Achtung! Manager in der Luft! (СИ) - Найтов Комбат

А вдоль Свири, выстроившись девятками, шли неприкрытые штаффели бомбардировщиков, нагруженные «яйцами», как их называли сами эти бандиты, сверху до низу. Они «на марше», и им до одного места, что там внизу будут женщины и дети, дома которых сверху напоминают просто коробочки. Их так учили, что «яйца» требуется донести и вывалить по лидеру. 20 и 50-килограммовки густо подвешены в бомболюках, стабилизаторами вниз, за колечко в носу. Тонкие тросики тянутся к боковым детонаторам. Все готово, чтобы превратить небольшой городок в кучу развалин. А выше и чуть впереди, изогнув чайками крылья, идут «Штуки», «лаптежники», каждый из которых несет одну 500-килограммовую бомбу и четыре по 50 килограммов. Часть из них подгрузила 1000-килограммовки. Представляете, если на позиции взвода рванет такая «дурища»? Вот то-то и оно! После работы «штук», танки и пехота свободно пройдут до следующего опорника обороняющихся. И вновь вызовут «штуки», пока не пробьют оборону насквозь. Тогда, 10 ноября 1941-го, 49-я танковая и сборная дивизия из остатков 4-х разбитых, взяла правобережную часть города, и попала под такую мясорубку. Немного послабее, примерно втрое, но и этого хватило, чтобы отложить на месяц взятие города и на полтора, чтобы восстановить поставки продовольствия в город. Отсюда, с этого места, начинались вереницы гробов на кладбища на Пискаревке, Серафимовском, во всех районах города, без малейшего исключения. Они шли сделать это. Мы так и объяснили это летчикам. Станция и город должны остаться в неприкосновенности!

Навстречу с ними спешил весь 67-й гвардейский, всего восемь самолетов осталось на аэродроме, в составе непосредственного прикрытия. Натасканные Рудаковым, Костиковым, Артамоновым, Чечулиным и другими, летчики, в том числе, и недавно переведенные в полк, вели свои машины на перехват. Их вело не только не только умение, но и ненависть. Страшное чувство, но необходимое, чтобы отбросить в сторону свой страх, чувство самосохранения и все остальные человеческие привычки. Оно помогает войти в непростреливаемый сектор, наложить марку на фонарь, и послать туда сноп крупнокалиберных пуль, который сметет там все и превратит в кашу биологические объекты в кабине! Заход выполняли за облаками, операторы и штурмана наведения сработали точно, вывели шесть восьмерок каждую на свою цель, а еще две составляли прикрытие атакующих. «ЛаГГи» — они просто «заточены» под этот вид боя, с бомбардировщиками. Им даже слабоватый двигатель не помеха. Истребителей противника не наблюдалось, поэтому, разбившись на пары, мы занимались тем, что добивали «подранков», да догоняли, сбросивших бомбы и пытавшихся удрать, «Ju-88», скорость которых на снижении была довольно большой, чтобы «ЛаГГ», после разворота на обратный курс, мог быстро их догнать. По нашим подсчетам были сбиты все. Но чуть позже стало известно, что четыре машины доползли до Мясного Бора и Кречевиц. Плюс трое летчиков из девятки истребителей сели с парашютами у своих. Один попал к нашим танкистам, но был застрелен в момент пленения. Тем не менее, слухи о поражении 1-го авиакорпуса поползли, как по Ленфронту, так и группе армий «Север».

Ближе к вечеру, после четвертого вылета, мне перед строем полка объявили сутки ареста за нарушение строя во втором вылете. Начал Хохлов, с которым я «не посоветовался», и мы не успели ругнуться перед еще двумя полетами. В крайнем обеспечивали работу наших приданных бомберов под Будогощью. Немцев оттуда выбили те дивизии, которых посылали это сделать еще 4-го числа. Морозы усилились, а немцы, даже переодевшись в якобы зимнее обмундирование, мерзли, как мухи, когда на них хлорэтилом брызгаешь. Понятное дело, что в таком состоянии воевать немец не мог. Тут еще их с воздуха давить начали, а кое-что из воздушных приключений видели, как немцы, так и наши. Хоть и говорят, что воодушевляй неумех, что не делай этого, эффект будет нулевой, но это сейчас, когда воодушевить может только хруст наличных денег, и ненадолго. А тогда… Состояние войск было близко к отчаянию. Не всех поголовно, а там, где воспитательная работа была провалена, да командиры халатно относились к нуждам красноармейцев. Там малейшая неудача вызывала приступ настоящей паники. А демонстрация удачных действий, на глазах меняла людей. Да и, видимо, не просто так закончился наш разговор с генералом Ивановым. Чуть позже стало известно, что взятие Будогощи — его рук дело. Ну, а мои объяснения, что просто сбитие ведущего никакого бы воздействия на фрицев не оказало бы, а так — Хохлов же без слов понял, что надо делать: ускользнуть за облака, зайти в хвост и атаковать. Весь цирк делался для этого, чтобы отвлечь противника. Но подключился Рудаков с Омельченко, прицепились к неуставным отношениям и «отсутствию целесообразности в моих действиях», дескать, вас было два к одному, обошлись бы без цирка, а требуется сломить волю к сопротивлению, желательно до боя. Выходить из боя немцы считали ниже своего достоинства. Теперь начнут убегать, ведь шило в мешке не утаишь! Разговоры об этом пойдут. Тем более, что самолетов у противника нет, а огромное количество летчиков первого состава уже в боевых действиях участия принять не может, так как с того света не возвращаются. На их место придут салажата. Но, пришлось взять под козырек и ответить «Есть сутки домашнего ареста!», но проходя мимо командира, я не удержался и бросил:

— Вообще-то «мессеробоязнь» именно такими методами и лечится.

— Потом поговорим. — сквозь зубы сказал Борис Афанасьевич.

Он появился в тот момент, когда Вика убежала в столовую, чтобы поесть самой и принести мне мой ужин. Пришел не один, а с разводящим и двумя красноармейцами в белых куртках. Они мне ужин принесли в термосах, горячий.

— Идите, сержант, посуду потом сами занесем, есть кому.

— Виктория где? — спросил он, когда за нарядом хлопнула дверь.

— Ужинает, и за моим ужином собиралась зайти.

— Хорошо, двойная порция тебе будет полезной. — он пошел к вешалке и достал из кармана бутылку водки, не с белой, наркомовской, а с красной этикеткой, «Столичной». Редкость страшенная! Её давно уже не выпускают, месяца три, минимум. Разлил по рюмашкам, налив и третий, для Вики.

— Ей — нельзя.

— У! От такого количества вреда не будет, сама откажется, если что. Неволить не будем, а не налить хозяйке… Сколько сегодня?

— Один мессер, и два «восемьдесят восьмых». Больше не досталось. Еще групповые, но я вписываться не стал, пусть у ребят в «личные» пойдут.

— Хороший день! Вот за него и выпьем! — он закусил хрустящей квашеной капустой, главным средством от цинги в условиях войны, и источником витаминов. Постоянно входила в рацион во всех видах. — Ты закусывай, закусывай, я уже ужинал, я салатиком обойдусь. А собственно, я о чем. Самое страшное — это «замастериться», помяни мое слово! Малейшая ошибка или невнимательность, и… Нашего залпа ты не услышишь, а у тебя Вика, и еще кто-то. А ты об этом забывать стал. Машину хорошую получил от Соломоныча, и давай чудеса творить! А у нас три четверти полка на «ЛаГГах» летают. Там такого движка нет! А ты им какой пример показываешь!? А что, ему можно! А мы что, хуже? И пойдут «дуэли» и потери. Вот об этом ты и не подумал. У тебя достаточно авторитета, чтобы не поддерживать его таким дешёвым способом. Ты меня понял?

— Понял, но сваливаться в тупую драчку и нести потери не хотелось. Решил отвлечь, да и показать немцам, что слабоваты они против нас. Нам же еще здесь транспортники проводить, с людьми на борту.

— Считаешь, что возобновим работу?

— Думаю, «Да». Не всех еще вывезли, а там, в Куйбышеве, людей не хватает, пацанов и женщин к станкам ставят. Ну и, очень хотелось, чтобы поезда до переправы ходили. Ведь вот-вот и все встанет по ледовой обстановке. Требуется продовольствие доставить, хотя бы на полмесяца-месяц.

— За Ленинград! Поезда, пять штук, туда проследовали. — мы выпили еще по 50.

— Надо бы с начальством порешать, чтобы разрешили у Волхова поработать, пока «мессеров» мы приземлили.