Альковные секреты шеф-поваров - Ирвин Уэлш

Потом наступило забытье.

Очнулся Скиннер один, в той же комнате. Натянув штаны и обувшись, он тихо выскользнул за дверь. Каждый шаг отдавался внутри нестерпимым жжением, от жопы до кишок. Скиннер чуть не кричал от боли, по щекам бежали слезы. Доковыляв до дома, он осторожно потрогал растерзанный анус: палец окрасился кровью.

Скиннер чувствовал себя наивным дурачком, которого облапошили, трахнули и бросили. На душе было темно. Он вспомнил о мистическом заклятии. Поможет ли ему сон? Забравшись под одеяло, он скорчился и затих, подрагивая от боли, в ожидании целительной волны. И волна накатила, утащив его в пучину.

Проснулся он свежим и бодреньким. Анус больше не болел. Ощупывание не выявило следов крови — ни свежей, ни засохшей. Как будто ничего не случилось.

Как будто это случилось с кем-то другим.

Она никогда не отличалась крепким здоровьем: нервозная, склонная к простуде женщина с зеленоватым оттенком лица. От резких запахов ее тошнило, а общественные туалеты вызывали брезгливый ужас. Покорствуя судьбе, Джойс Кибби, казалось, болела за компанию — сперва с мужем, потом с сыном. Ее прическа всегда выглядела дурно: сколько бы раз в неделю она ни мыла голову, волосы были либо сальными, либо сухими и ломкими.

Джойс знала, что Кит до встречи с ней крепко пил. Через общество анонимных алкоголиков он вышел на церковь, а через церковь — на будущую жену. Позже, когда он смертельно заболел, Джойс решила, что виноваты годы безудержного пьянства, ослабившие организм. Теперь, когда ее сын начал выказывать похожие симптомы, она поняла, что поспешила с оценками.

Джойс любила сына и дочь яростно, самозабвенно и заполошно, однако не могла не сознавать, что теперь, в отсутствие Кита, компенсировавшего ее кудахтанье своим спокойствием, им тяжелее будет сносить ее суетливую любовь. Она отчаянно боролась с инстинктивным желанием переложить на их плечи собственные страхи и слабости. Брайан и Кэролайн унаследовали отцовскую силу не поровну: сестре досталась большая часть, и Джойс с особым трепетом старалась оградить этот ценный дар от своей излишней мягкости. Увы, дело осложнялось тем, что дочь уже несколько раз возвращалась домой под утро, от нее крепко пахло спиртным, и мать не знала, как реагировать. Она решила выждать момент и провести воспитательную беседу и даже завязала на память мысленный узелок, который, впрочем, безнадежно затерялся в хаосе ее скорбящего ума, подобно прочим узелкам, галочкам и закладкам.

Главной движущей силой Джойс был страх. Она выросла в Льюисе, под свинцовой пятой пресвитерианской Свободной церкви, и слово «богобоязненный» понимала буквально. Ее Господь был безжалостен и грозен: получив очередной удар судьбы, Джойс прежде всего пыталась понять, чем Его прогневила. Вину за болезнь Брайана она привычно взяла на себя, поскольку больше винить было некого. В ее сердце созрела горькая уверенность, что сюсюканья и чрезмерная забота ослабили иммунную систему сына. Выход был один: молиться, молиться и еще раз молиться. И, разумеется, следовать советам докторов.

От последних, правда, толку не было — ни один эскулап не мог предложить вразумительного курса лечения. Медицина с достоверностью установила лишь одно: Брайан, говоря простым языком, гнил заживо. Его внутренние органы медленно и неуклонно умирали: сердце, печень, почки, селезенка, легкие, кишечник, трахея, мочевой пузырь, нервная система — все приходило в упадок, а причина по-прежнему была неясна.

Дружба между Джойс и техасскими миссионерами Элдером Элленом и Элдером Клинтоном (она так и не смогла привыкнуть к этим странным именам) несколько охладела. Юноши стали реже наведываться в гости, несмотря на обильные обеды, которыми она их всякий раз потчевала. Их смущали агитки Свободной церкви, которые Джойс пыталась им всучить,— там говорилось, что «Современная Библия» — полная ересь, а носители ее — лжепророки. Они приехали из Техаса, чтобы обращать других, а быть обращенными в их планы не входило.

Укрывшись в своей комнате, Брайан Кибби пытался следовать рекомендациям памфлета «Обуздай мастурбацию». Он с головой погрузился в «Харвест Мун», чтобы не думать о Люси, однако в поселке ему повстречалась Маффи — и рот сразу пересох.

