Инстинкт № пять - Анатолий Королев

— Кое-кто из домочадцев счел случай со статуей Зевса дурным знаком, но большинство — нечаянной шалостью ребенка. Никто не мог заподозрить девочку в том, что ей суждено вырасти и свергнуть олимпийских богов. Ведь она была так прекрасна! Стоило ее ивовую колыбель вынести из дворца в сад, как все цветы распускались в полную силу и оплетали прутья живыми гирляндами, виноград свешивал ниже спелые гроздья, чтобы дитя могло дотянуться рукой.

В то самое время жители острова Сарин страдали от набегов страшного Зифона, чудовища с головой вепря и чреслами осла. Когда-то он был простым пастухом в Аргосе и подглядел, как великая богиня богинь Гера, жена Зевса-Громовержца, купается обнаженной в ручье Кана, том самом священном ручье, который восстанавливал ее девство после объятий мужа. Увидев Геру в источнике, пастух подкрался поближе, чтобы насладиться запретным зрелищем. Овцы его стада дружным блеянием выдали святотатца. Застигнув пастуха, Гера в ярости превратила его в безобразного Зифона и окружила его плотным роем злобных мух, которые своими укусами постоянно возбуждали его похоть и которую тот ни с кем не мог утолить. Чудовище разрывало на части женщину, какую встречал пастух на своем пути, и однажды Зифон проник во дворец Полидекта и ворвался в комнату, где спала маленькая Герса…

— Постой, — переспросил я, — его окружал рой мух?

— Да, Гермес.

— И мухи летали над его головой, садились на лоб, ползали по лицу?

Я сам не понимал настойчивости своих вопросов.

— Да, мухи делали все то, что положено делать мухам, — отвечал мой незнакомец Гипнос, задетый такой мелкой придиркой, — они летали над головой, садились на его лоб, ползали по лицу и кусали Зифона, возбуждая его похоть. Проникнув в комнату Герсы, он замахнулся на жертву копьем…

— Нет, это была детская лыжная палка!

— Бедный Гермес, твоя память сгорела вместе с Аидом. Эллада не знает снега и лыж. Это было боевое ахейское копье, с которым идут в бой тяжеловооруженные воины… Служанки в страхе разбежались. Только одна Герса не потеряла присутствие духа. Она к тому времени подросла и уже могла подоить козу. Проснувшись от шума чудовища, она разом поняла тайну его безумия — похоть и ненависть к женщинам — и сказала, что Зифон ошибся — она вовсе не женщина…

— А мальчик! — угадал я впервые.

— Да, «Я мальчик», — сказала Герса, Зифон растерялся и опустил копье к полу. Тогда она спокойно открыла окно и выгнала пальмовой веткой стаю злых мух, что донимали несчастного пастуха. И невиданное свершилось. Мухи подчинились взмахам Герсы и улетели, голова вепря и чресла осла отвалились от туловища Зифона, и пастух вернулся пасти свое стадо овец в Арагосе. Так впервые с начала Олимпа — по чужой воле — отменилось проклятие, наложенное на человека великой богиней. И кем? Самой Герой, женой громовержца. Тогда же служанки заметили, что она умеет читать непонятный свиток из сумки черной овцы и по ночам разворачивает пергамент так, чтобы никто не застал ее. Тогда же увидели, что ее стеклянное зеркало подрастает в размерах вместе с девочкой так, чтобы рукоять была всегда в полную руку. Слух о чудесном подростке дошел до Афины, которая первой из богов спустилась с Олимпа, чтобы посмотреть своими глазами на Герсу, и та очень понравилась богине своими разумными речами, а еще умением бросать вверх и ловить сразу три камня и чудесной игрою на авлосе. Но больше всего удивило Афину то бесстрашие, с каким Герса вдруг потянулась к эгиде — щиту Паллады, — на котором была прибита страшная голова Медузы Горгоны, чей взгляд обращает в камень врагов и с которой когда-то сам Дий победил непобедимых титанов. Так вот, Гермес, Герса тронула рукой спящий рот чудовища. Афина опоздала остановить неосторожную руку девочки, Горгона открыла ужасные глаза василиска, и сотни живых змей на ее голове тоже проснулись, шипя и лязгая зубами. Медуза вперила свой немигающий неотвратимый взор в Герсу, но та вовсе не превратилась в камень, а осталась жива и даже, смеясь, бросила в пасть Медузы камешек из-под сандалии. Богиня не верила своим глазам — Медуза тщетно пыталась выплюнуть камешек, а клубок змей на ее голове бессильно затих. Поняв, что щит потерял страшную силу, Афина с досадой сорвала голову Горгоны с эгиды и кинула наземь. От удара в почве Сарина образовался кратер, полный змеиной крови. В этой чаше поверженной злобы и утонуло оружие богини, ставшее вдруг бесполезным, как…

— Как пудреница без пудры, — рассмеялся я пьяным смехом, — на крышке которой красуется курчавая женская головка!

— …как пробитая копьем двуручная чаша, куда больше нельзя лить вина, — мрачно закончил Гипнос. — Ты слишком быстро теряешь голову, Гермес.

