Сила меча - Дмитрий Тедеев

Оксанка очень пристально посмотрела мне в глаза, желая удостовериться, что моего скудного умишка хватило, чтобы осознать всю серьёзность нависшей угрозы. Я еле дышала, как вздёрнутая на крючке рыба, Оксанка удовлетворённо кивнула и продолжила:

– А после постели – всё, Максим окажется “на крючке”, и Лидка эта умрёт, но с крючка его не отпустит. Что угодно сделает, беременностью будет шантажировать, угрожать, что с собой покончит. Да ты же Лидку не хуже меня знаешь!.. Что? Максим откажется ложиться в постель к Лидке?! Ну ты, мать, совсем свихнулась от переживаний! Да какой же парень от этого откажется?! Разве что дефективный какой-нибудь…

– Ты врёшь всё! Максим – не предатель! Он умеет хранить верность!

Оксанка посмотрела на меня как на безнадёжно больную. Со смесью жалости и брезгливости.

– Верность? Какая верность-то?! Кому?! Да он хоть знает, что ты по нему сохнешь? Ты ведь, дура, так до сих пор ничего ему и не сказала! Он тоже по тебе сохнет? Ну, допустим. И ты что, думаешь, надолго его хватит? Тем более, столько готовых “утешить” его вокруг появилось! Думаешь, Лидка парня “утешить” не сможет?..

Я разрыдалась, не выдержала. И чем больше пыталась сдержать слёзы, тем сильнее они лились.

– Ну, не реви! Не реви, дура, я сказала! Как “что делать”?! Да я же сказала, что! Разинь уши пошире, последний раз повторяю! Драться! В каком смысле? В прямом! С Лидкой – в прямом! Что значит, “не умею”? Да тебе и не надо её в больницу отправлять, морду поцарапай ей, да волосы чуть-чуть повырывай, с неё и довольно будет! Наглость её – только до тех пор, пока на кого-нибудь наглее себя не нарвётся!

– Я – не наглее её…

Оксанка аж покраснела от негодования. И от брезгливости, которая явно пересиливала уже жалость ко мне.

– Ну ты и ду-у-у-ра-а!.. Ладно, скромница ты моя ненаглядная, я пошла, уговаривать тебя не собираюсь. Всё. Не говори только потом, что тебя не предупреждали…

А на следующей перемене я и в самом деле подралась с Лидкой. В самом деле вцепилась в волосы и изодрала в кровь её смазливую “морду”. Не знаю, Оксанкин ли разговор на меня так подействовал или я и без этого разговора тоже бы не выдержала, услышав, как Лидка с гнусной улыбочкой принялась рассказывать про свои планы “навестить” сегодня Максима. И “заодно проверить, каков он в постели”.

Девчонки с округлившимися от испуга глазами молча слушали эти Лидкины слова. Всё-таки нам ещё даже пятнадцать не всем исполнилось, таких “прошедших огонь и воду”, как Лидка, больше у нас в классе и не было ни одной. Поэтому все “влюблённые” разом умолкли, когда слово взяла “опытная мадам”. И я тоже молчала. А потом так же молча неожиданно даже для себя бросилась на Лидку…

Девчонки нас тут же растащили, но “фэйс” Лидке я успела покарябать. А через минуту, когда я только-только переставала реветь после драки, ко мне подлетел красный от ярости Бурый и грубо рванул за локоть.

– Тебе что, курица, жить надоело?! Может тебе…

Чем именно собирался мне угрожать Бурый, договорить он не успел. Сашка, тоже оказавшийся рядом, молча развернул его за плечи к себе спиной и очень сильно ударил коленом под зад. Так, что Бурый полетел головой вперёд и едва устоял на ногах. Он яростно обернулся и… тут же остановился. Как будто укололся о Сашкин взгляд. И вся его ярость тут же сдулась, как воздух из проколотого шарика.

Все знали, что Сашка занимается Айкидо вместе с Максимом и, значит, тоже, наверное, умеет драться. Сашка, правда, ещё ни с кем не дрался всерьёз. Но так ведь и Максим тоже до позавчерашнего дня не дрался! Но Бурый, мне кажется, испугался не только Сашку. Наверняка он вспомнил, что Сашка – друг Максима. Не “шестёрка”, а именно друг. А Максима шпана опасалась теперь не меньше, чем своего бывшего вожака, свергнутого Максимом. И задевать друзей Максима, Бурый это мгновенно понял, было ещё опаснее, чем самого Максима…

Сашка ещё добавил Бурому страху, начав разговаривать с ним издевательски-участливым тоном:

– Что? Ты что-то хочешь мне сказать? Нет? А может, Любе что-то хочешь сказать? Тоже уже ничего не хочешь? Точно? А то – говори. Я внимательно выслушаю. И отвечу. Может, ты чем-нибудь недоволен? Ты не стесняйся, если недоволен, то так и скажи, дескать, “Саша, я недоволен, что ты ударил меня коленом по жопе, прошу тебя, никогда не делай так больше”. И я тогда не буду больше бить тебя (коленом по жопе). И постараюсь сделать так, чтобы ты был всем доволен. На всю оставшуюся жизнь. Уже и так всем доволен? Точно? А то – смотри, обращайся, если что. Чем смогу – помогу.

