Люди и призраки - Оксана Панкеева

— Да как ты смеешь, щенок! — грохнул кулаком по столу старый Кендар Завоеватель. — Как у тебя язык повернулся предположить, что я убил своего сына и поднял руку на внука! Да, я всегда недолюбливал Шеллара, но не до такой же степени! Какой он ни ублюдок чокнутый, он же мой сын! А его мальчишку я, напротив, всегда любил и никогда не сделал бы ему ничего плохого. Хоть он и ненормальный малость, как и его папаша, но он единственный из моих потомков, который унаследовал хоть чуть-чуть мозгов. Это сделал Шеллар. Сам. Я его не убивал!

— Да, — ядовито отозвался молодой маг. — Вы ему просто приказали, и он это сделал сам. Он же у вас послушный и исполнительный до абсурда… был.

— Да я тебя за такие гнусные намеки… Мэтр, ну скажите же ему! Вы же знаете, что я этого не делал! И спокойно слушаете, как этот сопляк оскорбляет меня подобными подозрениями! Вот и молчал бы, раз такой умный, никто за язык не тянул! А то сам порассказал всяких ужасов, а теперь виноватых ищет!

— Господа, прошу вас, — негромко произнес старый маг, присутствующий при скандале молча, скорбно заломив седые брови. — Ведите себя достойно. Нам всем больно, и каждому есть о чем сожалеть, но не следует пытаться успокоить собственную совесть, обмениваясь оскорблениями. Ваше величество, вы старше, будьте же умнее. А вы, коллега, имейте уважение к возрасту вашего собеседника, если уж не испытываете никакого почтения к его титулу.

— Мэтр, я замучался вам напоминать, — проворчал старик, — что я уже полгода как не король. Угораздило же меня… если бы я не передал корону Деимару, я бы просто лишил Шеллара права наследования, и все. И ничего не случилось бы.

— А что случилось на самом деле? Ведь не без причины же принц Шеллар покончил с собой и чуть не убил сына. Что вы ему сказали?

— Я объяснил все как есть и потребовал, чтобы он сам отказался от права наследования. Мэтр, ну разве я мог сказать это все Деимару? У меня просто язык не повернулся бы!

— Зато он у вас прекрасно повернулся поставить в известность человека с неустойчивой психикой, что ему суждено стать причиной гибели брата и его семьи. И чего вы ожидали?

— Откуда я знал, что он от этого окончательно рехнется? Он же всю жизнь был бессердечным эгоистом и плевать хотел на окружающих и их проблемы! Не проронил даже слезинки, когда умерла родная мать, не говоря уж о жене! Он ребенка своего лунами не замечал! А тут вдруг…

— Я всех предупреждал, что это рано или поздно случится, — вздохнул мэтр, — но никто меня не слушал. Коллега, я попросил бы вас все же извиниться перед его величеством. Ваши подозрения были действительно несправедливы и оскорбительны.

— Прошу меня простить, — опустил голову молодой маг. — Я сожалею… И я сам во всем виноват. Мне следовало действительно промолчать. Тем более что я ошибся.

— Ошибся? — прорычал Кендар, приподнимаясь в кресле. — То есть проклятия нет, и только из-за твоей ошибки…

— Их два, — продолжил мистралиец, не обращая внимания на реплику.

— Два проклятия? — уточнил мэтр Истран. Коллега молча кивнул, не поднимая головы и продолжая удрученно теребить кончик смоляной косы. — Ваше величество, я вас попрошу тоже извиниться перед молодым человеком. Как ни возмутили вас его предположения, это не причина для того, чтобы обзывать собеседника непотребными словами. И извольте обращаться к юному мэтру подобающим образом, перед вами не прислуга, а мой коллега, к тому же иностранный гость, и, как бы молод он ни был, невежливо обращаться к нему на «ты».

— Извините меня, мэтр Максимильяно, — послушно повинился старый король. — Я… вспылил и вел себя недостойно. И во всем виноват именно я в первую очередь. Ведь это я нахватался проклятий, что кошка блох, а мои потомки теперь расплачиваются… А что же второе?

— Простое и незатейливое, — вздохнул маг. — Вымирание династии. Так что вовсе не обязательно покойный принц Шеллар должен был силой отбирать у брата трон, как вы предположили. Если бы проклятия пересеклись положительно, он бы освободился и без его участия. Естественным путем.

— А если отрицательно?

— Вот отрицательно и вышло. Он умер сам. И теперь орудием проклятия стал его сын, Шеллар-младший. Можете передохнуть некоторое время, пока он вырастет. И еще… я хотел вам сказать, но вы меня перебили. Смерть вашего сына не избавит семью от проклятия. И даже смерть вашего внука. Родился бы новый потомок, новое орудие.

— И что теперь? — мрачно поинтересовался Кендар.

— Остается ждать, как пересекутся проклятия в следующий раз. Станет этот мальчик королем или умрет, не дожив до великого момента. И если станет, то что случится с королем нынешним и его двумя наследниками.

— Двумя? — фыркнул великий завоеватель. — Хорошо, если двумя обойдется! Этот раздолбай Деимар, наверное, в каждой деревне по бастарду оставил! Вот цирк начнется, когда они подрастут и примутся сползаться в столицу! И если он начнет их всех признавать, тут от наследников тесно станет!

— Значит, пусть не признает, — мрачно порекомендовал мистралиец, продолжая терзать кончик косы. — Не хватало вам только, чтобы эти бастарды начали власть делить.

— Что ж, — вздохнул мэтр Истран, — совет резонный. Я сам поговорю с Деимаром и попробую его убедить. А что касается Шеллара… Он хороший мальчик. Намного лучше, чем его покойный отец. И возможно, из него получится не такой уж плохой король. Надо только воспитать его соответственно, но это уже моя задача.

— Полагаете, — вскинул глаза молодой маг, — вы сможете научить его любить?

— Любить? Это вы об ограничивающем условии? Что вы, не стоит ставить перед ребенком сверхзадач. Достаточно будет, если он вырастет просто порядочным человеком. Это уже сведет на нет возможный эффект проклятия. А уж чему он научится — это вопрос второй. В любом случае таким бессердечным, как его отец, он не будет. Вы обратили внимание, какой невероятной силы Луч достался ему от природы? Вы понимаете, господа, что из этого следует?

— Понимаю, — серьезно кивнул мистралиец. — Луч алхимика дает человеку стремление к неведомому, жажду познания, страсть к исследованию. Так вы полагаете, что его ненормальное любопытство…

— Именно, коллега, именно. Из этого самого любопытства он рано или поздно сам пожелает испытать недоступные ему человеческие чувства. И его приторможенная эмоциональность начнет развиваться. Никто не может сказать, как далеко это зайдет, но знаете… я бы полжизни отдал, чтобы увидеть его улыбку. Хоть однажды.