Москва закулисная-2 : Тайны. Мистика. Любовь - Марина Райкина

— Скажите, а не проще ли использовать натуральное шампанское, чем мучиться со спичками, лимонадом и чем-то шипучим?

Как выяснилось, на этот вопрос можно ответить и «да» — проще, и «совсем наоборот». Вот какая история случилась после того, как Олег Ефремов потребовал на спектакле «Возможная встреча» (с Олегом Ефремовым и Иннокентием Смоктуновским) подавать настоящее шампанское, причем импортное. В финале Бах и Гендель в знак примирения должны были выпить шампанского. Шампанское выносит слуга (Станислав Любшин). Священный момент открывания бутылки. Все ждут пробки в полете, пены… и… шампанское не открывается.

Вторая попытка Любшина — осечка. Зритель нервно заерзал в креслах. После пятой попытки к делу открывания бутылки подключаются Бах с Генделем, которые никак не должны это делать ни по пьесе, ни согласно этикету. Пошла пятая минута борьбы с шампанским, седьмая… На десятой минуте под вой публики и аплодисменты шампанское таки открыли. Согласно режиссерскому замыслу слуга обносил им даже первые ряды. На радостях все выпили с удовольствием, осознав, что присутствовали при уникальном моменте — артисты с честью вышли из нештатной ситуации. И после спектакля радовались все, кроме реквизитора, которая недосчиталась двух бокалов — зрители сперли.

Да это еще что — есть другая шампанская история, но киношная.

Борис Иванов, актер Театра имени Моссовета:

— Я снимался с Сашей Калягиным у Абрама Роома в фильме «Преждевременный человек». И у меня там реплика «Хватит говорить, давай выпьем» — и открываю шампанское. Оно открывается, но не сразу. Разлили, выпили. «Стоп! — кричит режиссер. — Опоздали. Снова открывайте». Несут другую бутылку. Я открыл, выпили, но оказалось, что слишком быстро. В третий, четвертый раз опять не уложились в хронометраж. Короче, когда принесли седьмую бутылку, мы были хороши. Наверное, бутылок пять ополовинили. И я пришел домой в дымину пьяный.

— Где ты был? — спрашивает жена.

— На съемках.

— На каких съемках? Ты посмотри на себя — рожа синяя.

Она мне так и не поверила. Но в кино ни в коем случае нельзя пить подлинное — глаза на крупном плане выдают.

Театр, как и кино, не терпит натурального пьянства. Но чего кривить душой — актеры всегда рады демократическому позыву режиссера реквизиторский алкоголь заменить натуральным.

— Здесь должно быть только настоящее шампанское! — потребовал Валентин Плучек на спектакле «Трехгрошовая опера».

Натуральное и пенное сегодня пьют в:

«Шутке мецената» (Театр имени Маяковского, реж. Татьяна Ахрамкова),

«Летучей мыши» («Геликон-опера», реж. Борис Бертман),

«Как пришить старушку» (Театр Сатиры, реж. Михаил Зонненштраль).

В старом спектакле Сатиры «Родненькие мои» «шампанским» работал ныне невыпускаемый «Салют». И тут как раз не было бы актерам счастья, да несчастье помогло. Прежде на «Родненьких» во время банкета вместо шампанского наливали сок. На одном из спектаклей сок оказался несвежий. Все, кривясь, выпили — куда ж денешься на глазах у публики — и… коллективно отравились. После этого Плучек, чтобы не вводить театр в расход, приказал подавать дешевый «Салют». Но и этому слабоалкогольному напитку за 1 руб. 80 коп. артисты были рады.

— Вот почему я ненавижу есть и пить на сцене, — возмущается Георгий Менглет. — Потому что я помню случай со своим учителем Алексеем Диким. По ходу спектакля, не помню уже какого, он ел курицу. И однажды ему подали несвежую. Да она просто тухлая была. А что делать? Дикий разрывает ее руками, давится, но ест. Первые ряды по запаху, идущему со сцены, догадываются, что с курицей что-то не то. Короче, дожрал он ее на аплодисментах. А после спектакля угодил в больницу.

Тут безобидная тема исходящего реквизита поднимается до высот вопросов жизни и смерти. В театре «Модерн» перед спектаклем «Катерина Ивановна» добросовестный реквизитор трость главного героя, которая одновременно служила ему емкостью, покрасил свежей краской. Другой реквизитор, ничего не подозревая, налил в трость «коньяка» и, довольный, приготовил ее к выходу на сцену. А на сцене произошло следующее.

Юрий Васильев, исполнитель роли художника Коромыслова в спектакле «Катерина Ивановна»:

— «Коньяка?» — предлагаю я своим партнерам и на паузе эффектно так, привычным движением наливаю из трости «коньяк». Наливаю и чувствую, что тушь, которой красили трость, проникла в чай. И этот «коньяк» какого-то жуткого черного цвета и препротивно воняет. Мой партнер, Олег Царьков, вынужден это выпить, но не глотает, а делает вид, что полоскает горло. Мы оба скривились, но предлагаем «коньяк» третьему. А он вместо положенного текста: «С удовольствием» — кричит: «Нет-нет, я болен…» В общем, выкрутились.

