Новая жизнь Димки Шустрова - Владимир Добряков

Димка даже рот разинул — двадцать шестого! Четыре дня осталось…

Ну и бабушка! Так-то она интересуется событиями в мире.

ОРДЕН

Уговорить бабушку остаться ночевать не удалось. «Без меня Дымочек там исплачется», — сокрушалась она.

Очень кстати следующий день в календаре был обозначен красными цифрами. Воскресенье!

И накануне вечером Димка немало времени провел у тисков, и почти все воскресенье опиливал стальную пластинку. Усыпанный опилками, тускло светился под тисками пол. Конечно, в самых ответственных местах помогал отец. Жалко, если бы Димка вдруг испортил такую вещь. Переделывать уже не осталось бы времени.

Часам к шести опиловку закончили. А потом Димка все уже делал сам. Сначала в ход пошла желтая, шершавая на ощупь, бумага. Затем отец оторвал ему полоску серой бумаги с мелким зерном. А под конец, не менее получаса, Димка шлифовал сёрфинг бумагой с такой мелкой наждачной пылью, что даже под увеличительным стеклом ни одной зернинки нельзя было увидеть.

Сёрфинг заблестел, засиял, обогрел Димкину душу. Хоть на выставку — до того хорош.

Но оказалось — и это еще не все. Отец развернул тряпочку, и Димка увидел небольшой, зеленый, как трава, брусочек.

— Паста «Гойя», — сказал отец. — Для полировки.

На матерчатый лоскуток он наскреб зеленых крупинок пасты, положил на них блестящей стороной сёрфинг, потер с минуту и, перевернув, показал Димке. Еще ярче засияло изображение.

— Вот поработаешь так до второго, а то и до третьего пота — тогда и дарить можно.

Димка поработал. Хорошо пропотел — майка на спине стала мокрой. Но зато и было ради чего! Что в зеркало смотреться, что в его парус с волнами и фигурками девчонки и мальчишки — все равно. Только не совсем удобно — маловато зеркальце. А глаз весь виден — зрачок и каждая ресничка.

Спать Димка лег счастливый. Сёрфинг он взял на завод. Всем показывать не обязательно, но баскетболист пусть посмотрит.

Двухметровый гигант долго любовался Димкиной работой.

— Произведение искусства, — сказал он. — Высший класс обработки.

Никита Степанович тоже не меньше минуты рассматривал сёрфинг сквозь очки. Димку хвалить не стал, а на Сомова поглядел с одобрением:

— Вижу учителя. А что, Владимир Иванович, гляди, кадры-то подрастают. Кое-кому и носы платочком утрут.

Мастер подумал и принес Димке кругляшок овальной формы, длиной с палец.

— Ну-ка, слесарь-инструментальщик, опили чуток по разметке. Владимир Иванович, проследи.

— А что это будет? — спросил Димка.

— Главная деталь штампа, — рассматривая кругляшок, сказал Сомов. — Что в штампе главное?

Это Димка уже знал:

— Матрица и пуансон.

— Все правильно, — по своему обыкновению сказал отец — Это и есть пуансон, что железную полосу рубит… Ну, пройдись слегка тут осторожно, а доводить вместе будем. Тут ошибки не должно быть. Зазор — только волосу пролезть.

Димка понимал — дело ответственное. Проведет раз-другой напильником и смотрит, все ли правильно…

В самом конце смены возле тисков появился тучный слесарь Егор Петрович. Над Сомовым он теперь вслух не подсмеивался, а Димке при встрече один раз даже улыбнулся.

— А парнишка-то, Владимир Иваныч, гляжу, привыкает, — вытирая руки тряпочными концами, сказал Егор Петрович.

— Привыкает, — кивнул Сомов.

— Этак, гляди, тоже орден заработает! — засмеялся слесарь.

— И такое может случиться, Егор Петрович.

Едва слесарь отошел, Димка удивленно посмотрел на отца:

— Он про какой орден говорил?

— Ну… который за труд дают. За ударную работу.

— Пап, а тебе что, орден дали? Он ведь про тебя говорил?

Димка теперь обращался к отцу на «ты».

— Про меня, выходит, — кивнул Сомов.

— Настоящий орден дали?

— Разве ненастоящие бывают?

— А какой орден? Как называется?

— Трудового Красного Знамени.

— А он где? У тебя?

— Где же ему быть — дома…

В трамвае Димка с нетерпением поглядывал в окно — когда же сквер будет?

Едва Надежда Сергеевна показалась на аллейке, Димка побежал ей навстречу.

— Мама! А у папы орден есть! Трудового Знамени!

— Что это значит? — подойдя к Сомову, спросила Надежда Сергеевна.

Тот смущенно улыбнулся:

— Дети — совесть мира. Всегда правду говорят.

— Позволь, а почему я ничего не знаю?

