Дорогой длинною - Анастасия Дробина

– Илья, чёртов сын! - заверещала она на всю Садовую. - Да ты это или нет?! Ну, бог тебя послал, я как раз к вам бегу!

– Что стряслось? - испугался он.

– Совесть у тебя есть или нет, вурдалак?! Ты что, не слыхал?

– О чём?

– Да Иван же Архипыч в Пермь уж неделю как укатимши!

Только тут Илья понял. И сам не ждал, что так испугается.

– Ну и чёрт с ним. Мне какое дело?

– Илья, да ты что? - всплеснула Катька руками. - Неужто тебе в тот раз плохо было? Барыня, голубушка, исстрадалась за ним, исплакалась, голубица моя сизая, каждую ночь подушку слезами мочит, а он… Чёрт неумытый, совсем стыд потерял! Хоть бы раз зашёл, образина ты адская!

Илья молчал. С той ночи, проведённой в спальне Баташевой, прошло больше месяца, но он лишь недавно перестал вспоминать о случившемся.

В первые дни было совсем никуда - так и стояли перед глазами серые, мокрые от слёз глаза, светлые косы, белые плечи под сползающей рубашкой, грудь… Мгновенно делалось жарко, в глазах темнело, и он едва удерживал себя от того, чтобы не понестись сломя голову туда, в Старомонетный… Но об этом и думать было нельзя: Баташев был в Москве, вёл свою коммерцию и несколько раз даже заезжал к цыганам: послушать Глафиру Андреевну.

Потом понемногу схлынуло, Илья уже почти и не вспоминал о Баташевой и даже раза два, поддавшись на уговоры, смотался с Митро к мадам Данае.

Хорошего, конечно, в этом было мало, но Митро успокаивал: "Ничего не поделаешь, чяво. Раз мужиком родился - надо". И вот теперь Катька… Неужели не забыла его Лизавета Матвеевна?

Горничная словно угадала мысли Ильи.

– Тебе, кобелю, хорошо, дело своё паскудное сделал, позабавился - и в сторону! А мне каково? Я ведь каждый божий день вижу, как Лизавета Матвевна убивается. И добро бы по красавцу сохла, а то - лешак лешаком, господи прости, во сне узришь - не открестишься… Раньше я её всё успокаивала: не плачьте, говорю, не может он прийти, хозяин дома, поостеречься надо… Она вроде бы верила. А сейчас что я ей скажу?! Что у тебя, цыганская морда, последняя совесть почернела и отвалилась?!

– Послушай… - Илья собрался сказать всё как есть - что он женится и завтра уезжает из Москвы, что у него и в мыслях не было обижать Лизавету Матвеевну, что баба она хорошая и дай бог ей какого-нибудь военного или хотя бы приказчика для забав, коль уж с мужем совсем худо. Но взгляд его случайно упал на другую сторону улицы. И слова застряли в горле: по Садовой шла Настя.

Она была одна. В своём чёрнобуром полушубке, красном полушалке, накинутом на голову, и с каким-то узелочком в руках. Шла торопливо, почти бежала, то и дело оглядываясь через плечо. Не сводя с неё глаз, Илья отстранил с дороги Катьку.

– Прости… тороплюсь. После поговорим.

– Эй, Илья! - растерянно закричала та вслед. - Куда ты, проклятый? Что мне барыне говорить? Придёшь вечером, ворота отпирать али нет?

– Отпирай что хочешь… - не думая бросил он и пошёл за красным полушалком.

Сначала Илья хотел просто догнать Настю. Но уже через несколько шагов в душе заскреблось что-то нехорошее. Куда она бежит? Одна, даже не взяла извозчика… И наверняка никому не сказала… А почему она отказалась уехать с ним сразу, выпросив себе один день? Для чего он ей понадобился, день этот?

А ему, ошалевшему от радости, даже в голову не пришло спросить об этом…

С Большой Садовой Настя свернула на шумную, запруженную санями и людьми Тверскую, потом пошла к Столешникову переулку. Илья шёл за ней, отставая на несколько шагов. Ему отчаянно хотелось, чтобы Настя заметила его. Тогда бы он смог подойти, удивиться, мол, как это они встретились, проводить её туда, куда она так спешит… Но Настя не оглядывалась. Когда же она повернула на Большую Дмитровку, у Ильи встал в горле комок. Он уже знал: там, в переулке, стоял особняк князей Сбежневых.

Может, не туда, уговаривал он себя, не сводя глаз с мелькающего в конце Дмитровки красного полушалка. Может, по делам, в магазины на Кузнецком мосту. Может, на Петровку, в гости к тётке… Но красный язычок исчез в переулке, и Илья, чувствуя, как каменеют ноги, остановился на углу. Торговка сбитнем, сидящая на кадушке со своим товаром, изумлённо посмотрела на него из-под надвинутого на глаза платка, предложила:

– Сбитеньку, молодец? Горяченького, с огонька? Утресь варила!

Илья хотел было сказать "не хочу", но голос куда-то делся. Дико посмотрев на торговку (та отшатнулась, перекрестилась), он чуть не бегом бросился в переулок.

