Обернись моим счастьем (СИ) - Тур Тереза

Просто он не любит быть дичью, ненавидит весь этот лощеный и насквозь лживый светский фарс. Он не хочет, чтобы его женили, не хочет, чтобы его делили, он против того, чтобы за него дрались! Он вопреки всему романтичен и считает подобные эмоции сферой интимной. Именно поэтому лев чаще, чем балы и приемы, посещал заведения вроде «Сытый лев». Откровенные наряды, яркий макияж, но при всем при этом — то, что там происходит честно и не принято обсуждать в обществе. И то и другое его более чем устраивало.

Очередной бокал со звоном разбился о каминную решетку. Вновь сноп пламени взметнулся к потолку, а входная дверь чуть-чуть приоткрылась. В голове мелькнула здравая мысль о том, что пора уже перестать переводить добро и нервировать слуг. Мелькнула — и тут же исчезла под натиском других — тяжелых и болезненных.

И ведь вожделел же он этих львиц! Вполне страстно. Оборачивался. Совокуплялся. Проявлял, между прочим, инициативу. Да из девиц никто никогда не жаловался! Наоборот… Ну, во всяком случае, так ему казалось. Проверить еще раз? Подняться и отправиться в бордель? Нет. Не хочется. Совсем…

Это была просто какая-то одержимость. Его околдовали. Приворожили. Надо обратиться к специалистам. По-тихому. Пара обязанных ему жизнью артефакторов в запасе, храни нас Льярра, имеются — спасибо службе. Если все это — действие вредоносного артефакта, призванного свести его с ума с целью вывести из игры — он это выяснит. Ничего. Разберется. Вот только… Мальчишка! Он же не оборотень, его не подвергали никакому воздействию — так? Так. Стало быть он… Это… Ну… Словом — стало быть, с ним что-то не так? Или… Что — если он заодно и все это подстроено? Учесть что невиновность Питера Марлоу не доказана, а именно против него все имеющиеся улики.

— Дзинь! Дзинь! Пшшш…

— Ррррррррр! — вот как тут остановиться!

Алекс… От одной мысли о том, что Алекс — предатель, все его существо разрывается на куски! Такое состояние… Судя по рассказам, это похоже на поведение оборотня, нашедшего истинную пару. Об этом знает каждый оборотень. Об этом слагают легенды, пишут романы и ставят оперы. Помешательство на объекте, стремление всегда быть рядом, дышать одним воздухом. Были случаи, когда оборотни сходили с ума по причине безответности либо потери возлюбленной или возлюбленного. Да уж… Возлюбленного!

— Ррррррррр…

— Дзинь! Дзиинь-дилень…

Истинная пара… Найти ее с одной стороны жаждали все оборотни, потому как потомство от такой пары гарантированно будет способно к обороту, и не придется разрывать себе сердце, ожидая, что придет время, и твоего ребенка растерзают на Арене предков. С другой, истинная пара — это то, чего все боялись. Каждый втайне панически боялся ощутить запах, туманящий сознание, притягательный настолько, что оборотень, теряя себя, забывал обо всем. Но о связи так скажем не традиционной он сам, слава предкам, знал крайне мало. Могла ли быть истинная пара в подобном варианте — об этом он также не имел ни малейшего понятия, так как никогда не интересовался. Еще бы! Зачем бы оно ему было надо… Сложность в том, что он даже не может обратиться за помощью к лицам, сведущим в подобных делах. Потому как если таковые и есть, они, скорее всего, не афишируют свой статус по понятным причинам. Даже если бы он что-то такое о ком-то и узнал. Ну…допустим. Каким образом ему самому рассказать хоть что-то, сохранив при этом собственное лицо?

Ральф невесело рассмеялся в тишине дома. Безвыходное положение. Замкнутый круг. Поздний вечер, темнота за окном и запах коньяка в кабинете.

В дверь осторожно постучали.

— В чем дело? — зарычал оборотень.

А он-то считал, что запугал слуг. Плохо запугал, раз смеют его беспокоить!

— К вам…

— Я никого не принимаю.

— Да, но это…

— Я же сказал — никого!

— Да, ваша светлость, — проронил дворецкий, дрожащей рукой протягивая поднос с визитной карточкой.