— Наденька, ну что же я буду…

— Ой, Сомов, — качнула головой Надежда Сергеевна, — Милый мой Сомов! Когда же я перестану удивляться тебе!.. — Она оглянулась на улицу, где одна за другой проносились машины. — Нет, ждать трамвая не будем. Берем такси. Тем паче, что я сегодня очень богатый человек — зарплата плюс гонорар.

Входя в калитку и увидев Алену с лейкой в руке, Надежда Сергеевна сказала:

— Ну, доченька, и ты хороша! Или тоже не знала об ордене этого великого скромника? — И Надежда Сергеевна постучала по спине Сомова.

— Знала, — улыбаясь, сказала Алена.

— Значит, и тебе прощения нет!

На орден, лежавший в атласной коробочке, Димка смотрел с любопытством и уважением. Осторожно потрогал его. Красивый. За ударную работу дают такой.

— Невозможные люди! — пожимала плечами Надежда Сергеевна. — Сомов, кто я тебе? Жена? Почему не говорил? Может быть, у тебя и Звезда Героя где-нибудь припрятана? Уж признавайся сразу.

— Нет, Наденька, чего нет, того нет. Не заслужил. А орденом по итогам пятилетки наградили. Не одного меня.

— Но сказать-то мог? До чего же скрытный! И про статью молчал.

— Наденька, ну как бы я стал… Вот, смотри, орден! Не могу я так…

— Ну погоди, — борясь с улыбкой, мстительно проговорила Надежда Сергеевна. — Вот получишь Героя — я на тебя целый отряд журналистов напущу! Тогда узнаешь!.. Ребята, — вдруг засмеялась она, — надо праздник устроить. С гостями, с шампанским, с тостами. По-моему, поводов вполне достаточно… И, в конце концов, у нас еще не было настоящей свадьбы! Разве не так? Короче: лично я — активно за праздник! Кстати, в завтрашнем номере газеты выходит мой большой очерк. Видишь, Сомов, похвасталась, я не такая скромница. У Алены также, мне кажется, все хорошо. Все хорошо, Алена?

— Очень хорошо, тетя Надя.

— Наш молодой рабочий класс тоже имеет определенные успехи. Дима, есть успехи?

— Немножко, — как и отец, скромно ответил Димка.

— Так что скажете насчет праздника?

Тут Димка первым выскочил:

— Я за праздник! Можно, Любчика приглашу?

— Будь любезен. А больше никого не хочешь пригласить?

— А кого? — потупился Димка.

— Ну, тебе же пишут письма.

— А когда праздник?

— В субботу, наверное… Володя, как ты считаешь?

— Прекрасный день.

— Тогда… ладно, — кивнул Димка и покраснел.

— Аленушка, твоего голоса не слышали.

— Она тоже за праздник! — сказал Димка. — Ей два стула нужно.

— А ты чего за меня расписываешься? — нахмурила прямые брови Алена.

— Аленушка, время есть — разберемся, — сказала Надежда Сергеевна. — В общем, человек на десять надо рассчитывать. Володя, разместится такая компания за нашим волшебным столом? Учти: у моей мамы несколько повышенные габариты.

— Наденька, и двенадцать разместим.

— Что ж, план одобрен — будем выполнять!

БЕРЕЗОВАЯ ВАЗА

К Марине Димка решил идти в четверг. В среду неудобно — только-только должны вернуться. Пыльные, уставшие с дороги — не до гостей. А в четверг — в самый раз. И откладывать нельзя: через два дня праздник. Мама и Алена все уже на листке расписали — чего и сколько купить, что испечь, какие салаты приготовить.

Кроме сёрфинга, лежавшего в кармане, Димка держал под мышкой и бумажный сверток. Там была березовая ваза. Это Алена придумала подарить. Димка сначала хотел отказаться — не он же сделал, — а потом подумал: если выпилить сверху на коре волнистый узорчик, то ваза станет красивее. И самое главное — немножко и его руками будет сделана.

Алена, конечно, и цветы предлагала взять, но цветы Димка решительно отверг. Как это — днем, на виду у всех, понесет девчонке цветы!

Выйдя на знакомой остановке у Троицкой улицы, Димка взглянул в сторону парка, где когда-то дарил Марине сирень, затем увидел тумбу, оклеенную афишами, за которой, как выяснилось потом, прятался Любчик. Вспомнил все это и улыбнулся.

Впрочем, у него не было времени долго вспоминать и улыбаться. Вот и школу (не будет он здесь больше учиться) прошел, и уже видно впереди здание почты с синим ящиком у входа.

Поглядел Димка на окно третьего этажа дома Марины и тотчас определил — приехали! Теперь, каждый раз проходя мимо, он глядел на эти окна. Были они наглухо закрыты, задернуты занавесками. А сейчас распахнуты настежь.