Человек ищет счастья - Михаил Аношкин

— Здравствуй, Коля!

Тот вскинул густые пшеничные брови и и радостно воскликнул:

— Наташка! Здравствуй!

Гедалио наблюдал в стороне. Ната подозвала его и познакомила, представив парня:

— Мой школьный товарищ Николай Трубников. Покоритель Сибири.

— Сибирь? — заинтересовался Гедалио. — О! Сибирь!

— Поедем к нам, — улыбнулся парень, — У нас неплохо.

— Холодно, — заметил Гедалио.

— Что холодно, то холодно. Знаешь, Наташка, мы первую зиму жили в палатках, ох, и досталось же нам. Но не пропали, как видишь.

— Ты на какой стройке?

— Я в Братске. Уехал на Иркутскую ГЭС, а потом в Братск перебрался, романтики больше. Ну что, товарищ, — обратился он к Гедалио с улыбкой, — поедешь в Сибирь?

Гедалио подумал и сознался:

— О, я боюсь!

— Не здорово, зато искренне. Я к тебе, Наташка, забегу. Тебе от Фени подарок занести надо. Но после фестиваля, раньше некогда, сама понимаешь. Ну, до скорой встречи, меня друзья ждут. Пока! — он помахал рукой и заспешил к торговым палаткам.

— Он сам виноват? — спросил Гедалио.

— Как виноват? — удивилась Ната.

— Я хотел сказать, сам, без помощи уехал в Сибирь?

— Как без помощи? Бесплатная дорога, подъемные…

— Нет, нет, — замахал руками Гедалио, досадуя на себя за то, что никак не может вспомнить нужное слово. Оно вот где-то рядом, так и крутится вокруг да около, а на язык попасть не может. Наконец оно пришло:

— Добровольно?

— Конечно! Он по комсомольской путевке поехал.

Опять комсомольская путевка! Надо будет позднее узнать, что это такое.

Они поднялись наверх, и Ната повела его в Большой Кремлевский дворец. Они поднялись по широкой лестнице. Гедалио, никогда не бывавший во дворцах, был восхищен. Ната привела его в зал заседаний Верховного Совета и шепотом объяснила, что это за зал.

— Парламент? — спросил Гедалио. Не удержался от соблазна, опустился в депутатское кресло и засмеялся довольный. Кто бы мог подумать, что Гедалио побывает там, где заседает советский парламент, даже посидит в депутатском кресле. Самая высокая власть — это такое непостижимое, это такое далекое, что даже малейшая, хотя бы внешняя близость с нею, не представлялась ему возможной. Гедалио представил себе, как недоверчиво посмотрит на него мать, когда он расскажет, что был в Кремле, в этом дворце, даже пробовал сидеть в депутатском кресле. При этой мысли он опять рассмеялся и рассказал Нате, что думал.

— А что же в этом удивительного? — пожала она плечами. — Мой дядя, папин брат младший, здесь часто бывает. Он депутат.

— О! — проникся уважением к незнакомому Наташиному дяде Гедалио. — Он большой начальник?

— Очень большой, — улыбнулась Ната. — Токарь.

— Ай, ай! — покачал головой Гедалио, стараясь пристыдить девушку, зачем она обманывает его.

— Ладно, — махнула рукой Ната, — пойдем на улицу.

Когда вышли, Гедалио виновато спросил:

— Ты обиделась?

— Разве на тебя можно обижаться? Ты в самом деле еще младенец.

Как ни хорошо жилось в Москве, как ни весело Гедалио проводил время, но чаще и чаще тревожили думы о доме, о матери. Порой ему казалось, что он очень виноват перед ней. Ему — сплошной праздник, а она там одна. Даже письмо не написал ей. Пробовал писать, но не писалось, не хватало слов, чтобы рассказать о впечатлениях.

Он начал уставать от сплошного праздника, не привык он подолгу веселиться. Если бы не Ната, Гедалио сократил бы круг своих развлечений. А тут случилось нечто такое, что вывело Гедалио из душевного равновесия. За последние дни к нему подозрительно ласково стал относиться Генсалес. Пытался заговорить с Гедалио, уверял, что непростительно ошибся в нем. Гедалио терялся в догадках. Он никогда не давал повода этому прилизанному молодчику надеяться на взаимную симпатию. Старался избегать с ним встреч, боялся за себя: не выдержит и поколотит его.

Сильнее всего смущало поведение друзей, тех, с которыми так близко сошелся в пути. Друзья не сторонились Гедалио, но и не откровенничали с ним, как случалось раньше. Проводя большую часть времени с Натой, он несколько отдалился от них. Так было и в первые дни, однако тогда они по-приятельски похлопывали его по плечу и говорили, что завидуют Гедалио, что ему посчастливилось встретиться с такой хорошей девушкой. И если они сейчас стали относиться к нему с холодком, то это никак нельзя было отнести на счет Наты. Видимо, что-то другое насторожило их. В чем-то он провинился перед товарищами. В чем?