Она была там. Стояла у заснеженных ворот особняка, разговаривая с дворником. Слов Илья, застывший в подворотне, слышать не мог. Затем Настя торопливо вошла в ворота, и тяжёлые створки сомкнулись за ней.

Дворник проводил Настю до крыльца, постучал в дверь. Её долго не отворяли. Наконец высунулась повязанная повойником голова старой кухарки:

– Кто беспокоить?

– Князь Сергей Александрович дома? - отрывисто спросила Настя.

Бабка, пожевав губами, пристально осмотрела её с головы до ног.

– Может, и дома. Как сказать-то?

– Скажи - Васильева Настасья Яковлевна, с Грузин.

Старуха снова недоверчиво оглядела её. Настя ответила спокойным взглядом, решительно вошла в переднюю, выпростала руки из муфты, сняла шаль.

– Пожалуйста, поди доложи.

– Арефьевна, кто там? - послышался голос князя.

Старуха тяжело повернулась:

– Барышня к вам, Сергей Лександрыч.

– Ко мне?.. - Сбежнев появился из боковой комнаты. Арефьевна поднесла свечу к самому лицу Насти, и князь обрадованно всплеснул руками:

– Настя? Здесь?.. Но… как же? Арефьевна, поди вон… - он быстро подошёл, сам взял у Насти муфту и шаль, помог снять полушубок, передал это всё недовольно поджавшей губы кухарке, склонился над рукой Насти. – Глазам своим не верю! Ты - здесь, у меня! Прошу, прошу в комнаты!

Стоя на пороге, Настя осматривала небольшую, хорошо протопленную комнату. Печь в синих и зелёных изразцах, огромный дубовый шкаф, сверху донизу забитый книжными томами в кожаных переплётах, стол с зелёным сукном, заваленный бумагами, утонувшее в чернильнице перо, коробка сигар, гитара на стене. Оконные стёкла были затянуты морозом, и блики свечей прыгали на затейливых ледяных узорах. По паркету, задрав хвост трубой, важно ходил полосатый кот.

– Васька, брысь! - прогнал его Сбежнев. Поправил подушки на обтянутом потёртым бархатом диване, подвёл к нему Настю. - Садись, прошу тебя, садись! Что же ты не предупредила, Настенька? Я бы выслал за тобой лошадей, сегодня такой немыслимый мороз… Я распоряжусь насчёт чаю. А может быть, ты голодна? Арефьевна! Арефьевна!

– Ничего не надо, Сергей Александрович, - сказала Настя, опускаясь на диван.

Князь отошёл от двери. Обеспокоенно взглянул на неё.

– Что-то случилось?

Настя не отвечала. Сбежнев сел рядом, попытался заглянуть ей в лицо.

Настя отвернулась.

– Что-то произошло… - упавшим голосом сказал князь. - Я должен был и сам догадаться. Ты здесь, одна… В такой час… Прежде ты никогда не хотела прийти. Яков Васильевич знает?

– Что вы… Нет, конечно.

– Может, послать человека известить его? Он может бог знает что подумать, я не хочу, чтобы…

– Нет, Сергей Александрович, нет! - хрипло сказала, почти выкрикнула Настя. В голосе её послышалось рыдание.

Сбежнев торопливо опустился на колени, повернул Настю к себе.

– Настенька! Но отчего?.. Что произошло, ангел мой, кто тебя обидел? Почему ты не хочешь мне рассказать? Через неделю венчание, всё готово, в Веретенникове нас ждут, шафером согласился быть Никита Строганов… Откуда слёзы?

– Простите вы меня, Сергей Александрович, - тихо сказала Настя. Нагнувшись, погладила тершегося о её юбку кота, поправила складку у пояса. – Простите дуру. Не пойду я за вас.

В маленькой комнате наступила тишина. Стало отчётливо слышно, как потрескивают угли в печи. Кот толкнул было головой упавшую Настину руку, но ласки не дождался и, недовольно муркнув, снова заходил кругами по полу. Из-за двери донёсся звон посуды, ворчание Арефьевны. Настя сидела не поднимая глаз. Князь молча, тревожно смотрел на неё.

– Вот, я принесла всё. - Настя неловко развязала узелок. Тускло блеснуло золото, камни. - Все подарки ваши, все колечки, серьги… Возьмите.

Кольца вот только с рубином нет, это я виновата, простите, передарила, сестре понравилось…

– Настя… - изумлённо прошептал Сбежнев, глядя на сверкающую россыпь. - Но… почему? Чем я виноват? Чем я обидел тебя? Слово чести, я решительно ничего не понимаю! Мы виделись три дня назад, всё было хорошо, ты была весела, пела… Скажи мне, дружок, голубчик Настя, что случилось?

Чем я провинился перед тобой?

– Сергей Александрович, не мучьте меня… - Настя закрыла лицо руками. – Я уже сама ничего не знаю! Знаю только, что дура набитая и ноги вашей не стою! Раньше надо было, а я…