Подземный мир и живая вода - Алексей Вячеславович Зубков

На следующий день посыльный в ливрее принес ответ:

«Мама не разрешила. В субботу буду. Август».

— Беда, — сказал астролог.

— Беда, — повторил попугай.

— Не дразнись.

— Я тут вспомнил, что пока жил в Вене, мне постоянно угрожали, что сварят в супе или перьев понадергают, — сказал Доминго, — Но там было кому за меня постоять. Интересно, когда твои соседи сообразят, что ты больше не колдун? Через неделю, когда деньги закончатся?

— Давай не будем о плохом, — ответил Твардовский, — Давай лучше о звездах. Шарый еще летом пересчитал мне все карты и таблицы движения небесных тел.

Закопались в таблицы и карты.

— Здесь не все небесные тела, — сказал Доминго.

— Чего не хватает?

— Комет. Например, той, что прилетает каждый семьдесят пять лет. Последний раз я ее видел девять лет назад.

— Ты думаешь, это одна и та же комета?

— Конечно. Все кометы совершенно разные и отлично опознаются невооруженным глазом. По вашу сторону океана еще не сообразили?

Предположили, что кометы летают по круговым орбитам. Не сошлось. Предположили, что по эллиптическим. Сошлось. Рассчитали фокусы и оси для десятка комет, известных по летописям.

Считали два дня и две ночи. Легко считать, когда у тебя за левым плечом стоит персональный счетовод. Ты ему «дважды два», он тебе «четыре». А самому на бумажке намного дольше. И чертить еще. Слава Богу, что избалованный пан астролог не успел забыть, как пользоваться циркулем и угольником, а Доминго неплохо считал в уме, хотя и помедленнее, чем Шарый.

Обнаружили, что траектория кометы пересекает земную орбиту. Просчитали, в каком месте орбиты в это время будет Земля. Выпили за упокой потомков.

— Восемнадцатого мая 1910 года Земля столкнется с кометой, — сказал Твардовский, сидя на крыше и закутавшись в плащ.

— То есть, дальше 2012 года календарь пересчитывать не придется, — сказал Доминго, придерживая крыльями шерстяное одеяло.

— Извини за нескромный вопрос, попугаи долго живут? Говорят, что ворон живет триста лет.

— Я не дам точного ответа. Но долго.

— Ты доживешь до конца света, чтобы проверить мою гипотезу?

— Не исключено. У вас записана точная дата Второго Пришествия?

— Нет. В Библии, наоборот, записано, что точную дату людям заранее не откроют.

— То есть, мир рискует до него не дожить?

— Получается, так.

— А хотелось бы?

— С одной стороны, как астрологу, скорее нет. «И вдруг, после скорби дней тех, солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звезды спадут с неба, и силы небесные поколеблются; тогда явится знамение Сына Человеческого на небе; и тогда восплачутся все племена земные и увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках небесных с силою и славою великою». Что будут делать звездочеты, когда все небо погаснет?

— Есть еще с другой стороны?

— Иисуса живого увижу, его уж полторы тысячи лет никто не видел. Мертвые воскреснут — с прадедом познакомлюсь. Там еще битва полагается, чертям вломим, — у Твардовского даже глаза загорелись.

— Сильно хочешь вломить чертям? Я думал, у тебя с ними полное взаимопонимание.

— Ты знаешь, я с университета за меч по-настоящему не брался. На площади понял, как соскучился по старой доброй драке. Чтобы с тобой друзья, отчаянные парни, а на той стороне кто-то, кого не жалко. Чтобы не за глоток вина, а за Господа нашего, на худой конец, за короля. Плечом к плечу, мечом к мечу…. Эх, ты птица, тебе не понять.

— Я десять лет прожил, считай, с монахами. Они меня хорошо научили не любить чертей. Лично у меня к этим рогатым претензий нет. Но монахам почему-то верю.

— Прямо жалко, что Второго Пришествия может не быть. Не вострубит первый ангел, и не сделается град и огонь, смешанный с кровью…

— Вы тут все больные и не лечитесь.

— Лечимся. Хочешь, спиритуса налью? От Шарого недопитая бутылка осталась.

Выпили по чарке. Попугай, за неимением губ, пригубить не мог. Поэтому брал чарку лапой с развитыми пальцами и вливал содержимое в широко открытый клюв. Воду он пил, конечно, не так, но разве кто-то может пить спиритус как воду?

— Я вот думаю, может мы ошиблись с этой кометой? Может там знаменатель имеет большее значение? Как у нас получилось, она в Землю со всей дури влепится или краем заденет? — задумался Твардовский.

— Не обратил внимания.

— Давай пересчитаем.

Весь четверг занимались пересчетом. Выяснили, что небесную ось расчетной эллиптической траектории кометы достаточно будет подвинуть буквально на долю градуса.

— Кто этим будет заниматься? — спросил Доминго.

— Потомки, — ответил Твардовский.

— Сейчас-то никак? Ангелов можно попросить.

— Проще чертей.

— Может, попросишь? Или тебе неважно, ты не доживешь?

— А ты, можно подумать, доживешь?

— Я, скорее всего, доживу.

— Неохота мне уже чертей ни о чем просить.

— Ты через неделю без денег останешься, а привык паном жить и короля принимать. По углам паутина заведется, под ногами грязь. Король в следующий раз и прийти побрезгует.

— Я подумаю.

Твардовский подумал. Нарисовал пентаграмму. Поставил свечи. Зачитал заклинание.

На всякий случай, Доминго выучил молитву для экзорцизма, вооружился склянкой со святой водой и спрятался в буфет. В дополнение на еще более всякий случай Твардовский запихал в буфет своего ездового петуха. Мало ли вдруг придется срочно ретироваться. Доминго вспомнил рассказ Ласки, что нечисть, как и люди, определяет конец ночи по предрассветному петушиному крику, и пообещал перед экзорцизмом покукарекать, а там, глядишь, и петух поддержит.

В пентаграмме появился Шарый в