Чтобы доказать обратное, я заказал еще пару стопок и в придачу пару бутербродов с килькой.

Рассказчик не отказался от угощения и, выпив водки, сначала откусил порядочный кусок хлеба и только потом привычно занюхал спиртное пятном рыжего йода на рукаве габардинового плаща.

Я ждал продолжения.

И мой захмелевший Гипнос не стал медлить:

— Слушай и вспоминай, Гермес! Об удивительном поражении Горгоны с эгиды Афины-Паллады узнал сам великий Зевс. Движимый любопытством, громовержец решил воочию увидеть чудесную девушку; Герса росла так быстро, что десяти лет отроду уже имела рост, стать, ум и плоть молодой девушки. И тогда под видом пестрой кукушки Дий прилетел к Герсе с черной маслиной в клюве и стал биться о ставни в окно ее комнаты во дворце Полидекта на острове Сарин. Герса проснулась от шума и посмотрела в щель: кто там стучит? Увидела бедную кукушку и отворила окно. Тогда Зевс принял свое истинное обличье и овладел ее девством. Увидев, что гость не кукушка, а сам отец времени и владыка небес, Герса не стала сопротивляться его желанию. Она-то ведь прекрасно знала, для чего появилась на свет, и крепко обвила шею Зевса руками, радуясь его слепоте. С того рокового для нас дня Дий под видом кукушки стал каждую ночь прилетать к Герсе на ложе, чем вызвал жестокую ревность жены. Слепота Олимпа не оставила Элладе надежд. Громовержец все ночи проводил с Герсой, и она стала первой на свете женщиной, которая не понесла от Зевса. В ее чреслах семя Зевса было бесплодно! Казалось бы, Дию нужно было задуматься, почему вдруг его обильное горячее неотвратимое божественное семя бессильно против Герсы в ее лоне, но громовержец так устал от своих детей, склок и скандалов в семействе богов, что даже обрадовался такому бесплодию и наслаждался, не опасаясь последствий. Дий словно забыл, что уплата будет истребована в свой срок. Молчание лона Герсы последней тенью пророчества жрицы упало на мир беспечной Эллады. И срок оплаты настал. Однажды ненастной ночью, когда вокруг Сарина бушевал шторм и грозовое небо черное…

— Как кожаная куртка от Поля Готье с молниями на груди!

— Нет, бедный Гермес, черное, как смола на корабельном днище, и светлое от сотен молний, небо озаряло конец света; когда, утомленный утехами и вином, Зевс заснул крепче обычного на ложе, отвратительная Герса змеей проникла в рот спящего, а оттуда — в утробу Дия, где встретилась с титанидой Метидой, первой женой громовержца, которую тот проглотил живьем после пророчества дельфийского оракула, что Метида родит сына, который будет сильнее отца. Проглоченная титанида спала на священном камне, спеленатая змеей, которая положила ей голову в рот, чтобы она не могла говорить. Герса усмирила змею и, разбудив титаниду, спросила: способно ли ее чрево по-прежнему рожать сыновей? Озлобленная заточением, проглоченная почти триста лет назад Метида ответила, что ее утроба по-прежнему способна рожать и что если гостья добудет ей семя Зевса, то она исполнит наконец предначертанное: родит сына, который будет сильнее отца. Так Герса впервые объявила о том, что цель ее появления на свет — низвержение Зевса и гибель Олимпа. На следующую ночь, когда продолжал бушевать шторм на море, когда Зевс на ложе любви овладел ею, Герса внезапно вырвалась из его объятий, и семя Дия пролилось на тело чуть выше колена. Герса вытерлась клочком овечьей шерсти, который прятала в изголовье, а когда Зевс заснул, вновь змеей проникла в его чрево с клоком шерсти в ладони, но за это время семя потеряло свою чудодейственную силу, о чем сразу сказала Метида. Раздосадованная неудачей, Герса поклялась Метиде, что достанет ей горячего семени, и вернулась из утробы Зевса на ложе. Тут она подложила вместо себя рядом с громовержцем свернутую одежду, словно она спит рядом, а сама вышла в соседнюю комнату, где достала из тайника свою заветную сумку из кожи черной овцы, вывернутой мехом наружу, ту самую, которую нашли вместе с ней в колыбели-корзине. Внутри лежал сверток пергамента, намотанный на деревянную табличку, и ее зеркало. Больше ничего не взяла она из дворца. Надела сумку через голову на плечо, как надевают воины-дискоболы, и вышла наружу. Сначала она пошла прямо к кратеру, где на дне озера из змеиной кожи покоилась голова Медузы Горгоны, брошенная Афиной. Герса достала мертвую голову и поцеловала ее в губы. Лобзание Герсы было исполнено такой силы, что голова ожила, словно пробудилась от долгого сна. Спрятав оружие в сумке, Герса вышла затем к берегу моря и пошла по дну моря, по прямой линии от мыса Дрепан прямо к тому священному для Олимпа месту, где лежал кремниевый серп, которым когда-то Кронос — отец громовержца Зевса — оскопил своего отца Урана. Серп из седого металла.