— А как ты думаешь, зритель понимает, что на сцене что-то не то?

— Конечно, понимает и чувствует. И в этот момент он ловит кайф от того, как актер выкрутится. Если удачно, эффектно — обязательно аплодирует.

Но театр помнит случаи, когда выкрутиться никому не удалось и, как говорится, еле ноги унесли от смерти. Это произошло в «Современнике» на первом показе даже не для публики, а для своих, спектакля «Эшелон» (реж. Галина Волчек).

Но прежде вернемся к великому Островскому.

О, этот драматург знал цену питью и еде!

— Не прикажете ли водочки подать да самоварчик поставить? («Свои люди сочтемся».)

— Не прикажете ли рюмочку лиссабончику? («Не в свои сани не садись».)

— Бутылку шампанского! (Там же.)

— Человек, шампанского! Больше давай, больше! («Невольницы».)

— Подай хорошенького, нынче масленица. Вина! («Не так живи, как хочется».)

И ведь как говорят его герои: закусочка, мадерца, водочка, пуншик, рюмочка, лиссабончик, чаек, кофеек… Все это потребляется не просто за столом, а в тщательно разработанном «кулинарном» интерьере. Постоянно натыкаешься на дотошные авторские ремарки. Как-то: круглый обеденный стол, покрытый цветной салфеткой, а за столом горка серебряной и фарфоровой посуды. Совсем другое дело пить на вокзале, где стол длинный, а главное содержание батарея бутылок. Да что там буфеты с горками.

Талант земли русской, лучший драматург Малого театра, знал толк в том, о чем писал. Безобидный чай у Островского имеет такие дополнения, как чай с ромом, с мадерой и чай с кизлярской водкой (особый вид коньяка на Северном Кавказе). Что говорить о водке, которую драматург на сцене делал королевой стола. Только по тому, какую водку пьют у Островского, можно получить полное представление о производстве водки в России в те времена. Согласно сведениям, тщательно собранным Вильямом Похлебкиным, во времена Островского «в Москве существовали три знаменитые водочные фирмы, каждая из которых выпускала водку в различных упаковках, фасовках и разного качества: фирма Петра Смирнова (основана в 1860 г.), фирма И.А.Смирнова (основана в 1862 г.) и фирма вдовы М.А.Попова, основанная годом позже».

Лучшей из всех считалась водка «Вдовы Попова», которая вырабатывалась только из ржаного зерна по старому фирменному рецепту дореформенного владельца винокурни М.А.Попова. «Поповка» отличалась питкостью, бархатистостью, приятным вкусом и не давала сивушно-похмельного синдрома.

Столь подробный исторический экскурс в водочное дело пьес Островского позволяет сделать вывод, что драматург всем напиткам предпочитал этот и не особо жаловал заморские — в частности, портвейн. От него досталось и всевозможным алкогольным смесям, потребляемым в то время. Это, естественно, пунш, жженка и крамбамбуль.

Рецепт последней приводим для любопытствующих: одна бутылка водки на две бутылки пива, 400–500 г сахара, 6 яиц. Яйца с сахаром вводятся, чтобы хотя бы частично коагулировать наиболее вредные сивушные масла, возникающие при соединении водки с пивом. Варится как пунш.

Изящное словечко «крамбамбуль» — не столь безобидно. Оно — прямая дорога к алкоголизму в тяжелых формах, что Островский весьма успешно доказал на примере Аполлоши Мурзавецкого, спивающегося в свои 24 года именно этой гадостью.

Так почему реквизитор — человек мирного занятия — держит в руках человеческую жизнь? Вернемся в «Современник». 1975 год. В зале возбуждение, какое бывает только в дни ответственных премьер. Сдают «Эшелон» по пьесе Рощина. В спектакле занято много артистов, и никто не знает, что этот спектакль сыграет в жизни «Современника» важную роль — театр узнает весь мир.

За сценой, естественно, суета. Все на нервах. Реквизитор заряжает предметы, которые работают в спектакле. Третий звонок. Тишина. Спектакль начался. Актриса Алла Покровская влетает за кулисы, чтобы глотнуть воды и потом на сцене прыснуть ею на пол — она мела пол. Схватила стакан, глоток и… крик, ужас. Оказывается, она перепутала и хватанула нашатырь, который для себя проготовила помощник режиссера — у нее болела голова и она нюхала его. Актриса сожгла слизистую, и ее увезли в больницу. Спектакль отменили. Слава богу, что ожог был не крайней степени и со временем у Покровской восстановился голос, она смогла нормально работать.