Пустой (... на тему - s-t-i-k-s) - Андрей Сомов

на весь курс корейский сотовый телефон. По тем временам, невидаль и игрушку мажоров. Раскрыв раскладушку, так что бы это видели завистливые взгляды из толпы курсантов, он включил какую-то дебильную мономелодию немецкого марша времен третьего рейха.

Едко захихикал и стал маршировать под музыку, едва не задевая коленями мое лицо. Одновременно отбивал в такт мелодии вытянутыми губами: «Пуу пуурр, пуу рууу пууу пуу пу пуурр..». Брызги слюней из его рта, долетали до моего лица.

Остальные курсанты, краем глаза следили за происходящим, и в целом одобрительно ухмылялись, им всем в равной степени не нравился ни гаденыш ни я.

Я обреченно вздохнул. Рано или поздно все это должно было случится.

Из сидячего положения словно бы нехотя выхватил раскрытый телефон, который тот болтал на шнурке, поднялся на ноги и глядя на растерянную рожу гаденыша, сломал «раскладушку». Та, печально пискнув последнюю ноту замолкла и повисла в моей правой ладони на каком-то хлястике, соединявшие обе половинки телефона.

В те годы, сломать сотовый телефон было равнозначно тому, что намеренно оцарапать гвоздем шестисотый мерседес, при чем вместе с сидящими в нем бандитами.

Затем, через долю секунды по искаженному разнообразными гримасами лицу супостата произвел отработанный до автоматизма по боксерскому мешку удар «тейсо».

Мой наставник и духовный пастырь в виде синей рожи тренера и полного психа показал нам всем этот удар. Но запомнил его, кажется только я один.

Удар наносится открытой ладонью и распрямленной в локте рукой. Наносится быстро и незаметно, выкидывая руку в лицо противнику от пояса. При правильном и умелом нанесении удара, он становится первым и последним. Если ладонь руки попадает в нос – ломается нос. Если в челюсть – вылетают зубы. Одним словом, у человека пропадает всякий интерес продолжать начатый разговор и начинаются серьезные проблемы со здоровьем.

От молниеносного прямого удара, голова гаденыша ударилась затылком об стену, что тоже не прибавило здоровья. Отлетевший от стены маленький кусочек краски, сказал мне о том, что противник долго не встанет.

Тот, медленно и крепко зажмурив глаза сполз на пол на подогнувшихся ногах. Куда я попал ему, сразу не определил, только через несколько секунд боль в ладони заставила меня взглянуть на нее.

Вытащив два передних зуба, которые застряли в мякоти ладони я бросил их на пол перед ошалевшими курсантами и с вызовом посмотрел на толпу, мол что-то не так?

Народ – безмолвствовал.

Я часто вспоминал истеричные вопли инструктора по тактической подготовке. Его долговязую фигуру в камуфляже, морщинистую пропитую физиономию бывалого алкаша. Все произносимые им слова начинались спокойно, затем внезапно, кажется, для него самого, переходили в визг и крик. Он начинал мелко трястись, из его рта брызгала слюна и скапливалась пена как у бешенной собаки.

Метался перед нашим строем перепуганных курсантов, стоящих по струнке в одну линию, размахивал руками перед лицами, явно не замечая наших перепуганных физиономий. А может он все видел, понимал и получал от этого садистское наслаждение? Я так его и не понял. Да и не стремился понять его в то время, если понять такого человека вообще возможно.

В одной из православных молитв, которые я вычитывал десятками, надеясь, что случится чудо, и я единственный в мире излечусь от неизлечимой болезни, постепенно парализующей мое тело, я вычитал и запомнил строки: «Как люблю, так и ненавижу…».

Это потом я понял, что с таким чувством сын - относится к своему отцу. Уважая, любя, боясь и ненавидя одновременно. Всего за полгода не тесного и не ежедневного общения, этот странный во всех отношениях мужчина, дал мне больше, чем мой настоящий отец, к которому кроме жалости и брезгливости я не испытывал никаких иных чувств.

Однажды, мы несколькими взводами находились в спортзале прячась от осеннего дождя в помещении. По причине того ли что в зале было не протолкнуться и занятия было решительно невозможно провести, то ли по причине жесточайшего похмелья, инструктор приказал нам всем усесться на татами и нудным голосом учил нас всех жизни. Прерывая свой сбивчивый рассказ не связанными общим повествованием отступлениями и не к месту глупым хихиканьем.

Мы сидели тихо как мыши, боясь вызвать гнев и мгновенную перемену в настроении рассказчика. Некоторые явно засыпали и старались не уронить голову на грудь. Я, сидя в начале строя, как комвзвода, не внимательно слушал его, не всегда понимая, о чем идет речь. Но одну фразу этого психа я запомнил на всю жизнь, запомнил и поверил ему сразу. Тот печально вздохнул, и переваливаясь с носков на пятки произнёс:

– Берегите себя парни. Случись что, никому кроме мамы, вы нужны не будете.

****

За неделю, не без труда, я укокошил еще одного кусача и рубера. Так же, показываясь во всей красе, в окне кухни на первого этажа, уже без рамы, и стуча половником в металлическую чашку. На второй раз, как и в первый, прибежали пустыши, которые своим урчанием, подозвали кусача. Процесс занял, как мне показалось, намного больше времени чем в первый раз. Возможно, зараженные чувствуя скорую перезагрузку уходили из города, а возможно кормовая база истощилась. Рычание и звуки борьбы из зашторенных наглухо окон я слышал постоянно, но все реже и реже. Звуки выстрелов пропали в первую же неделю. Это могло говорить лишь об одном, всех людей уже доели, и начали жрать себе подобных.

Кусач, увидев меня, попытался целиком залезть в оконный проем. Я соответственно, мужественно отступил в узенький коридор, истерично паля ему в голову из ружья.

В патронах, я тоже не разбирался, и их маркировка мне ни о чем не говорила. Но судя по тому, как я ловко завалил первого, был уверен, что заряд там достойный. От башки кусача пули отлетали во все стороны, рикошетя по стенам и портя мебель пенсионеров. Но тот упорно продолжал лезть в квартиру, выражая своим ревом явное недовольство таким «теплым» приемом.

Лишь только после того, как мне удалось почти в упор, махать руками он не мог, по причине узости кухни хрущевки, влепить заряд ему в глаз, и его победил.

Вскрыл ему споровый мешок там же на кухне. Поскольку он своей задницей загораживал вход с улицы в кухню, я почти лишен был удовольствия лицезреть беснующихся на улице зараженных, видимо, они были более мелкого ранга и осквернять зад кусача своими попытками вытащить его наружу или вскарабкаться по ней в квартиру не