Ночь. Рассказы - Дмитрий Александрович Давыдов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Девушка за стойкой словила его взгляд. Она подошла.
– Мне водки! – заорал Горохин, – двести!
Губы девушки шевелились, но слов не разобрать.
– Что? Я говорю мне водки! – он ткнул пальцем в подстилку, – вот эту!
Девушка наклонилась к нему, свесив блондинистые локоны, и заорала: «Паспорт!»
Наполнили четыре рюмки. Горохин опрокинул две. Он хлопнул дном о стойку, сощурил глаза и схватился за висок. Стенки желудка обожгло.
– Наполни! – крикнул он и указал на пустое дно.
Горохин кинул деньги на бар, схватил рюмки и двинулся к свободному столику.
Только Митя зашел сюда, как почувствовал жгучий взгляд. Одна дамочка откровенно пялилась, но Горохин не поворачивался в ее сторону. Он устроился на мягком диване, опрокинул третью рюмку и сморщился от изжоги.
– Эй, молодой человек! – он услышал женский охрипший голос, но сделал вид, что ничего не заметил. – Молодой человек! Можно вас?
Горохин смотрел в другую сторону.
– Я хотела пригласить вас за мой столик, – он услышал ее совсем рядом и повернулся. – Но я уже пришла сама, вы не против? – она не дождалась ответа и плюхнулась в кресло напротив него. Она положила ногу на ногу и откинула длинные черные волосы.
– Садитесь, – сказал Горохин.
– Но я уже сижу! – сказала она, – вы не очень-то шустры. Как вас зовут?
– Митя.
– О, надо же, – она вся оживилась, – какое совпадение! Восемь лет прошло, мать твою, восемь лет… А что вы пьете? Водку? Фи, какая гадость. Официант! Принесите вина, – она махнула рукой, – вы празднуете или горюете?
– В каком это смысле?
– Пьют по двум причинам: случилось счастье, и надо отметить, или случилось несчастье, и надо горевать, – она многозначительно уставилась на него. – А что у вас?
– У меня золотая середина.
– Как так можно! Официант, вина мне! – подбежала девушка и наполнила бокал, который незнакомка держала в руке. – Нет, нет, так нельзя! Либо празднуешь, либо горюешь, – она отхлебнула красной и вязкой жидкости из фужера.
– Сладкое? – сказал Горохин.
– Сухое, – она отвела глаза.
– А вы? Празднуете или горюете?
– Ох, восемь лет, твою мать, – она прикрыла лицо ладонью.
Эта незнакомая женщина пьяна и вряд ли пытается оскорбить Митю. Но когда она говорила «твою мать», Горохин сжимал скулы.
– Митя, – сказала она.
– Да?
– Моего жениха зовут Митя. Знаешь, он такой заступчивый, по справедливости все делал. Вот надо было этому юродивому… – показалось, что она сейчас всплакнет. Она тяжело вдохнула. – Напился один дурак, стал приставать к девочке, – продолжала она, – а мой ему раз сказал, два сказал – ноль внимания. Толкнул его, так, слегка. А тот упал, голову расшиб да подох. Суд сказал убийство. Тринадцать лет дали.
Она замолчала и уставилась в пол.
Горохин услышал знакомый голос. Он огляделся и увидел антистеплера за баром. Тот с кем-то жарко спорил. В руке он держал открытую бутылку пива. Он размахивал ей во все стороны, что пена выплескивалась. Горохин отодвинулся, чтобы тот его не заметил.
– Куда вы? – всполошилась женщина.
– Я здесь, здесь, – сказал Горохин и потянулся к рюмке.
– Вчера был суд. Мы так надеялись, что его выпустят. Ан нет. Отказ в досрочном освобождении. Еще этот юрист… – она сердито потрясла кулаком и посмотрела на Горохина. – Вы часом не юрист?
– Нет, – он опрокинул рюмку и вытер рот ладонью.
– Не обращай на меня внимания, – она щедро отхлебнула из фужера и махнула рукой. – Официант! Официант! Вина мне!
За стойкой началась какая-то суета. Два амбала за шкирку тащили антистеплера на выход. Горохин опрокинул еще стопку.
– Выпьем за меня! – крикнула женщина, встала и расправила во весь рост темное платье.
Они чокнулись. Горохин выпил последнюю и указал на пустые рюмки проходящей официантке. Он крикнул: «Повторите!»
– Митя, а ты не куришь? – сказала незнакомка.
– Редко. Это плохо для зубов, – сказал он куда-то вниз.
Все, что происходило дальше, он помнил обрывками. Женщина вышла на улицу с сигаретой в руках. Из окна видно, как она с кем-то разговаривает и необузданно смеется. Красный уголек сигареты медленно затухал. Она вернулась не одна. Горохин помнил вокруг много незнакомых людей.
Он помнит, как все громко разговаривали и смеялись, но не помнит о чем. Помнит, как шел озябший по мокрой улице, прислонив руку к холодной стене здания. Помнит, как первые лучи солнца пробивались сквозь облака и резали глаз. Но не помнит, как выбрался с бара и дошел до общежития. Он помнит изумление в прихожей, когда наткнулся на разворошенный комод с обувью. Всюду валялись сапоги, кроссовки и тапки. Но не помнит среди них свои ботинки. Помнит, как повалился на кровать и опорожнил желудок на пол. Следом провалился в сон.
Сквозь пелену Горохин улавливал знакомый и даже родной голос. Голос то сердито бурчал, то снисходительно ободрял. Он помнит стоявший на полу тазик и влажную тряпку на лбу.
16
Глаза слиплись, не открывались. Из форточки дуло свежим воздухом и обдавало лицо. Горохин медленно вдыхал с прикрытым ладонью лицом и улыбался. Как приятно.
– Ну и нализался же ты, – сказал Ара.
Горохин не видел его, но голос звучал рядом.
– Так все-таки вырвал зуб?
– Нет, – промычал Митя.
– Ты же сказал?
– Это мой отец. Он вырвал зуб.
– А, понятно, – Ара цокнул языком. – А с туфлями нэкрасиво вышло. Я же говорил, у меня важная встреча, – он шлепнул рукой о колено.
Горохин не шевельнулся.
– Злобы утром не хватало, – продолжал Ара, – я ведь все пэрерыл. И пришел на встречу наглаженный, а этот хмырь уставился на твои ботинки на мне. Он так и всматривался в них. Он даже не слушал, что я говорю. Все смотрел на них и смотрел. Потом поднял глаза и сказал, что ему не интерэсно. Он ни черта не понял! Я ему даже руку не пожал.
Горохин слегка трясся. Он давил смех в ладонь.
– Смеешься? – сказал Ара.
– Нет, – ответил Горохин серьезно и продолжил давиться смехом.
– Тебе смэшно, а я сделку профукал. А башмаки твои совсем худы. Пока шел туда-обратно все ноги промочил. У тебя совсем туго с деньгами?
Горохин затих.
– Ладно, – сказал Ара, – еще работу тебе подкину. А ты чего с фабрики убежал?
– Я… испугался.
– Ну знаешь. Ладно, я с
