Собрание сочинений в семи томах. Том 5. На Востоке - Сергей Васильевич Максимов

«Общие впечатления реки Шилки неблагоприятны. Раз задалась она известного рода картинами — и потом на всем своем долгом протяжении и пошла писать все одно и то же, повторять одни и те же виды с ничтожными изменениями. Течет она прихотливо-извилисто: горы направо, горы налево, большей частью каменистые, а иногда и сплошь каменные. Растительность не из богатых, деревья редки, отчасти, может быть, и оттого, что сильно вырублены. Может быть, там, за горами, деревья эти образуют сплошной лес, но на прибрежьях леса эти глядят решительными рощами. Там, где горы отойдут от воды и выдвинут вперед себя лощину, низменность: станица стоит, село выстроилось. Таковы: Бянкино, Вологдино, Стретенск, Шилкинский завод, Горбица и друг. Там, где выбегает из лощины (по-здешнему — пади) прибрежных гор река Черная, бойкая и быстрая, течение Шилки сильно. Черная прямо бьет в утес противоположного берега.

— Немного не усноровишь, — говорил мне гребец, — как раз на эту скалу наскочишь. Плоты и бараки казенные здесь зачастую бедуют.

Утес, обрезанный водой и как будто подрубленный снизу, чрезвычайно картинен с лодки. Вода под ним и визжит и шипит. Шипит она и журчит во многих местах и на дальнейшем протяжении — там, где из ложбин между скал выбегают горные ручьи, всегда бойкие, иногда минеральные, как, напр., в Ключах (в деревне в 5 верстах от Бянкиной)[3].

Станицы, расположенные по берегам, грустно-унылого вида, который еще более мрачится теми серыми полусгнившими частоколами, за которыми берегут во время дневок каторжных, кандальных и ссыльнопоселенцев. Остроги эти, преследуя от Москвы через всю Сибирь, наконец кончаются здесь Шилкинским заводом (казенным стеклянным, где теперь работают по воле; каторжных уже нет). При устье Кары, по берегу Шилки, выстроилось длинное здание госпиталя для больных каторжных. Здоровые из них работают в 15 верстах от того места на так называемых карийских промыслах. Там-то вот и последний, самый дальний из острогов, крайний пункт, до которого тянутся кандальные партии из-за Урала. Острогов этих нет уже на всем дальнейшем протяжении Шилки.

За Горбицами Шилка уныла, леса очень часты, сплошные и непочатые; ничтожные по величине площадки вырублены на 28 — 30 верстах для зимников, в которых живут почтовые ямщики. Шилка перед сближением с Аргунью, круто поворачиваясь к югу и загибаясь, камениста, к тому же и течение ее становится быстрей и прямо идет на скалы. Гребцы-ямщики не брались везти моей лодки даже и в ту легкую потемень, которая характеризовала на то время весенние забайкальские ночи. Равняясь с Аргунью, Шилка расходится на три протоки (средняя глубже других), между которыми образовались два небольших острова и видно было много дичи: куликов и уток, поднимавшихся над водой густыми, шумливыми стаями. Аргунь вышла также двумя протоками, но самая широкая из них немногим больше самой узкой протоки шилкинской. По-видимому, Аргунь меньше Шилки и к тому же — как говорят — очень камениста. Вид на слияние этих рек очень хорош: оставленная казаками станица (или караул) Усть-Стрелка прилепилась к невысокой, правда, скале, но такой, которую венчает высокий гребень гор лесистых, шилкинских. Высокие же гребни гор пошли по правому прибрежью Аргуни и затянулись синевой и той картинной мрачностью, до каких такие охотники живописцы морских видов...

Начался Амур, тот Амур, до которого два года уже стремились все мои помыслы; два года лелеянная в моем воображении, сильно расхваленная одной стороной, значительно униженная другой, но для меня, во всяком случае, река вожделенная. Радостно бьется сердце по мере того, как весла моей лодки зачерпывают воду уже амурскую, а не шилкинскую. Шилкинская вода после малоснежной зимы сиротлива; баржи и лодки казенного сплава то и дело становились по мелям...

Виды Амура на первых порах не представляют ничего особенного; они служат только продолжением шилкинских: та же лиственница (начинающая уже зеленеть), та же береза, что и по Шилке; Амур даже и не шире ее течением. Если оба берега Шилки обставились крутыми горами — отрогами Яблонового хребта безразлично и одинаковой меры, зато берега Амура начинают уже как будто сдавать и подчиняться общему закону всех рек на свете. Правый его берег пошел круче: скалы отвесны, на левом берегу чаще показываются низменности, за которыми чернеют и синеют дальнейшие горы; и опять всюду лиственница. Лед, разбросанный по обоим берегам Шилки, разбросан и по обоим берегам Амура, где он и будет изнывать на солнечных лучах, распространяя вредные миазмы и заразы. Течение воды в Амуре становится заметно спокойнее, делается как будто торжественнее, особенно по сравнении с течением Шилки.

Вот и первая амурская станица — Покровская — из новых, существующая только три года».

III. НА АМУРЕ

Первые путевые впечатления

1. ОТ УСТЬ-СТРЕЛКИ ДО БЛАГОВЕЩЕНСКА

На левый берег Амура вышел частокол и потянулся вниз по течению на целую версту; за частоколом этим тотчас огороды (на этот раз с расчищенными грядами); в огородах торчат черные пни обгорелых толстых деревьев; такие же точно пни попадаются и в тех узких проходах, которые ведут между огородами на улицу. Улица эта узка и обставлена в один ряд домами, которых на этот раз 23. Дома в одно жилье, в два-три окна, новенькие; многие даже без крыш, с голыми стропилами. За домами пустыри, огороженные на образец двориков; в них кое-где загороди, выстланные соломой для скота; на них бродят куры, свиньи, телята. Кое-где за домами амбарушки; у весьма редких — баня. Сзади селения потянулся лес, который кое-где успели уже расчистить и засеять. Вот общий вид первой амурской станции — Покровской.

Зашел я в избу: там — светло, чисто, поразительно опрятно (зимой-де было тепло). Снаружи все приглажено, все вычищено: стол новенький, печь недавно беленная. Но каково-то в печи и на столе?

— Ничего, слава богу, живем помаленьку, привыкаем.

— А не тоскуете по родине?

— Да чего тосковать-то? Здесь еще, пожалуй, и лучше: повольнее...

— То есть как повольнее?

— Да вот хоть бы насчет пашни и огородов: паши и городьбу городи где хочешь: места много. Наряды уж очень обижают...

— Какие наряды?

— Да кое-куда: все больше насчет стройки. Не успеет парень домой вернуться — опять шлют. Вон там, пониже-то, Черняеву станицу строят.

— А свыклись между собою?

— Живем ладно: не ссоримся. Жены вот больше, ну да ведь это ихное дело — известно. Очень нам неохота гарнизонных солдат принимать...

— Отчего же?

— Пакостят много. Уйдешь ты на службу,