Последний волк - Генрих Эрлих

Они встретились чуть позже, недели через две. Волк с удивлением рассматривал нескладного зверя: голова слишком мала для длинного туловища с высоко задранным массивным крупом, короткие передние лапы широко расставлены и опираются на непропорционально большие ступни, картину завершал недлинный, но чрезвычайно пушистый хвост, свисавший почти до самой земли. Единственное, что было в этом звере красивого - это шуба, густая, длинная, блестящая, коричневая с рыжинкой и кокетливой желтой полосой вдоль всего тела.

- Экий увалень! - подумал Волк. - И как это он ухитрился моего оленя так далеко уволочь, он же больше него?

В этот момент увалень, непостижимым образом почуяв Волка, вдруг сорвался с места и неожиданно быстро короткими прыжками стал уходить в сторону.

- Ну я тебе сейчас задам! - крикнул Волк, пустившись в погоню.

Не тут-то было. Сначала увалень завел Волка в распадок с глубоким снегом, где Волк стал сильно проваливаться и далеко отстал от вора, скользившего по насту на своих широких лапах, как на лыжах, а в конце погони, порядком устав и чувствуя уже за спиной разгоряченное дыхание, он ловко взобрался на дерево и развалился на ветках на недоступной для Волка высоте.

- Чего привязался? - спросил он сверху.

- А почто ты мою добычу украл? - ответил вопросом на вопрос Волк.

- Не разбрасывай, - спокойно ответил увалень.

- Ладно, пробежали, - согласился Волк. - Тебя как зовут-то?

- Росомаха.

- Первый раз слышу.

- А тебя?

- Волк.

- Тоже первый раз слышу. Я было подумал - собака, только немного необычная, окрас и стать, что-то не то, - сказала росомаха.

- Я тебе покажу - собака! - взвился Волк.

- Извини, - просто ответила росомаха.

- Ты уж поаккуратнее с моей добычей, - сказал Волк.

- Договорились.

По прошествии времени Волк понял, что тот разговор под деревом мог кончиться для него гораздо хуже. Он как-то подсмотрел за охотой росомахи. Тот долго выжидал оленя, спрятавшись в ветвях над тропой, ведущей к водопою, а потом обрушился всей массой тому на спину, переломив хребет.

- Еще и вверх надо посматривать, не было забот! - подумал Волк.

x x x

Морозным солнечным днем Альма с гордостью вывела свой выводок из логова. Щенки, щурясь от яркого света, сначала неуверенно тыкались из стороны в сторону, но с каждой минутой все больше осваивались и вот уже устроили веселые гонки взапуски.

- Каковы! - читалось во взгляде Альмы.

А Волк видел не веселых щенков, резвящихся на полянке перед логовом. Он видел свою бывшую Стаю. Вот кривоногий приземистый Буль, вот Дог, гладкошерстный и красноглазый, вот лобастый Рот, даже Шарик коричневым пятном мелькнул в свалке.

- У-у, сучье племя, - крикнул он Альме и, налетев на щенков, стал крушить им хребты мощными ударами лап.

Он пожалел двоих. Не потому, что они были серы. Только они не приникли в страхе к земле, а, уперев передние лапы, гордо вскинули головы, ожидая смертоносной атаки.

x x x

Он бежал три дня, бежал на восход, бежал от воспоминаний. Но чем дальше, тем чаще перед его глазами вставали два серых комочка, таких слабых и таких гордых. Он бежал все медленнее, потом заметался на берегу очередной реки: "Может быть, пойти на тепло, там теперь лучше охота", - объяснял он свою нерешительность, но вот, повинуясь внутреннему зову, он развернулся и крупными прыжками устремился назад, к логову.

Он загнал по дороге зайца и принес его к входу в логово. Альма была грустна, но ласкова. Она куда-то прибрала убитых щенков и на полянке носились кругами только двое серых. Она благодарно приняла зайца и пригласила волчат разделить трапезу, распоров зайцу брюхо. Щенки, радостно урча, зарылись мордами в парящих на морозе внутренностях, а потом, вцепившись с разных сторон, стали раздирать зайца пополам.

Волк был ласков, но грустен. Он потерся мордой о плечо Альмы и улегся рядом с ней, наблюдая за резвящимися волчатами.

Щенки были очень похожи: серые, с крепкими лапами и продольной черной полосой вдоль хребта. Но были и различия. Один - они его прозвали Лобастик был больше в отца, с крупным выпуклым лбом, а второй - Ушастик - больше в мать, с длинными, острыми, торчащими вверх ушами.

Росло солнце, с каждым днем все выше поднимаясь в небе, росла трава, сменившая под лапами стаявший снег, росли волчата, жадно перемалывая принесенную отцом добычу, и вместе с этим росла любовь к ним Волка, который готов был целыми днями играть с ними и учить их, никогда не уставая и никогда не раздражаясь. Он вспоминал свое детство, сначала часы, а потом дни, недели, месяцы, проведенные в вольере Одинокого Волка, все его уроки и рассказы, и старался перенести, передать это сыновьям, дотошно соблюдая все приемы, все упражнения, даже тот хрупкий баланс строгости и ласки, требовательности и поощрения, без которых не может быть полноценного обучения. Тем самым он чтил память своего отца, всех предшествующих поколений, которые истончились в этих волчатах.

Ему было, конечно, намного легче, чем Одинокому Волку. Тому приходилось перед каждым занятием очень долго объяснять и рассказывать сыну о никогда не виденной им воле, о лесах, полях, реках, чтобы тот смог представить себе ситуации охоты, поиска и погони, защиты от непогоды и главного врага двуногих, болезни и ранений. Все это надо было воссоздать в тесных границах вольера, раздвинуть его до горизонта, засадить деревьями, напитать реками, наполнить запахами трав, населить зверями и птицами.

У Волка и его маленькой Стаи все это было, было вокруг них и они сами являлись частичкой этого реального мира. Они вместе распутывали хитроумные заячьи петли и выгоняли затаившегося под кустом длинноухого на короткую веселую пробежку, оканчивавшуюся упоительно вкусным обедом. Они разыскивали в траве перепелиные гнезда и лакомились мелкими, но такими нежными яйцами, а однажды Лобастик, притаившись чуть в стороне, даже прихватил и саму перепелку, храбро ринувшуюся на защиту своего гнезда. Тогда Волк одобрительно, хотя и немного удивленно, посмотрел на Лобастика и позволил ему одному съесть свою первую самостоятельную добычу. Они медленно подползали к толстому чуткому барсуку, выискивающему личинки под дерном, каждый раз замирая, когда тот настороженно поднимал свою острую полосатую мордочку. Здесь приз - если хотелось есть, то печень того же барсука получал тот из волчат, кто первым ударял мордой в толстый зад барсука. Но если тот все же улавливал приближение волчат и, вначале семеня, а потом перейдя на преуморительные короткие прыжки, улепетывал под эскортом волчат к своей норе, охота считалась неудачной и игра начиналась сначала с другим барсуком. Волк научил их по состоянию копки определять, давно ли здесь кормилась стая кабанов, и находить их купальни или укромные лежки в глубине леса. Сам Волк, может быть, сцепился бы с секачом, не ради добычи, а из куража, но с волчатами он не рисковал, долго выискивал неосторожно отбившуюся от стада самку с поросятами, налетал на блаженно почесывающуюся о дерево или сосредоточенно разрывающую твердым пятачком землю свинью, отгонял ее в сторону или просто кружился вокруг, отвлекая внимание и давая возможность сыновьям уволочь по полосатому поросенку размером не намного меньше их самих. Затем, так и не тронув самку, он уносился вслед за волчатами, прихватывая напоследок еще одного истошно визжащего поросенка, для Альмы. Так, заодно, он приучал волчат соблюдать Закон и не брать лишнего.