Взгляд на золотой вензель, украшающий квадратик плотной бумаги заставил его с тяжелым вздохом отпустить слугу. Рычать бесполезно, ибо в его скромное, столичное жилище пожаловала сама герцогиня Аделаида Арктур

Мать с отцом жили в родовом поместье. С тех самых пор, как Ариадна не стала королевой. Как можно получать удовольствие от светской жизни, когда злые языки только и делают, что шепчутся за твоей спиной? Но если отец искренне любил жизнь вдали от суеты, то для матери необходимость не показываться в свет стало настоящим испытанием. А потому герцогиня может и не появлялась в Хоммерсете лично, однако о последних сплетнях знала все. У матушки всегда были свои люди — прекрасно подготовленные и щедро оплаченные. Так что профессиональные качества достались ему от матери. Любопытно, что должно было произойти, чтобы герцогиня сама, на ночь глядя, приехала в ненавистную столицу?

— Проводите ее сиятельство в гостиную, — вздохнул он, с тоской глядя на груду разбитых бокалов и пропитанный коньяком ковер. — Камердинера ко мне в гардеробную.

— Слушаюсь.

Переодевшись, он окончательно убедился в том, что драгоценные запасы превосходного напитка он перевел зря: пьян он, к сожалению, не был. Боль, страх, тоска и стыд по-прежнему грызли его измученную душу.

— Надеюсь, матушка меня отвлечет, — улыбнулся лев камердинеру.

Слуга шутку не оценил, что, впрочем, было вполне ожидаемо.

— Ральф, как ты мог допустить! Это же позор!

Трагическому шепоту львицы могли позавидовать театральные примы. Высокая, стройная несмотря на преклонный возраст, львица стояла, прислонив к глазам кружевной платок. Спустя несколько секунд (точно выверенная пауза) она поднесет его к совершенно сухим (Ральф был в этом абсолютно уверен) глазам. Мать на его памяти рыдала один раз. В тот день, когда ее младшая дочь не стала королевой. Он слышал за стеной ее рыдания, но утром она вышла к столу с безупречной прической и совершенно сухими глазами. Что-то с ними со всеми было не так…

— Сын! Ты меня слышишь?

В симфонию вселенской скорби неожиданно ворвались нотки раздражения. Герцогиня их явно не планировала, поэтому скривилась — как хороший певец, услышав фальшь в исполнении.

— Что же вас так огорчило, матушка? — оборотень подошел и склонился над ее рукой.

Женщина не потрепала его по голове, как раньше. «Раньше» это было очень, очень давно.

Всем своим видом герцогиня давала понять, что оскорблена в своих чувствах. Она не собирается оставаться в его доме надолго. Не сняла шляпки. Даже не подняла вуаль. Она не собиралась присаживаться, поэтому оставался стоять и Ральф. Лев печально бросил взгляд на манящие кресла — устал он за эти дни. Смертельно устал.

— Как ты мог?

Он вдруг понял, что каким-то невероятным, немыслимым образом мать узнала обо всем, что происходило в долине вулканов.

— Если у кого-то из рода есть ко мне вопросы — пусть кидают вызов. Встретимся на Арене Предков, — произнес он ледяным голосом, понимая, что ничего другого ему просто-напросто не остается.

— Ральф! Опомнись!

— Матушка, не стоило себя утруждать этой поездкой.

— Как ты так можешь поступать со всеми нами?

— Это моя жизнь, — едва слышно проговорил он.

— Но мы отреклись от нее! Она изгнана из рода! Как ты можешь идти против семьи? Как ты смеешь с ней общаться и ее поддерживать?

— Что?! — сердце остановилось, — О чем вы, матушка?

— О твоей сестре! О госпоже Ариадне Ренберг, — тоном королевского прокурора отчеканила львица, блеснув гневным взглядом.

Он так устал, что чуть было не спросил: «А кто это?» Потом все же взял себя в руки и улыбнулся:

— Ари.

— Не смей! Слышишь? Не смей в моем присутствии произносить…

— Матушка. Я не буду продолжать этот бессмысленный разговор. Мне жаль, что мое решение вас огорчает, но я буду продолжать поддерживать сестру. Могу добавить, что жалею лишь об одном: о потерянных годах.

Алекс

Мы с мастером Бертрамом сидели у камина и пили коньяк в нашем «втором» доме. Доме-двойнике — странном и загадочном зазеркалье Питера Марлоу. Те же кресла. Тот же запас алкоголя в баре. Как же я устала от этой бесконечной двойной жизни! Два дома, две меня…