Жажда скорости - Саманта Тоул

И судя по невероятной головной боли, сухости во рту и страдающему после подъема телу, мы повеселились на славу.

‒ У-у-у-у, ‒ стону я, переворачиваясь, и в голове возникает ощущение сверления пневматическим перфоратором. Я приоткрываю глаза, в которых, похоже, не осталось влаги, и сразу же закрываю их, щурясь от проникающего сквозь веки луча света.

С кровати Петры слышится такой же стон умирающего.

‒ Черт, ‒ бормочет она. ‒ Я умираю. На самом деле умираю.

‒ И я. И виню в этом тебя, ‒ ворчу я. ‒ Это день гонки. У меня язык словно наждачка, я не могу ясно видеть.

‒ Мы зальем в тебя кофе, и ты будешь в порядке.

Я поворачиваю голову на подушке и смотрю на нее. Господи, как же больно.

‒ Чтобы справиться, мне понадобится галлон кофе. ‒ Я показываю на свою голову.

‒ Жирная еда и кофе сотворят с тобой чудо.

‒ Фу, не говори о жареной еде! ‒ Я прикрываю рот рукой, чувствуя тошноту. ‒ Я больше никогда не пойду с тобой пить, ‒ говорю я сквозь пальцы.

‒ Эй, не вини меня. Это была твоя идея ‒ пить самбуку.

‒ Самбуку? ‒ Я смотрю на нее изумленно.

‒ Ага.

Картины прошлой ночи начали возвращаться ко мне: как мы пьем шоты, поем в караоке, танцуем на столе.

Ох, твою мать.

‒ О, боже... ‒ выдыхаю я. ‒ Я вела себя как засранка?

‒ Немного, ‒ усмехается она. ‒ Но и я тоже, так что ты не одинока, и не похоже, чтобы там был кто-то из наших знакомых. Но ты прекрасно проводила время, твой разум очистился от мыслей о «ты знаешь ком» и поп-принцесске.

‒ Да, наверно, ‒ бормочу я.

‒ Слушай, Энди. ‒ Она поворачивается набок, оказываясь ко мне лицом. ‒ Я знаю, что то, что было между вами с Карриком, ты считаешь сексом на одну ночь... но я тут думаю, а что, если ты говоришь это лишь потому, что знаешь, кого он из себя представляет, а не потому, что хочешь так говорить. Ведь тебя довольно сильно задевает то, что он здесь с ней.

‒ Меня это не задевает даже самую малость.

‒ Ты вчера спряталась за деревом, лишь бы не разговаривать с ними.

‒ Ты видела это? ‒ съежилась я.

‒ Ага, видела.

Я выпускаю воздух.

‒ Просто... конечно, он мне нравится, но я знаю, что мы никогда не смогли бы быть вместе. Но даже зная все это...

‒ Все равно больно видеть его с другой женщиной.

‒ Да, ‒ выдыхаю я и тру высушенные глаза.

‒ Почему вы с ним никогда не смогли бы быть вместе?

‒ Потому что он мужчина-шлюха.

Она усмехается.

‒ Ну, не знаю. Судя по тому, как вы проводили время, и что ты мне рассказывала о его поведении тогда... может, он хотел от тебя большего.

‒ Сомневаюсь. Независимо от этого, я не связываюсь с пилотами. ‒ Я перекатываюсь на спину и смотрю в потолок.

‒ Почему?

‒ Ну, вот так.

Она выдыхает.

‒ Мне ты можешь сказать, ты же знаешь. Ты можешь доверять мне. Я никому не скажу. Знаю, ты можешь думать, будто я сплетница, но действительно важное я могу держать в секрете.

Я устремляю на нее взгляд и внезапно понимаю, что для меня настал редкий момент истины.

‒ На Формуле-1 я потеряла кое-кого, кого любила. Он умер на трассе из-за несчастного случая.

‒ Мне жаль, Энди.

‒ Это было давно. ‒ Пожимаю я плечами так, словно это не важно, хотя это важнее всего.

‒ По этой причине ты работаешь на Ф1? Чтобы чувствовать себя ближе к этому человеку?

Петра гораздо проницательнее, чем я полагала.

‒ Отчасти. Я изучала инженерию в университете, чтобы научиться создавать более совершенные двигатели. Люди все время ходят на гонки, но я хочу быть способной помочь сделать болид максимально безопасным к моменту, когда он выедет на трек. К тому же, я занимаюсь этим, потому что люблю свою работу. Машины ‒ это все, чем я когда-либо интересовалась. Я взрослела, не вытаскивая головы из-под капота, ‒ усмехаюсь я, и в этом смешке слышится оттенок печали. ‒ Наверное, быть здесь, заниматься всем этим и правда делает меня ближе к моему отцу.

Свою ошибку я осознаю незамедлительно и застываю, чувствуя холод.

‒ Погиб твой отец?

Паникуя, я бросаю на нее взгляд, понимая, что не могу дышать.

‒ Все в порядке, Энди, ‒ заверяет она меня успокаивающим голосом. ‒ Я никому ничего не скажу. Но почему ты держишь это в секрете?

Я делаю долгий выдох и затем поворачиваюсь к ней.

‒ Я держу это в секрете, потому что мой отец это... то есть был... Уильям Вульф.

