Как приручить дракона – 2 - Евгений Адгурович Капба
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А я думал, надо сначала научиться много-много раз отжиматься, а потом уже и подтягивания получатся…
В ответ на такую реплику я едва фейспалм не изобразил. Но — сдержался. Парень ведь не виноват! Ему просто никто ничего не объяснял.
— Давай свою руку сюда… — пришлось показывать на пальцах, в буквальном смысле. — Давай палец, ткни мне вот сюда. Вот — я сгибаю. Чувствуешь, что напрягается? Это — бицепс. Теперь — разгибаю. Это — трицепс. При отжиманиях ты разгибаешь руки, соответственно — большая часть нагрузки идет именно на трицепс. От постановки рук зависит задействование мышц груди и плеч… Когда подтягиваешься — ты руки сгибаешь. То есть — отчасти бицепс, но по большей части — спина, те самые широчайшие.
— Оказывается, — Игнатов поразгибал и посгибал руки, потыкал себя пальцами и задумчиво глядя в потолок, спросил: — Так я приду в семь?
— Так ты приди. Если мама отпустит, — ухмыльнулся я.
— Отпустит! К вам — точно отпустит, — закивал Игнатов. — Она хочет, чтобы я вырос настоящим мужчиной, но…
— Но не знает, как это сделать, да? — мама у него была хорошая, лучше многих. Но — разведенка. — Ты и так — мужчина, Степа. Дело свое главное — учебу — делаешь хорошо. Подлости не совершаешь, слово — держишь. К девочкам относишься как джентльмен. Для начала этого вполне достаточно. Ну, а, например, решительность и храбрость без должной физической и моральной подготовки — это глупость и безрассудство. Так что приходи, приходи. Будем готовиться. Главное — настройся, делать надо долго. Месяцами. Годами. Вот это надо понять…
— Георгий Серафимыч, а вы меня впервые по имени назвали… — заметил он, уходя.
— Степанов в школе много, а Игнатов — один, — откликнулся я.
Меня давно перестали уже задевать и беспокоить такие вещи. По имени, по фамилии — ничего в этом нет ни поощряющего, ни оскорбительного. А для него в этом был некий сакральный смысл! Глядишь — уважать себя станет больше, уверенность обретет. Оно ведь таким мальчикам никогда лишним не бывает.
* * *
В фильмах про учителей, даже — в лучших из них, типа «Географ глобус пропил» или «Учитель на замену», или «Общество мертвых поэтов», или даже «Эксперимент-2. Волна» — почти всегда акцент поставлен на взаимоотношениях учителя с отдельно взятым классом. Одного учителя, с одним классом. Речь чаще всего идет о том, как педагог и ученики влияют друг на друга, чему учатся, что осознают… Иногда это все показано очень красиво — как про мертвых поэтов. Или — очень правдиво, как про учителя на замену.
Однако есть один ключевой момент, который создатели таких фильмов не хотят или не могут проиллюстрировать. На один класс в старшей школе приходится около десятка педагогов. На одного педагога приходится с десяток классов — это при хорошем раскладе. При плохом — больше. По крайней мере, для историка или географа все обстоит именно так. У математиков — по-другому, у них уроки в одном классе по пять штук за неделю, алгебра с геометрией — чуть не каждый день. Возьми себе две параллели по три класса, шесть умножаем на пять — уже тридцать часов. У филологов тоже примерно та же история. Но я-то не филолог и не математик.
Ко мне один класс приходит два раза в неделю. Те, у кого есть обществоведение — три. У кого еще и география — четыре. И, конечно, вот эти ребята въедаются в душу и мозг сильнее остальных. Но — совсем не так, как в фильмах…
Дверь ляпнула, и в кабинет влетел сначала рюкзак, а потом — Ляшков, практически кубарем. Тот самый, из десятого класса, которого во время игры «в дирижабль» хотели выкинуть из гондолы. Из его рюкзака на пол посыпались учебники, тетрадки, бумажки, фантики из-под конфет и, наверное, полкило черных семечек.
— Я-а-а-ать, Вадим, какого х… — он, отряхиваясь, стал подниматься, а потом увидел меня и весь покраснел.
Я стоял у окна и чай пил из термокружки. И о фильмах думал. А тут — они. Выпускники. Влетают, матерятся, семечки рассыпают по всему кабинету. Нехорошо!
Вообще, это интересный феномен: взрослые матерятся, дети матерятся, но друг при друге — стесняются. И порицают, когда кто-то прокалывается. Особенно дети стесняются материться при учителях. Это хорошо, наверное, мол — есть у них некий нравственный камертон. Который тоже в особенно яркие моменты своей биографии не дурак поматюгаться как сапожник. Нет, я не идейный сторонник мата, скорее наоборот. Без него, в принципе, можно обойтись — русский язык велик и могуч, но…
— Ляшков, да ты оху… — дверь снова ляпнула, ударившись о шкаф от удара ноги, и в кабинет влетел Вадим, готовый, кажется, растерзать своего одноклассника.
А потом он заметил меня:
— Прошу прощения, Серафимыч, просто этот ган…
— Да мне насрать, — абсолютно грубо заявляю я, холодно глядя на его раскрасневшееся, потное то ли от потасовки, то ли от переживаний лицо. — Сейчас ты и Ляшков — вместе идете к техничкам, просите у них тряпку, веники и совки. Подметаете весь кабинет, оттираете дверь. Если не получается оттереть — покупаете, рожаете, синтезируете краску и красите дверь. Вопрос вы закроете в течение урока, иначе — я просто напишу докладную, и на вас составят протокол за драку.
— Но… Он же!!! — почти одновременно возмущаются пацаны.
— Р-р-р-равняйсь!!! — рявкаю я, и выпускники, уже вкусившие все прелести курса допризывной подготовки, рефлекторно вздрагивают и втягивают животы. — Смир-р-р-рна! За инвентарем к техничкам — шаго-о-о-ом — марш! А вы, десятый класс, ждете в коридоре, пока ваши попутавшие берега одноклассники не исправят мерзкое дело рук своих!
Девчонки и мальчишки суют головы в дверной проем, кто-то даже пытается сунуться в кабинет — но такие поползновения после моего окрика прекращаются. За эти несколько недель в такой ситуации со мной десятый класс еще не оказывался. И потому — они с интересом наблюдают за двумя своими товарищами, которые, поглядывая друг на друга, выдвигаются на поиски инвентаря.
— Мы зайдем, Георгий Серафимович? — спрашивает Кузевич.
— Можете зайти… — они почти рванули вперед, но я продолжаю мысль:
