Рай – это белый конь, который никогда не потеет (ЛП) - Адриано Челентано

Смерть Джона Леннона

Может быть, человек умирает тогда, когда некуда дальше идти, когда нельзя добиться большего, чем уже добился, когда риск слишком велик. Как Джон Леннон.

Конец Джона Леннона настолько странный, что мне, например, пришла на ум такая абсурдная мысль: а что если он спланировал свою смерть? Если он подумал, например: «Я добился успеха, я был одним из лучших, я женился, достиг в жизни всего того, чего хотел достичь. Теперь мне хотелось бы еще и красивую, оригинальную смерть. Позову кого-нибудь и сажу: «Убей меня, когда я буду делать свою последнюю пластинку»». Это всего лишь гипотеза, в которой нет никакого смысла, я знаю, это только для того, чтобы сказать, что смерть Джона Леннона слишком абсурдна. Подходит человек, просит автограф, тот отказывается, и он его убивает. Я думаю: «Посмотри-ка, какой финал!» Именно думая о том, как все началось, как родились «Beatles», об их взлете, об их карьере. Со смертью Джона Леннона все закончилось. Все оказалось ничем. Человек умер, а другой думает: «Верно, что жизнь – всего лишь миг!» Ага, жизнь каждого. И жизнь «Beatles», может быть, длилась еще меньше.

Если бы я должен был написать для Джона Леннона песню, я спросил бы его, так как умер он, по-моему, странно, мог ли он предвидеть такую смерть. Может, да. И еще я спросил бы его, о чем он думал, как поступал. Спросил бы его еще об этой его жене, которая не была красивой, однако между ними была сильная любовь. Это очень позитивно, потому что значит, что любовь не только для красивых. Она существует и для красивых, и для менее красивых, и для некрасивых.

Время уходит

Первое признание я никогда не искал у публики, несмотря на то, что я ее очень ценю. Первое одобрение я искал у одного единственного человека, у любящей меня женщины. И признание Клаудии, моей жены, было всегда единственным. Не только первым, но единственным. Первыми аплодисментами из всех, прошлых и будущих. Она занимает то же место в моей жизни, какое занимала мама. Клаудиа стала мне и матерью. Это самое большее, что может случиться. Однако, точно так же, человек допускает, что любимая женщина, самый важный человек, может, даже больше, чем дочь, может тебя оставить. Тогда это грустно, потому что дочь в этот самый момент, может быть, бессознательно заменяется любимой женщиной.

Потом происходит то, что произошло со мной. Однажды Розита, моя старшая дочь, спустилась в гостиную, и говорит: «Папа, тебе нравится это платье? Мне идет?» «Красивое. Но оно же мамино!» «Ну да». «Оно тебе очень идет, но будет лучше, если ты его снимешь, потому что иначе мама рассердится». Она отвечает: «Да-да, я потом сниму. Только похожу еще немножко». И ушла довольная. Когда она ушла, я подумал: «Черт возьми, какая жалость!» Потому что я увидел, что время проходит, время уходит. Я тогда был с Минеллоно, который и говорит: «Красиво, я себе запишу. Это будет песня, которую я напишу для тебя». И все. Я думал, что он этого не сделает. Однако, однажды мой будущий диск был уже запланирован, я заказал песни ему и Котуньо, потому что у меня самого не было времени, чтобы их написать.

Они их написали, и среди них была и песня о моей дочери Розите. Сначала я не хотел записывать ее, настолько она попадала в цель. Мне делалось грустно, и я хотел, чтобы они поменяли текст. Я говорю: «Вы не должны этого делать». «А что? Мы ее специально написали. Думали сделать тебе приятное!» «Нет-нет, потому что мне кажется, что это как если бы я пришел домой, увидел дочь, дал ей чемодан, мы попрощались, и она ушла. Ей всего пятнадцать!» А они: «Черт, да ты с ума сошел! Это же еще один плюс. Так твоя дочь задумается об этом». В итоге они меня убедили, и я сказал: «Я ее запишу, но выйдет она только в Германии. Здесь, в Италии, песня не выйдет, потому что я не хочу ее слышать». Потом я пошел ее записывать, там был микрофон, я сидел, и записал ее сразу, за один единственный раз. И в ней слышно, что это настоящее переживание. Только потом, когда я ее еще раз послушал, я должен был признать, что вышло хорошо. Она получилась с тем самым «feeling». И стала очень популярна.

И тогда я понял, что дочь, если и оставляет тебя, это потому, что она вынуждена сделать это, потому что однажды она должна пойти своей дорогой. Но она уходит, впервые в жизни грустная от того, что покидает меня. Да, с сильной грустью. В этой песне не только моя грусть, но и ее. Моя и ее. И ее грусть делает меня еще более печальным. Я хотел бы, чтобы обе мои дочери, Розита и Розалинда, не вырастали, чтобы всегда оставались такими.

Джакомо, мужчина, другое дело, потому что я знаю, что даже если он женится, он всегда со мной, потому что мужчина, в итоге, всегда, рано или поздно, руководит семьей. Я говорю это не из женоненавистничества, а потому, что мужчина более решителен, чем женщина. Дочь же должна считаться с мужем, а ее муж как еще один я. Поэтому он соперник. Потому что она уходит, и я больше не вижусь с ней. Поэтому я ревную.

Я знаю, что Розита в том возрасте, когда могла бы уже заниматься любовью. И она, к примеру, меня спрашивает: «Как ты думаешь, папа, заниматься любовью до свадьбы, это правильно, или нет?» И вот однажды я поговорил с ней (потому что мы с моей дочерью всегда разговаривали по-дружески), и сказал: «Конечно, лучшее, что может сделать женщина, это пойти к венцу девственницей». И это так, потому что если она по-настоящему любит своего мужа, это самый прекрасный подарок, который можно сделать мужчине. Потому что это чушь, когда говорят: «Нет, девушка должна иметь опыт». Какой опыт? Нет нужды в опыте. И мужчине тоже, безусловно, нет нужды в этом самом опыте. Потому что опыт приобретается за три ночи. И после этого становится известным все. «Многие, - говорила она, - которые сделали так, отмечали, что между ними не было отношений, не было связи, они не уживались». Я сказал: «Прежде всего, это не значит, что нельзя даже дотронуться друг до друга. И потом, это не правда: ужились – не ужились. Тогда это значит, что любовь ненастоящая». Однако я отдаю себе отчет, что это нелегко, особенно сегодня, когда нас атакуют со страниц газет голыми мужчинами, голыми женщинами, людьми, говорящими о сексе, телевидение тоже, ну и все остальное. В общем, я сказал Розите: «Конечно, если ты сделаешь это, было бы хорошо, если бы этот важный поступок был сделан не зря». Но увы, я никогда не позволил бы своей дочери быть несчастной, потому что, по-моему, счастье – это видеть счастливой ее. Действительно, я всегда повторяю своей дочке: «Послушай, ты, прежде всего, должна искать достойного человека, и еще не слишком отдаляться от меня, тогда мы будем видеться и продолжать играть». И тогда она отвечает: «Да нет, папа, не нужно этого говорить, ведь я никогда не выйду замуж». Но эти же самые слова говорил своей маме и я.