Бурый ушёл, затравленно оглядываясь, как побитая собака. А Сашка сказал мне, чтобы я ничего не боялась, Бурый больше не сунется. И что я – молодец, что он и не знал даже, что я так лихо драться умею. И уже серьёзно сказал спасибо, что я помогла избавить его друга от проблем с надоедливой Лидкой.

Откуда только он узнал про “проблемы с Лидкой”? Неужели от кого-то из девчонок? Очень даже может быть. На просьбу “Сашеньки” рассказать что-то мало кто из девчонок не откликнется…

А потом Сашка во всеуслышанье заявил (Лидка, всё ещё ревущая из-за своей попорченной морды и из-за трусости Бурого, тоже слышала), что к Максиму пока приходить домой будет только он, что нечего тревожить человека зря. И спросил, есть ли у кого-нибудь возражения. Точно таким же внимательно-участливым тоном, каким спрашивал у Бурого, доволен ли тот ударом “по жопе”. Возражений не было. Ни у кого. В том числе и у Лидки.

Ещё через пару дней Сашка потихоньку сказал мне, что завтра Максим, скорее всего, придёт уже в школу, хотя синяки ещё не прошли. И спросил, не хочу ли я проведать его сегодня?

Я – хотела, очень хотела. Но было страшно в этом признаться. Даже Сашке. Но он – молодец, не стал дожидаться, пока я справлюсь со своими терзаниями, сказал, что решено, сразу после уроков идём. Что это – ненадолго, с голоду умереть не успеем, а если что – Максим “покормит чаем”.

И мы пошли. И пили чай, и разговаривали, все втроём. Даже Максим, сначала как обычно засмущавшийся, потом разговорился и болтал не меньше меня и Сашки. И пушистая бело-рыжая красавица-кошка, ласково урчала для нас с холодильника.

Было хорошо…

А на следующий день был подстроенный Сашкой поход в кино…

Бедный Максим! Что ему пришлось пережить! Ну, Сашка! Неужели он видел этот фильм и специально нас на него направил?! С него станется и такое, он сторонник “радикальных методов преодоления стеснительности”. Да и в самом деле, посмотреть с девчонкой такой фильм и после этого бояться встретиться с ней взглядом… Это было бы уже просто смешно.

Фильм был хороший (несмотря на постельные сцены), но какой-то очень уж жестокий, тяжёлый. Я в конце даже не выдержала, заплакала от этой беспросветной жестокости, жестокости всех, даже Бога… Вернее, не самого Бога, конечно, а каким представляла Его главная героиня.

Я чувствовала, что Максиму всё время хочется обнять меня. Чтобы успокоить, чтобы мне не было так страшно. Может быть, он и решился бы, но я, дура, от страха вцепилась в его руку и не отпускала до самого конца. А вырывать руку он, естественно, не стал.

Я плакала и когда мы вышли из зрительного зала. Но, странное дело, вместе со слезами быстро ушло напряжение, страх, и стало хорошо и светло на душе. Я была благодарна Сашке, что он направил нас на этот фильм. После этого фильма, после того, что мы вместе с Максимом увидели и пережили, я чувствовала, что мы уже стали совсем не чужие друг другу. Я чувствовала, что теперь Максим – действительно мой, и уже никакая Лидка его не сможет отнять у меня…

И потом всё было хорошо до самого конца учебного года и начала экзаменов. Мы с Максимом стали сидеть за одной партой, часто ходили куда-нибудь: в кино, на выставки, просто гуляли, тем более, что вечера уже были по-летнему тёплыми. Мы говорили с ним и не могли наговориться, как будто восполняли то своё молчание, которое длилось так бесконечно долго.

Нельзя сказать, что стеснительность Максима совершенно прошла. Хотя мы чувствовали себя друг с другом гораздо свободнее, и Максим уже не боялся оставаться со мной наедине, но, например, поцеловать меня он так ни разу и не решился, хотя я видела, как ему этого хочется.

Но я не расстраивалась, не подгоняла события, мне было и так хорошо. Хорошо было быть рядом с ним, говорить ему что-нибудь, не бояться даже какую-нибудь чушь сказать, знать, что он всё равно внимательно выслушает и не будет смеяться. А если и засмеётся, то совсем не обидно, а так, что я тоже буду до слёз хохотать над собственными словами.

А совсем незадолго до экзаменов он решился показать мне свои картины, на которых была… я. У меня просто язык отнялся от восхищения. Мне даже страшно стало, какой он, оказывается, талантливый, и как, оказывается, он меня любит. Что любит, и любит сильно, по-настоящему, это я давно знала, но что так…