В этот день делегация была на манифестации, которая состоялась на Манежной площади. Ната в этот вечер была занята, и Гедалио на площадь ушел со своей делегацией.

На площади колыхалось людское море.

Смеркалось.

Над головами людей красноватый свет факелов. Ветерок относил от них в сторону черный дымок.

Выступала японка, пострадавшая в Хиросиме от атомной бомбы. Ее слабый, глуховатый голос усиливали репродукторы. Гедалио слушал внимательно, хотя ничего не понимал.

Сосед тронул его за плечи и спросил на ухо:

— Ты когда-нибудь говорил с Сильвио?

— С каким Сильвио?

— С корреспондентом. Такой с усиками.

— Говорил, а что?

— На, прочти, — и сосед сунул Гедалио газету. Он развернул ее, привычным взглядом скользнул по первой полосе, перевернул и вдруг смутно почувствовал что-то неладное, заколотилось сердце. И хотя света было недостаточно, сразу бросился в глаза снимок. На нем Гедалио улыбался, а позади высился неуклюжий навес. Стал читать, и кровь ударила в голову.

Но это же подлость! Выходило, что Гедалио утверждал, будто русские живут хуже, чем аргентинцы. Доказательства? Пожалуйста! Вот он, Гедалио, разыскал в Москве дядю. Дочь у него сослана в Сибирь. Старший сын тоже изгнан из Москвы, скитается с женой в пустынном Казахстане. Дядя убит горем, ему тяжело переносить это.

Что касается фестиваля, то ему, Гедалио, не очень нравится. Все здесь не то, не искренне, на каждом шагу их, иностранцев, надувают русские, стремятся пустить пыль в глаза, худшее выставить в лучшем свете! Не этого ждал он, Гедалио, от фестиваля. И он, русский по национальности, счастлив, что не живет в России.

Какая беззастенчивая ложь! И это прочитает мать, все аргентинцы. Они поверят этой басне, как поверил бы он, Гедалио, если бы речь шла не о нем, если бы он сейчас был там, дома, и ничего не видел. И друзья отвернулись от него.

С яростью скомкал Гедалио газету, бросил под ноги. Сейчас бы он задушил этого подлеца, затоптал бы ногами. Он еще принял его за друга, славного малого!

Гедалио до хруста сжал пальцы, и стон вырвался у него из груди.

— Ты что, Гедалио? — тревожно спросил сосед.

— Подлец! — прошептал Гедалио. — Я его разыщу, я его отправлю к праотцам!

И Гедалио стал выбираться из толпы, в нем клокотала каждая кровинка. Сосед, давший газету, что-то шепнул своему товарищу и последовал за Гедалио. Парня одного оставлять нельзя, он может натворить такого, что потом не расхлебать.

А Гедалио жгли горькие мысли. Что скажет Ната? Она с презрением отвернется от него. А дядя? Принял он Гедалио радушно, по-родственному. И такое наговорить на хороших людей! Нет! Гедалио все ему объяснит. Дядя должен понять, он обязательно поймет. Надо немедленно ехать к нему.

Гедалио заметил возле себя товарища, догадался, почему он здесь. И смягчился, пожал ему руку и проникновенно сказал:

— Спасибо, друг! Ты за меня не бойся. Иди туда, к ребятам. Мне надо побыть одному, собраться с мыслями. Нет, нет, не бойся, я ничего не сделаю, хотя не ручаюсь за себя, если встречу этого недоноска Сильвио. Но я его не встречу сегодня. Знаю точно.

Семена Николаевича и Нюси дома не оказалось. Ушли не то в гости, не то прогуляться. Людмила Ивановна собрала ему поужинать. Но он сел на диван, повесил голову. Напряженно думал, стараясь оценить происшедшее. И не скоро сообразил, что его приглашают к столу. Гедалио посмотрел на Людмилу Ивановну отсутствующим взглядом. Она озабоченно спросила:

— Заболел, сынок?

— Нет, — покачал головой Гедалио. Людмила Ивановна села рядом, положила ладонь на его лоб.

— Сейчас примешь таблетку и ложись, — сказала она и проворно достала из буфета чашечку и таблетку. Как ни отказывался Гедалио, пришлось уступить. Потом он рассказал Людмиле Ивановне все начистоту. Она выслушала внимательно и сказала:

— Господи, а я уж и подумать не знала на что. Ничего серьезного.

Гедалио взглянул на нее удивленно: как ничего серьезного? Разве это не серьезно?

— Не думай ты об этом. Они все у вас там разбойники, эти корреспонденты. Кто об этом не знает? Тебе следовало быть осмотрительнее, не доверяться.

— Так вы меня не ругаете?

— За что же тебя ругать-то, сынок?

Гедалио был благодарен Людмиле Ивановне, но все еще тревожился, а вдруг Семен Николаевич воспримет по-другому? Но и Семен Николаевич, выслушав Гедалио, не расстроился: