Воспоминания - Сергей Юльевич Витте
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Предложение о такого рода действиях правительства было сделано Горемыкиным в одном из заседаний, под председательством Государя Императора, когда я еще был председателем совета, и это было одною из причин, которая вынудила меня оставить пост председателя совета министров, так как я с подобного рода образом действий согласиться не мог. Из моего письма, в котором я просил Государя меня уволить от обязанностей председателя совета министров, видно, что это обстоятельство было одной из причин, почему я просил Государя уволить меня от места главы правительства. Я держался того убеждения, что пусть этот вопрос перегорит в горниле Г. Думы: чем больше Дума его будет обсуждать, тем более она, Дума, будет встречать затруднений к осуществлению идеи принудительного отчуждения, которое легко проводится на бумаге, но гораздо труднее могло быть осуществлено в жизни.
Несомненно, что по мере обсуждения этого вопроса в Думе, в самой стране, во многих классах населения, явились бы протесты против такой меры. Только вследствие одного слуха о том, что такая мера может быть проводима в Г. Думе, явилось объединение как дворян, так и вообще частных собственников.
Несомненно, что опасность или признак опасности отчуждения частновладельческой собственности послужила к поправению наших земств, но так как правительство Горемыкина категорически противилось самому обсуждению такой меры в Г. Думе, то вследствие этого Дума, и без того левого направления, совершенно бросилась в левую сторону. Между правительством и Думою явились такие обостренные отношения, что никаких дел вести в Думе было невозможно.
Нужно сказать, что самое назначение министерства Горемыкина перед самым созывом Г. Думы, министерства, которое заключало членов, известных всей России, как крайние реакционеры и поклонники полицейского режима, конечно, не могло служить к успокоению первой Г. Думы, Думы левого направления, да еще такого тревожного направления, какое было в то время, когда, можно сказать, громадное большинство россиян как бы сошло с ума.
Таким образом, уже в июне месяце правительство решило разогнать первую Думу, но если этого не сделало в июне, то только потому, что оно опасалось последствий таковой меры. Оно опасалось, как бы такая мера не произвела еще большей смуты в России, сравнительно с той, которая была перед 17 октября 1905 года.
Министр внутренних дел Столыпин входил в сношение с местными начальниками о том, как они считают: можно ли решиться разогнать Думу, не произойдет ли от этого общего смятения или нельзя? Московский градоначальник генерал Рейнбот мне рассказывал, что Столыпин особливо боялся возмущения в Москве, и поэтому он узнавал по телефону, – может ли он положиться, что в Москве не произойдет революция, в случае, если Дума будет разогнана.
О том, что закрытие Думы будет иметь последствием возмущение в России и возмущение не психологическое, но физическое, сама Г. Дума, и в особенности представители конституционно-демократической партии (кадеты), усиленно проповедывали и распространяли по этому предмету различные слухи. Слухи эти, видимо, действовали на правительство и смущали правительство.
Столыпин был особенно озабочен Москвой, вероятно, потому, что перед этим в московского генерал-губернатора адмирала Дубасова была брошена бомба. В это время вообще происходили отдельные анархические выступления.
Замечательно, что после 17 октября, в мое министерство, в течение полугода, даже в то поистине революционное время, которое мы переживали, не было таких резких анархических выступов и смут, какие явились после того, как вступило министерство Горемыкина и начало проявлять явно реакционные меры.
Правительство в то время явно растерялось, так что генерал Трепов вел переговоры даже с кадетской партией, с Милюковым во главе, о сформировании кадетского министерства и эту мысль о кадетском министерстве Трепов поддерживал. Столыпин не сочувствовал этому министерству. Но не сочувствовал ли он ему потому, что направления этого министерства он, Столыпин, опасался, или потому, что он боялся, что он должен будет уступить свое место кому-либо другому, этого я не знаю; но мне известно, что Столыпин отговаривал Государя согласиться с мыслью Трепова – поставить министерство из кадетов, но, с другой стороны, Столыпин не решился распустить Г. Думу, боясь крайних революционных эксцессов.
Первая Г. Дума была распущена по инициативе и настоянию Горемыкина. Как я слышал от самого Горемыкина, вот как это случилось; Горемыкин был у Государя и настаивал на необходимости роспуска Г. Думы, так как Горемыкин уверял, что с этой Думой правительство ничего сделать не в состоянии, что Дума эта только будет революционизировать страну. После доклада Горемыкина Его Величеству на это угодно было соизволить и подписать указ о роспуске Г. Думы. Это было 7 июля.
Горемыкин вернулся в Петербург, послал указ в Сенат для опубликования, а сам лег спать и приказал себя не будить. Ночью он уже получил распоряжение указ не опубликовывать, но так как он спал и приказал себя не будить, то распоряжение это ему и не было передано, а потому на другое утро указ этот появился. Таким образом, злые языки говорили, что Дума была распущена, вследствие известного, составляющего характерную черту Горемыкина, постоянного стремления к полному спокойствию.
Одновременно с роспуском Г. Думы последовало и увольнение Горемыкина и назначение на его место Столыпина. Увольнение Горемыкина было для него неожиданно. Государь Император, согласившись распустить Г. Думу и подписав указ, затем объявил Горемыкину, что он его освобождает от поста председателя совета, что для него, Горемыкина, было совершенно неожиданно. Он не без основания приписывает такое решение Его Величества, с одной стороны – интриге Столыпина, а с другой стороны – воздействию Трепова.
Трепов, который сам выдвинул Горемыкина, как председателя совета, с ним не уживался. Трепов полагал, что, если будет назначен Горемыкин, то Горемыкин будет во всем его слушаться, а поэтому он и рекомендовал Горемыкина. Вероятно, Горемыкин во многом и слушался Трепова, но постольку, поскольку это послушание должно было переменить натуру Горемыкина, это было невозможно. Горемыкин любил покой и отдохновение, поэтому он мало являлся в Г. Думу, выступал в Г. Думе только несколько раз, и то с декларациями, заранее написанными и такими, которые могли только раздражать Г. Думу. Трепов находил это недостаточным, он указывал Горемыкину, что Горемыкин должен принимать деятельное участие в дебатах Думы, не спускать Г. Думе и против каждого ее решения представлять возражения. Это было совсем не в характере Горемыкина. Горемыкин по натуре – манфишист.
Вследствие этого, как мне рассказывал Горемыкин, Трепов составил вроде инструкции Горемыкину, как он должен поступать в отношении Думы, в каких случаях он должен являться и как должен воздействовать на Думу. Эта инструкция, с резолюцией Государя, что он находит ее правильной, была передана Его Величеством