‒ Ох. ‒ Она выглядит ошеломленной. ‒ Ого. Черт. Энди... почему ты не говорила мне? Но, стой... ‒ Она качает головой, словно ей все становится все ясно. ‒ Разве он... твой отец... разве он... умер... не здесь, в Монако?

‒ Именно. ‒ Я ложусь на спину, смотрю в потолок. Чувствую, как на глазах появляются слезы и делаю глубокий вдох, чтобы удержать их.

‒ Иисусе... Энди. Какого хера ты не сказала мне? Я и представить не могу, как ты через все это проходишь, особенно сегодня, в день гонок, и к тому же мирясь с дерьмом Каррика и Сиенны.

‒ Я просто не хотела, чтобы люди думали, что дядя Джон дал мне работу только из-за моего отца, так что предпочитаю держать это в себе.

‒ Хм-м-м.... кажется, я могу это понять.

Я снова смотрю на нее.

‒ Петра, только дядя Джон знает, что Уильям мой отец, и я хочу, чтобы так и было дальше.

‒ Ты можешь мне доверять. Все сказанное тобой остается здесь. ‒ Она тесно сжимает губы и делает жест, словно закрывает рот на замок и выбрасывает ключ в неизвестном направлении.

‒ Я ценю это, ‒ мягко улыбаюсь я ей.

‒ Должна сказать, теперь, когда ты мне рассказала, твой пунктик "не встречаюсь с гонщиками" приобрел для меня смысл.

Я выдыхаю.

‒ Когда видишь, как на трассе умирает твой отец и потом наблюдаешь, как твоя мама проходит через боль утраты... ‒ Я поворачиваю голову в ее сторону и смотрю на нее. ‒ Для себя я такого не хочу.

‒ Но тебе нравится Каррик... верно?

‒ Ну да, он мне нравится. Но ничего не выйдет.

‒ Я понимаю, учитывая, что случилось с твоим отцом... но Каррик не твой отец, Энди.

Наши взгляды встречаются.

‒ Но он такой. За исключением его потанскунства ‒ мой отец тоже отчасти был таким, пока не встретил мою маму ‒ Каррик являет собой все, что было в моем отце. И именно это все говорят о Каррике. Он следующий Вульф. Все, что касается Каррика: от его ранней карьеры в Формуле-1 до его безрассудного и легкомысленного способа вождения... есть дохрена всего, в чем Каррик и мой отец похожи.

‒ Но это не значит, что ему предначертана та же судьба.

Я ежусь от ее выбора слов.

‒ Господи... прости. Я неправильно выразилась.

‒ Нет, все в порядке. Обычно я нормально справляюсь со всем этим. То есть, прошло четырнадцать лет. Но сегодняшний день для меня странный, вот и все. Я более чувствительная, чем обычно.

Недолгий момент тишины.

Затем она говорит:

‒ С Карриком сегодня все будет хорошо. Ты же знаешь это, так?

Я закрываю глаза и выдыхаю.

‒ Да.

‒ Слушай, я здесь в роли адвоката дьявола, но кристально ясно, что ты переживаешь, когда Каррик участвует в гонке, и он тебе нравится, так что с ним ты или нет, ты все равно беспокоишься, верно?

Я открываю глаза и смотрю на нее.

‒ Это так, но есть разница между беспокойством за друга и переживанием за парня, или и того хуже ‒ за того, кого ты любишь.

Она долго не отрывает от меня взгляд. Я вижу, как в ее голове крутятся шестеренки.

Ложась на спину, она кладет руки под голову.

‒ Как думаешь, поп-принцесска будет сегодня на треке?

‒ Это день гонки, так что я бы ждала ее.

Сиенна ни разу не была на трассе с момента, как прибыла в Монако, что было для меня идеальным раскладом, потому что это прекрасное место, чтобы прятаться.

‒ Она такая сука, ‒ бормочет Петра.

Улыбка касается моих губ, и я ложусь на бок, поворачиваясь к ней лицом.

‒ Ты же знаешь, что не должна ненавидеть ее только из-за того, что она не нравится мне.

Она хмурится, рассердившись на мои слова.

‒ Она мне не нравится, потому что она стервозно ведет себя по отношению к тебе, и потому, что ее музыка дерьмо.

Я смеюсь над выражением ее лица.

‒ Я ценю твою поддержку.

Я падаю на спину. Поднимаю руки к лицу и смотрю на них. Они грубые и сухие. Я кривлюсь.

Готова поспорить, что руки Сиенны красивые и мягкие.

Гр-р. Мне нужно прекратить сравнивать себя с ней.

Давая этим мыслям покинуть мою голову, я говорю:

‒ Интересно, почему он с ней. Ну, то есть, Сиенна красивая, но чертова злюка.

Петра громко смеется.

‒ Он не с ней, Энди. Он просто трахает ее. Прости. ‒ Она делает гримасу, видя мучение на моем лице. ‒ Но, серьезно, ты должна видеть это.

‒ Видеть, что?

Она садится на кровати и руками обхватывает колени, я разворачиваюсь на бок и подпираю голову рукой, упираясь локтем в постель.

‒ Во-первых: продолжительные взгляды, что Каррик бросает на тебя, когда думает, что никто не видит, а во-вторых: ты на самом деле присматривалась к Сиенне?

‒ Он не бросает на меня продолжительные взгляды. ‒ Я показываю Петре язык. ‒ И да, к несчастью, я видела ее.