Петр Столыпин. Революция сверху - Алексей Щербаков

После манифеста 17 октября в деятельности террористов наступило некоторое затишье. Но не совсем.

«Центральный Комитет (Партии социалистов-революционеров. – А. Щ.) постановил прекратить временно центральный[35] террор, но вместе с тем он решил продолжать боевые действия против непосредственных усмирителей разных восстаний и беспорядков. В силу последнего, в ноябре месяце от “Боевой Организации” был отправлен летучий отряд для совершения покушения на командированного по Высочайшему повелению в Саратов по делу аграрных беспорядков генерал-адъютанта Сахарова. В отряд входили Биценко и Борис Мищенко – Вноровский. В Саратове члены отряда вошли в соприкосновение с местным комитетом, устроили квартиры и добыли все нужные справки. 22 ноября Биценко, явившись на прием к генерал-адъютанту Сахарову, несколькими выстрелами убила его».

(А. Спиридович, жандармский генерал)

Генерал-адъютант В. В. Сахаров как раз и занимался подавлением крестьянских восстаний в Саратовской губернии. За что эсерка Анастасия Биценко его и застрелила. Интересна личность генерала. В 1904–1905 годах Сахаров трудился военным министром. В связи с «удачной» Русско-японской войной его вышибли с должности и бросили в глубинку работать карателем.

Между тем дела в Саратовской губернии шли интересно. Столыпин писал жене:

«Дни идут плохо. Сплошной мятеж: в пяти уездах. Почти ни одной уцелевшей усадьбы. Поезда переполнены бегущими… Войск мало и прибывают медленно. Пугачевщина! В городе все спокойно. Я теперь безопасен, чем когда-либо, т. к. чувствую, что на мне все держится, и что если меня тронут, возобновится удвоенный погром. В уезд выеду конечно только с войсками – теперь иначе нет смысла.

До чего мы дожили. Убытки – десятки миллионов. Сгорели Зубриловка… исторические усадьбы. Шайки вполне организованы». Телеграмма Николая II 4 января 1906 года:

«Саратов. Губернатору Столыпину. Осведомившись через Министра Вн. Дел о проявленной вами примерной распорядительности, выразившейся в посылке по личной инициативе отряда войск для подавления беспорядков в пределах Новоузенского уезда Самарской губернии и издавна ценя вашу верную службу, объявляю вам мою сердечную благодарность. Николай».

Итак, Столыпин честно выполнял свою работу в регионе, где была сложная ситуация. А вот его личные взгляды были интересными. С самого начала Русско-японской войны Столыпин относился к ней отрицательно. Старшая дочь Петра Аркадьевича спросила отца: «Почему в народе не наблюдается по поводу войны энтузиазма?». На что Столыпин ответил:

«Как может мужик идти радостно в бой, защищая какую-то арендованную землю[36] в неведомых ему краях? Грустна и тяжела война, не скрашенная жертвенным порывом».

Как мы увидим дальше, Столыпин являлся принципиальным противником того, чтобы Россия лезла в военные заварухи. В этом смысле он вполне разделял позицию Александра III, который, как известно, получил прозвище «Миротворец». Причина такой политики предпоследнего императора заключалась отнюдь не в гуманизме, а в простом соображении – надо сначала навести порядок на собственной территории, а уж потом думать о чем-то ином. Столыпин до самой смерти придерживался точно таких же взглядов.

Впрочем, это мнение он высказывал только в узком кругу. На церемонии отправки из Саратова на театр боевых действий миссии Красного креста он высказался «как положено»:

«Каждый сын России обязан, по зову своего царя, встать на защиту Родины от всякого посягательства на величие и честь ее».

Это выступление сыграло очень важную роль. Оно имело большой успех. Ранее Столыпин речей на публике не произносил. И тут, на сорок втором году жизни, оказалось, что он обладает выдающимся ораторским талантом. Сам Петр Аркадьевич говорил:

«Мне самому кажется, что сказал я неплохо. Не понимаю, как это вышло: я ведь всегда считал себя косноязычным и не решался произносить больших речей».

А ведь оратором Столыпин и в самом деле оказался неплохим. Конечно, до «звезд» того времени, Троцкого или Талона, он не дотягивал, но с другими мастерами слова, вроде лидера партии кадетов Павла Петровича Милюкова, он вполне мог сравниться.

Должность высокая, но опасная

26 апреля 1906 года Столыпин был назначен на пост министра внутренних дел.

Вот что он писал жене. Документ очень интересный.

«Оля, бесценное мое сокровище. Вчера судьба моя решилась! Я Министр Внутренних Дел в стране окровавленной, потрепанной, представляющей из себя шестую часть мира, и это в одну из самых трудных исторических минут, повторяющихся раз в тысячу лет. Человеческих сил тут мало, нужна глубокая вера в Бога, крепкая надежда на то, что он поддержит, вразумит меня. Господи, помоги мне. Я чувствую, что Он не оставляет меня, чувствую по тому спокойствию, которое меня не покидает.

Поддержка, помощь моя будешь Ты, моя обожаемая, моя вечно дорогая. Все сокровище любви, которое Ты отдала мне, сохранило меня до 44 лет верующим в добро и людей. Ты чистая моя, дорогая. Ты мой ангел-хранитель.

Я рдеюсь одним – пробыть Министром 3–4 месяца, выдержать предстоящий шок, поставить в какую-нибудь взаимность работу совместную с народными представителями и этим оказать услугу родине. Вот как было: вчера получаю приказание прибыть, в 6 ч. вечера явиться в Царское. Поехал экстренным поездом с Горемыкиным. Государь принял сначала Горемыкина, потом позвали меня.

Я откровенно высказал Государю все мои опасения, сказал ему, что задача непосильна, что взять… губернатора из Саратова и противопоставить его сплоченной и организованной оппозиции в Думе – значит обречь Министерство на неуспех. Говорил ему о том, что нужен человек, имеющий на Думу влияние и в Думе авторитет и который сумел бы несокрушимым сохранить порядок. Государь возразил мне, что не хочет Министра из случайного думского большинства, что все сказанное мною обдумал уже со всех сторон. Я спросил его, думал ли он о том, что одно мое имя может вызвать бурю в Думе, он ответил, что и это приходило ему в голову. Я изложил тогда ему мою программу, сказал, что говорю в присутствии Горемыкина как премьера, и спросил, одобряется ли все мною предложенное, на что, после нескольких дополнительных вопросов, получил утвердительный ответ.

В конце беседы я сказал Государю, что умоляю избавить меня от ужаса нового положения, что я исповедовался и открыл всю мою душу, пойду, только если он как Государь прикажет мне, так как обязан и жизнь отдать ему, и жду его приговора. Он с секунду помолчал и сказал: “Приказываю Вам, делаю это вполне сознательно, знаю, что это самоотвержение, благословляю Вас – это на пользу России”.