Она всего лишь картинка… электронный образ… это просто игра…

Джойс не спалось; она пошла на кухню, чтобы приготовить на завтра еду. Возясь с фирменным шотландским бульоном и размышляя о благочестивых предметах, она внезапно услыхала крик и грохот. У Брайана Кибби случился приступ. Устояв перед чарами Маффи, он спокойно проходил игру — занимался починкой подгнившего забора, убирал урожай,— как вдруг сознание помутилось. Реальность поплыла, окружающие предметы исказили очертания, а внутри, в самом кишечнике, вспыхнула жгучая крутящая боль. Он закричал и упал со стула: нестерпимая ломота в заднем проходе раздирала его напополам, причиняя жуткие страдания.

19. «Придурки из Хаззарда»

Утро выдалось теплым и солнечным, хотя с Северного моря тянуло свежим ветерком. Скиннер вприпрыжку взбирался по Литскому подъему, улыбаясь каждому встречному, знакомому и незнакомому. В сердце пела тихая радость. Войдя в офис, он увидел Кибби, скорбно стоящего у стены, и радость запела громче.

А вот его песенка, похоже, спета.

— Привет, Брай!— осклабился Скиннер.— Хочешь, разберем твои отчеты?— Он подвинул пластиковый стул.— Присаживайся!

Кибби неуклюже приблизился, однако остался стоять.

Скиннер кивнул в сторону стула.

— В чем дело, Брай? Легкий оттенок голубизны?

— Пф-ф! Ну… знаешь…

— Нашел приключения на свою шаловливую попку?

— Отсссстань!— прошипел Кибби и порскнул в туалет. Скиннер пожал плечами и раскрыл папку с отчетами. Задумчиво повернувшись к Шеннон, он спросил:

— Думаешь, Брайан гомик?

— Просто робкий мальчик. Перестань его цеплять!— зло ответила Шеннон. Их пустая связь все сильнее ее тяготила. В последнее время Скиннера интересовал лишь секс. И судя по слухам, не только с ней.

— Ха, еще хуже! Дожить в Эдинбурге до двадцати одного года — и остаться мальчиком! Да здесь люди теряют невинность быстрее, чем в любом другом западном городе! Не считая Сан-Франциско.

— Да? И статистика существует?

— Статистика существует на всё!— заявил Скиннер, ковыряя ногтем в зубах. Он чувствовал волну исходящего от Шеннон желания и думал, что сегодня они скорее всего опять будут трахаться. Она тоже это знала — и смотрела на Скиннера с усталым отчаянием: простая формула «дружба плюс секс» уже здорово ее утомила.

Он смотрит на меня словно…

Шеннон поморщилась.

Он сильно изменился за последнее время…

Скиннер вел себя как опьяненный властью. Может, сыграло роль продвижение по службе? Окружавшая его аура всемогущества одновременно отталкивала и притягивала Шеннон. Но чувство отвращения и страха все же пересиливало.

— Что?— спросил Скиннер в ответ на ее долгий взгляд.

Шеннон вскочила и быстро вышла в коридор.

Странные существа эти бабы.

Упиваясь властью над Кибби, Скиннер не переставал тревожиться о собственной судьбе. Приходилось признать, что он попал в зависимость от своего врага. Таинственное заклятие связало двух людей, переплело их жизни, и Скиннер чувствовал, что это мешает ему исполнить свое предназначение.

Он постоянно думал: каково это — жить в Калифорнии? В благодатном Сан-Франциско, где никогда не бывает холодно, где погода всегда умеренная, и температура круглый год держится в интервале от 15 до 25 градусов тепла… Слова из книги де Фретэ огнем шумели в его ушах: «Грег Томлин — любимец начальства, любимец девушек, любимец фортуны». Грег Томлин жил в Сан-Франциско. Возможно ли это — чтобы американский повар был его отцом? Скиннер думал о той симпатии, что он всегда испытывал к США. Земля свободных, где на твой акцент никто не обращает внимания. Конечно, Америка окружала его с детства: телевизор, гамбургеры… культурный империализм. Однако у его знакомых это вызывало не любовь, а ненависть. Америку нельзя было не презирать — за ее самоуверенную тупость, за бесстыжую прямоту… Грег Томлин. Какой он с виду? Высокий, поджарый, загорелый? Окруженный любящей семьей? Готовый прижать блудного сына к своей надежной груди?

Буду ли я его презирать? Будем ли мы все время ругаться?

Дэнни Скиннер провальсировал в туалет и энергично помочился. Намыливая руки, он мурлыкал под нос песенку Роберта Келли:

Завтра выходные, крошка,

Оттянусь по полной с то-бо-ой…

Давай-ка, крошка,— бип-пип,

Давай-ка, крошка,— пуп-пуп.

Он отлично знал, кто затаился в запертой кабинке.

Брайан Кибби сидел на унитазе, стараясь не дышать, морщась от режущей боли. Жесткое сиденье травмировало истерзанный зад. Пока в туалете никого не было, он изо всех сил боролся с диким желанием помусолить член, но тут вошел Скиннер и своими песенками невольно помог обуздать мастурбацию. Теперь к боли в заду прибавились угрызения совести, и Кибби почувствовал себя совсем худо.