Революция не всерьез. Штудии по теории и истории квазиреволюционных движений - Александр Тарасов

Б. Ихлов полагает главным «освобождение труда», то есть ликвидацию обезличивающего абстрактного труда. Без этого невозможен никакой «контроль снизу» над механизмом управления.[376] В марксистской традиции это предполагает такую смену способа производства, при которой осуществилась бы ликвидация разделения труда на умственный и физический. При этих условиях, полагает Б. Ихлов, только и возможно создание социалистического общества как общества, обладающего более высокой производительностью труда (Ихлов здесь повторяет В. И. Ленина, указывавшего, что каждый следующий способ производства обладает более высокой производительностью труда, чем предшествующий.) Оставаясь в рамках марксистской логики, Б. Ихлов утверждает: «…производительность труда определяется не его условиями — экстенсивными параметрами типа концентрации труда и централизации капитала (стайностью), — а характером самого труда — насколько он свободен».[377]

Таким образом, теоретическая сердцевина «пролетаризма» ОПОР — тезис об имманентной потребности рабочего класса в ликвидации своего статуса наемного работника, а для этого необходима ликвидация наемного труда (обезличивающего абстрактного труда). Ликвидация же эта возможна, во-первых, при достижении существующей экономической системой достаточно высокого уровня развития производительных сил, а во-вторых, при самоорганизации рабочего класса (и шире — наемных работников вообще).

Б. Ихлов и «пролетаристы» в целом не фиксируют специально внимание на вопросе экономической природы советского строя, поскольку, с точки зрения «чистого» «пролетаризма», безразлично, как называется строй, достаточно факта наличия при этом строе наемного труда (то есть знания, что это не социализм). Обычно Б. Ихлов именует советский строй (видимо, вслед за Т. Клиффом) «государственным капитализмом».[378]

В целом идеология «пролетаризма» еще не выработана, и «пролетаристы» сами это сознают. Практическая работа по созданию такой идеологии в рядах «пролетаристов» активно ведется в первую очередь Б. Ихловым, но также и Еленой Куклиной (Челябинск), Александром Сатониным (Екатеринбург), Радиком Янахметовым  (Белозерск). Впрочем, члены ОПОР, насколько можно судить, не стремятся к выработке отдельной «пролетаристской» теории, а считают необходимым создание марксистской (постмарксистской) теории, адекватной сегодняшнему дню.

Трудно сказать, до какой степени идеологические разработки теоретиков ОПОР воспринимаютсяи принимаются рядовыми членами. Однако несомненно, что основные положения марксизма (ввиду доступности литературы) многими рядовыми членами ОПОР усвоены. Усвоены также как минимум и положения теоретиков ОПОР о необходимости преодоления отчужденного абстрактного труда и необходимости самоорганизации рабочих — как единственного пути, дающего возможность избежать повторения сталинизма после победы социалистической революции. Однако складывается впечатление, что последнее положение основной массой «пролетаристов» воспринимается в анархосиндикалистском духе, судя по тексту резолюции XV конференции ОПОР, в котором профсоюз рассматривается как более ценная и более высокая форма самоорганизации рабочих, чем партия.[379]

Если идеологически троцкисты и «пролетаристы» существуют и развиваются в основном в русле марксизма, то два других направления леворадикалов — анархисты и «новые левые» — идеологически находятся вне марксистской традиции. При этом «новые левые» являются чем-то вроде моста, соединяющего марксистское и немарксистское крылья леворадикального мира.

«Новые левые», в отличие от троцкистов или «пролетаристов», никакой разработанной или хоть сколько-то цельной идеологии не имеют. Для понимания особенностей взглядов отечественных «новых левых» надо иметь в виду, что российские «новые левые» не породили абсолютно никаких собственных идей, а лишь восприняли (иногда в искаженном виде или неосознанно — на уровне «духа эпохи») идеологические конструкции западных «новых левых».

Отсутствие разработанной и цельной идеологии у российских «новых левых» связано с самим характером такого явления, как «новые левые», и не является специфическим российским феноменом. Предшественники и пример для подражания российских «новых левых» — западные «новые левые» 60–70-х гг. — отличались точно таким же характером. Лидер крупнейшей американской организации «новых левых» — Студенты за демократическое общество (СДО) — Том Хейден так описывал «новых левых»: «Это — сообщество бунтарей, у которых общие радикальные ценности, похожий внешний вид и которые ищут самостоятельную опору власти. Их цель — преобразование общества под руководством самых маргинальных и самых «неграмотных»…»[380] Очевидно, при таком характере движения «новые левые» должны отличаться инстинктивной неприязнью — и даже ненавистью — ко всякой теории и идеологии. На неизбежность «антиидеологизма» «новых левых» обращал внимание еще Г. Маркузе.[381] Лидер западногерманских «новых левых» Руди Дучке обосновывал «отказ» «новых левых» от идеологии как воплощение маркузианского «Великого Отказа»: «…нас объединяет не… теория, а экзистенциальное отвращение к обществу, которое вещает о «свободе», но само с изощренной жестокостью подавляет элементарные нужды и потребности и личности и народов, борющихся за свое социально-экономическое освобождение. Эта… диалектика восприятия и чувства (Маркузе)… делает возможным радикальное единство действий борцов против Авторитета, причем без партийных программ…».[382] Такое понимание «ненужности идеологии» (поскольку теория вырабатывается «сама», в ходе «неизбежной практики») присуще и западным и российским «новым левым» и восходит к Теодору Адорно.[383] Этот «отказ от идеологии» иногда принимает просто карнавальные формы. Так, например, петербургская организация «новых левых» Революционный молодежный союз «Смерть буржуям!» в 1996 г. в жарких дебатах полгода разрабатывала программные документы, а когда наконец документы были выработаны, лидеры группы добросовестно записали (от руки) согласованный со всеми членами Союза текст в общую тетрадь — и отвезли тетрадь на хранение (как «важный документ эпохи») в Москву Дмитрию Костенко, лидеру ИРЕАН и «Студенческой защиты». Таким образом, с одной стороны, РМС «Смерть буржуям!» вроде бы выработал собственную идеологию и зафиксировал ее в «партийных документах», с другой — доступ к ним потерял, а сами члены Союза формулировок своих «программных положений», разумеется, не помнили даже приблизительно (ввиду обычных для наркоманов нарушений памяти).

Разумеется, все это не значит, что «новые левые» вообще не обладают никакой идеологией, но то, чем они руководствуются, можно назвать, вслед за американскими исследователями «новых левых» П. Джэкобсом и С. Ландау, «негативной идеологией».[384] Это эклектичный набор идей, положений, лозунгов и комплексов идей, положений и лозунгов. Поэтому представляется разумным перечислить и раскрыть основные из них — с указанием, где это возможно, источников.

Неприязнь к идеологии и преклонение перед стихийностью приводят «новых левых» к недоверию к организации. Это недоверие восходит, несомненно, к анархистской классике и в ряды «новых левых» было транслировано лидером «парижских бунтарей» Даниелем Кон-Бендитом: «Любое революционное движение должно исходить из того, что любая организация, форму которой оно принимает, противоречит самим целям революции».[385] Неудивительно, что «новые левые» крайне пренебрежительно относились к организационной деятельности, а некоторые (например, Фиолетовый интернационал / «Партизанское движение» / «Коммунистический реализм») вовсе отрицали необходимость наличия оргструктур.

Важнейшим комплексом идей и понятий «новых левых» является контркультура. Все «новые левые» считают себя в первую очередь не членами какой-либо организации, даже не революционерами, а частью мира контркультуры. Поэтому эстетические, художественные, творческие составляющие деятельности «новых левых» для них не менее важны, чем политическая составляющая, а тексты Егора Летова, Янки Дягилевой, Ника Рок-н-Ролла или Александра Непомнящего воспринимаются как тексты концептуально не менее важные, чем любые политические или философские тексты. «Новые левые» считают, что «культурная революция» предшествует политической и контркультура есть продукт такой «культурной революции», «революционный очаг», «партизанская база» будущей социальной революции, расположенная внутри контркультуры уже сейчас. Такая точка зрения восходит к теоретику контркультуры Чарльзу А. Рейху.[386]

Однако российские «новые левые», учтя опыт своих западных коллег, считали контркультуру «подлинной», только если она заведомо политически оппозиционна внешнему миру, революционна. Такое понимание контркультуры является наследием идей американских «новых левых» — членов Международной молодежной партии (йиппи), которые выступали за агрессивно-революционно-разрушительный вариант контркультуры: «Разрушайте Семью, Науку, Церковь, Город, Экономику; превращайте жизнь в искусство, в театр духа, в театр будущего. Только революционер может быть истинным художником… пересматривайте понятие о норме, порывайте с играми в социальные статусы, роли, должности и потребление… Сжигайте дотла родительский дом — это сделает вас свободными!».[387] Йиппи всего лишь транслировали специфическим языком контркультуры «указания» Г. Маркузе: «Если контркультура не будет связана с революционной политической практикой — она выродится в еще одну форму эгоизма… в бегство от действительности… Такая форма Отказа не помешает системе существовать и исправно функционировать…»[388] Российские «новые левые» воспринимают контркультуру как мир «своих», на который распространяются моральные нормы, в то время как вовне действуют другие моральные нормы (или никакие вообще). Такое радикальное противопоставление (напоминающее уголовное) тоже наследуется от йиппи.[389] Это связано с тем, что контркультура понимается как прямая противоположность внешнему, официальному миру, цивилизации. Такой «канон» унаследован от видного теоретика контркультуры Филипа Слейтера: «Старая культура в ситуации выбора предпочитает право собственности правам личности, потребности НТР — потребностям конкретного человека, конкуренцию — солидарности, средства — целям, закрытость и засекреченность — открытости и обнаженности, ритуальное «общение» — самоутверждению личности, погоню за обладанием — спокойной удовлетворенности, эдипову любовь-ревность— любви ко многим и т. д. Контркультура предпочитает в каждом случае обратное».[390]