что меня удивляет. – Все дело в еде.

Я сдерживаю улыбку. Не уверен, что у меня получается.

Затем входит Эрик, и все умолкают.

Назначение Эрика на должность лидера Лихачества было встречено с непониманием и даже с гневом. Во фракции еще никогда не было столь молодого лидера, многие высказывались против подобного решения, озвучивая опасения относительно его неопытности и происхождения. Сам Эрик – бывший эрудит – имел на этот счет свое мнение. Кто-то высказывался, а потом сдавался, явно испугавшись. Мне часто казалось, что Эрик угрожал недовольным лихачам. Зная Эрика, так наверняка и было – его просчитанные, правильные и мягкие слова всегда таили в себе злой умысел.

– Кто это? – шепчет Кристина.

– Его зовут Эрик, – отвечаю я. – Лидер Лихачества.

– Серьезно? Но он так молод.

Я стискиваю зубы:

– Возраст здесь не главное.

Чего нельзя сказать о связях с Джанин Мэтьюз.

Эрик подходит к нам и плюхается на свободный стул, стоящий как раз возле меня. Я быстро утыкаюсь взглядом в свою тарелку.

– Ну, что, представишь меня? – спокойно спрашивает он, как будто мы друзья.

– Это Трис и Кристина, – выдавливаю я.

– Ага, Сухарь, – медленно говорит Эрик и ухмыляется.

Какую-то долю секунды я боюсь, как бы он не рассказал о моем происхождении, отчего я сжимаю рукой колено, сдавив его, чтобы не сорваться и не ударить Эрика. Но он только бросает мне вскользь:

– Посмотрим, долго ли ты протянешь.

Я безумно хочу его ударить. Или напомнить ему, что последний человек, перешедший из Альтруизма и сидящий сейчас рядом с ним, сумел выбить ему зуб. Никто пока толком не знает, на что способна и эта девушка… Но он прав, особенно если учитывать новые правила фракции – бой до тех пор, пока противник не сможет стоять на ногах, отборы уже после первой недели тренировок… Вряд ли она продержится слишком долго, будучи такой маленькой. Мне подобный расклад не нравится, но это факт.

– Чем занимался в последнее время, Четыре? – вдруг говорит Эрик.

Я чувствую укол страха. Вдруг он догадался, что я шпионю за ним и Максом. Я пожимаю плечами:

– Да так, ничем.

– Макс говорит, что пытается встретиться с тобой, а ты не показываешься, – замечает Эрик. – Он попросил меня, чтобы я выяснил, что с тобой происходит.

Я игнорирую сообщения от Макса легко, словно мусор, летящий ко мне по ветру. Отрицательная реакция на назначение Эрика лидером Лихачества, возможно, не волнует Эрика, но до сих пор беспокоит Макса, который в принципе никогда не любил своего протеже. Он симпатизировал мне, хотя я не понимаю, почему, учитывая, что я держался особняком, когда остальные неофиты сбивались в группы.

– Скажи ему, что я вполне доволен своим местом, – отвечаю я.

– То есть он хочет предложить тебе работу.

Я чую опасность. Слова Эрика сочатся из его рта, как гной из нового прокола.

– Похоже на то.

– Тебе как будто неинтересно.

– Мне уже два года неинтересно.

– Что ж. Тогда давай надеяться, что до него дойдет, – произносит Эрик и ударяет меня по плечу, якобы небрежно, но с такой силой, что чуть не вдавливает меня в стол.

Я сердито смотрю ему вслед – не люблю, когда меня толкают. Особенно всякие тощие эрудиты.

– Вы двое… друзья? – интересуется Трис.

– Мы были в одном классе неофитов. – Я решаю нанести превентивный удар и направить его против Эрика, прежде чем он настроит неофитов против меня. – Он перешел из в Эрудиции, – многозначительно добавляю я.

Кристина вскидывает брови, но Трис не обращает внимания на название фракции, – а ведь каждая клеточка ее тела после жизни в Альтруизме должна быть пропитана подозрением.

– Ты тоже был переходником? – спрашивает она.

– Я думал, нелегко придется только с правдолюбами, которые задают слишком много вопросов, – парирую я. – А теперь еще и Сухари?

Как и с Крис, я веду себя грубо, чтобы, образно говоря, захлопнуть двери прежде, чем они распахнутся настежь. Но рот Трис искривляется как от чего-то кислого, и она произносит:

– Наверное, это потому, что ты такой мягкий. Ну знаешь, как кровать утыканная гвоздями.

Она краснеет, когда я пристально смотрю на нее, но не отводит взгляд. Что-то в ней кажется мне знакомым, хотя я уверен, что запомнил бы, если б хоть на секунду встретил настолько резкую девушку во фракции Альтруизма.

– Слушай, Трис, – отрезаю я. – Будь осторожнее с тем, что говоришь мне и кому-либо еще. Ты теперь в Лихачестве – здесь ценят всякие ненужные вещи и не понимают, что если ты родом из Альтруизма, то постоять за себя – это уже высшая храбрость.

Назвав ее по имени, я понимаю, откуда я ее знаю. Она дочь Эндрю Прайора. Беатрис. Трис.