Воровская семейка - Элли Картер

Никто не обратил внимания на мужчину в «бентли», внимательно наблюдавшего, как пятеро школьников вышли друг за другом из главной двери музея. Никто, кроме него, не заметил, что папки в их руках были слишком толстыми.

Никто, кроме его водителя, не расслышал, как мужчина прошептал:

— Катарина.

Глава тридцать пятая

Грегори Уэйнрайт не был глупцом. Он клялся в этом своей жене и своему психотерапевту. Его мать уверяла, что это так, каждое воскресенье, когда он заходил к ней на чай. Никто из людей, хорошо знавших директора музея, не считал, что он лично отвечал за безопасность Хенли, — в конце концов, для этого он и нанимал профессионалов. Но «Ангел»… «Ангел» пропал! Исчез. Так что Грегори Уэйнрайт был абсолютно уверен, что высшее руководство Хенли с ним не согласится.

Возможно, поэтому он никому не сказал, что его карточка исчезла из кармана посреди переполоха. Возможно, поэтому он не сказал многих других вещей.

Если бы это была другая картина, все могло бы быть забыто. Но «Ангел»? Потерять «Ангела» было непростительно.

Статья, появившаяся в вечернем выпуске лондонской газеты «Таймс», была не совсем такой, как ожидала публика. Конечно, большое цветное изображение потерянного Леонардо смотрело с середины страницы. И разумеется, заголовок об ограблении в Хенли занимал половину полосы. Совсем скоро, думал Грегори Уэйнрайт, на поверхность должны были всплыть странные истории об «Ангеле». Но одного он не мог понять: как всего за сутки прессе удалось превратить историю о большой потере для музейной коллекции — и всего общества — в историю позора Хенли.

В том, что Вероника Майлз Хенли приобрела «Ангела» сразу после Второй мировой войны, не было вины Уэйнрайта. Он не отбирал картину у ее законного владельца и не продавал ее богатому банкиру, который сотрудничал с нацистами. Грегори Уэйнрайт даже не был судьей, который постановил, что, поскольку «Ангел» был законно приобретен у банкира для публичной демонстрации, его нельзя было снимать со стены музея.

«Я ни в чем не виноват!» — хотел закричать мужчина. Но криком делу не поможешь. Во всяком случае, так всегда говорила его мать.

Пресса, казалось, была счастлива получить такую историю. Репутация Хенли была очернена, а Романи выступил кем-то вроде героя — Робин Гуд, возглавляющий веселую банду воров.

И все же, если Грегори Уэйнрайт и мог быть за что-то благодарен, так это за то, что журналисты так и не узнали о молодом человеке.

Уэйнрайт помнил каждую деталь того дня, словно переживал его снова и снова.

— Наша охрана заверила меня, что комната, в которой вас обнаружили, была абсолютно пуста еще до того, как были предприняты противопожарные меры, — сказал Грегори Уэйнрайт, садясь напротив молодого человека с темными волосами и пронзительными голубыми глазами, находившегося в маленькой комнате для допросов Скотланд-Ярда. Детективы убеждали директора, что были слишком заняты поисками настоящего вора, чтобы разбираться с этим мальчишкой, — но Уэйнрайту так не казалось.

— Так и быть, я не стану подавать в суд, — проговорил молодой человек.

— Как именно вы проникли на выставку? — спросил мужчина.

— Я уже говорил вам. И тому, кто был до вас. И тем, кто был до него, и еще парням, которые меня нашли. Я был на выставке, когда услышал сирену. Я побежал к дверям, но споткнулся и упал. Когда я поднялся, двери уже заблокировались.

— Но я был в этой комнате. Я могу поклясться, что наши двери блокируются, только когда зал абсолютно пуст.

Парень пожал плечами.

— Может, у вас проблемы с системой безопасности. — Это было наглой ложью, но директору даже не хотелось спорить. — Моя мама может вам с этим помочь, — предложил парень. — Она в этом хорошо разбирается. Вы же знаете, что она работает в Интерполе?

Женщина, сидевшая рядом с пареньком, была привлекательна и одета со вкусом, Грегори Уэйнрайт отлично видел это. За долгие годы он научился оценивать людей с одного взгляда — столько посетителей проходило через двери Хенли каждый день. Он сразу видел туристов и коллекционеров, критиков и снобов — но никак не мог определить, что за женщина сидела перед ним.

— Как вы выжили, если в комнате не было кислорода? — спросил директор, и парень пожал плечами.

— Какой-то старик оставил там свое кресло. Наверно, у него проблемы с дыханием, потому что за креслом был бак с кислородом.

Грегори Уэйнрайт поморщился, услышав, как одного из богатейших людей на земле назвали «каким-то стариком», но промолчал.

Женщина поднялась на ноги.

— Я пойму, если мы должны будем подписать отказ от претензий или какие-то другие бумаги. Но я уверяю, что у вас нет никаких оснований задерживать моего сына, и, между прочим, ему пришлось пережить тяжелый день.

— Боюсь, ваш сын не может никуда пойти, пока с него не снимут…

— Не снимут что? — фыркнул парень. Грегори Уэйнрайт не мог понять, негодование или страх звучали в его голосе, но парень явно был на грани.

— У меня сложилось впечатление, что ограблено было другое крыло здания, — произнесла его мать.

Парень широко развел руки в стороны.

— Обыщите меня. Давайте! Только скажите точно: что я украл? — Его мать успокаивающе положила руку сыну на плечо, но посмотрела на Уэйнрайта с выражением лица, говорившим: «Отличный вопрос!»

— Мы не собираемся больше тянуть с этим, мистер Уэйнрайт, — холодно сказала женщина. — Я уверена, вам есть чем заняться сегодня. Если хотите услышать совет, то я напомню вам, что в таких делах время чрезвычайно важно. Если вы не найдете картину в течение недели, вы можете не увидеть ее уже никогда.

— Я знаю, — сказал директор, сжимая свои тонкие губы в узкую полоску.

— И даже если вам удастся ее отыскать, полотна пятнадцатого века не слишком хорошо переносят поездки в спортивных сумках или багажниках машин.

— Я знаю, — повторил директор.

— И, я уверена, вам не нужно напоминать, что произошедшее сегодня с моим сыном трудно назвать несчастным случаем?

В первый раз слова женщины по-настоящему привлекли внимание директора. Уэйнрайт раскрыл рот, переводя взгляд с матери на сына, словно не зная, что сказать.

— Кто-то спланировал этот поджог, мистер Уэйнрайт, — проговорила женщина с тихим смешком. — Но я чувствую себя глупо, рассказывая вам это. — Ее губы, накрашенные темной помадой, сложились в полуулыбку. — Я уверена, вы и сами догадались, что весь пожар был не более чем грандиозным отвлекающим маневром. — Она положила одну изящную ладонь на другую. — Фокус, ловкость рук.

Директор музея ошеломленно моргнул. Он вдруг почувствовал себя так, словно был заперт в комнате без кислорода, за дверью которой бушевал пожар. Амелия Беннет выпрямилась в полный рост и жестом пригласила сына следовать за ней.

— Я уверена, что такой человек, как вы, уже понял, что мой сын — такая же жертва Визили Романи, как и вы.

С этими словами последний из детей, оказавшихся в запертом музее в тот день, развернулся и вышел за дверь, исчезнув без следа.

А Грегори Уэйнрайт остался наедине со своим нервным срывом.

День истечения срока

Париж, Франция

Глава тридцать шестая

Прошли сутки после громкого ограбления Хенли. В Париже лил дождь. Французский шофер Артуро Такконе остановил лимузин (классический «мерседес», на этот раз темно-синий) на обочине дороги. Пассажир принялся вглядываться в окно, выходившее на узкую улочку, полную небольших магазинчиков. Он не был готов услышать легкий стук по запотевшему стеклу и тем более — увидеть девушку, миниатюрную и выглядевшую слишком устало для своего возраста, которая беззвучно опустилась на заднее сиденье рядом с ним.

Она слегка встряхнула своими короткими волосами, и капли воды упали на кожаное сиденье. Но Артуро Такконе не был против. Его обуревали другие эмоции, главной из которых было — хотя сам он не решался себе в этом признаться — сожаление, что все закончилось.

— Я слышал, что кошки не любят дождь, — сказал он, оглядывая ее вьющиеся от влаги волосы и промокшее пальто. — Теперь я вижу, что так и есть.

— Бывало и хуже, — ответила девушка, и Такконе сразу понял, что она говорит правду.

— Я очень рад видеть тебя, Катарина. Я рад, что ты жива и в порядке.

— Потому что вы боялись, что я сгорю заживо в Хенли, или потому что волновались, что меня поймают и я сдам вас полиции, чтобы не сесть в тюрьму?

— И то и другое, — признал мужчина.

— Или вас больше беспокоило, что я заберу ваши картины и исчезну вместе с ними? Что они пропадут из вида еще лет на шестьдесят?

Такконе изучал девушку, словно видел ее в первый раз. Трудно было найти кого-то столь юного и одновременно мудрого, столь свежего и одновременно усталого.