Луна жестко стелет - Роберт Хайнлайн

– Да в элементе! Все?

– А сколько их у него?

– Шесть.

– Знаешь, что? Пусти программу на все, чтобы ему там ковры попортило. Но если в силах усечь, какой из них ближе к его спальне, дай там фонтан под потолок. Сможешь?

– Программа пошла.

– Отлично. А вот тебе, солнышко, подарок. В блоке формирователя голоса сыскалось местечко, куда пристроить мой блочок, и я минут за сорок с этим справился рукой номер три. Проверили-испытали совместимость, и я сказал ему, пусть позвонит Ваечке и проверит все каналы по очереди.

Минут десять было тихо. Я перепломбировал крышки, которые следовало снять, будто я там неисправность искал, убрал инструмент, руку номер шесть пришпандорил, снял с принтера распечатку с тысячей «хохмочек». Насчет того, что надо бы звук отрубить на формирователе, это не я ущучил. Это Майк вперед меня догадался и сам отрубал каждый раз, когда кто-нибудь дверь трогал. Я из виду упустил, а он сообразил, он по крайней мере в тысячу раз шибче моего соображал.

Наконец он сказал:

– Все двадцать каналов в ажуре. Могу перейти с канала на канал на полуслове, причем Ваечка никаких разрывов на стыках не заметила. Успел профу звякнуть, поздороваться, с Мамой поговорил по твоему домашнему номеру, все три разговора в одно и то же время.

– Стало быть, работает. А о чем с Мамой толковал?

– Попросил, чтобы сказала тебе насчет мне звякнуть. Адаму Селене то есть. И поболтали маленько. С ней поболтать – сплошное удовольствие. Посудили-порядили насчет проповеди Грега в прошлый четверг.

– Неужели? А ты-то с какого боку?

– А я ее слышал и сказал об этом Маме. Процитировал стихи.

– Майк, ты даешь!

– Ман, всё окей. Я сказал ей, что сидел на задних местах, а когда под конец гимн запели, тихо смылся. Она в чужие дела не лезет. Она в курсе, что я не хочу попадаться на глаза.

Это Мама-то! Да второй такой охотницы в чужие дела нос сунуть на всей Луне не сыщешь!

– Предположим, что так. Но больше этого не делай. То есть я хотел сказать, конечно, делай. Ведь ты же все собрания, лекций и концерты у нас ведешь.

– Если меня вручную не отключают. Если телефонная связь прервана, Ман, я вести не могу.

– А прервать-то запросто. Против лома нет приема.

– Это варварство! Это нечестно!

– Майк, почти всё на свете нечестно. Чего не лечит врач…

– …терпи и глубже прячь. Ман, это одноразовая хохма.

– Извини. Переменим тему. Чего не лечит врач, то надо вышвырнуть и заменить чем-нибудь получше. Что и предусмотрено планом. Какой у нас шанс на нынешний день, ты считал?

– Примерно один из девяти, Ман.

– Так помалело?

– Ман, малеть будет из месяца в месяц. Кризис-то не намечается.

– И «Янки» притом плетутся в хвосте. Ну да ладно. Займемся другим. С нынешнего дня, когда будешь говорить с кем-то, кому следовало побывать на какой-нибудь лекции или еще где-нибудь, говори, что ты там тоже был. И доказывай это, напоминай о чем-нибудь, что имело место.

– Забито. Ман, а зачем?

– Ты читал «Алый бедренец»? В публичной библиотеке, поди-ка, есть.

– Да. Еще раз прочесть?

– Ни к чему, ни к чему. Просто ты теперь у нас тот самый неуловимый и непостижимый герой, наш Джон Голт, наша Лиса с топей. Ты вездесущ, всезнающ, рыщешь по всем городам безо всяких паспортов. Что бы и где бы ни случилось, ты при сем присутствовал, но никто тебя не видел.

Он поиграл индикаторами так, словно исподтишка хихикнул.

– Ман, а это хохма. Причем не на раз, не на два, а всю дорогу хохма.

– В сам раз «всю дорогу». Как там с играми у Вертухая в гнезде?

– Сорок три минуты как перестал играть с температурой. Время от времени делаю «бум-бум» в воздуховодах.

– Заложусь, у него уже зубы ломит. Помай его еще с четверть часика. И я доложусь, что неисправность устранена.

– Забито. Ман, Ваечка звонит, просит тебе передать, что нынче у Билли сборище по случаю дня рождения.

– Ой, я же дал слово! Майк, кончай баловство, я сматываюсь. Бывай!

Спешить надо. Билли – это же сын Анны! Вероятно, последний и самый лучший из тех восьми, что мы ей сделали, трое из них еще дома. Я, так же, как и Мама, стараюсь не иметь в семье любимчиков, но Билли же – почти ребенок, и это же я учил его читать! И, поди-ка, он похож на меня.

Заглянул к главному инженеру счет представить, попросил принять меня. Впустили. А он рвет и мечет:

Вертухай, вишь, так на него насел.

– Спокойней, – говорю. – У моего сына день рождения, опаздывать не хочу. Но обязан вам кое-что показать.

Вытаскиваю из сумки конвертик, шлепаю на стол, а в нем – муха, я ее дома поймал, прижег каленым проводом и с собой захватил. Мух у нас дома терпеть не могли, но изредка они к нам залетали через открытый входной люк. Эта очень кстати забралась ко мне в мастерскую.

– Гляньте сами, – говорю. – Угадайте, где нашел.

И по случаю такого «доказательства» лекцию завожу насчет обращения с точной техникой, про открытые двери толкую, на дежурных капаю.

– Пыль, – говорю, – для компьютера – это же катастрофа. А уж насекомые – это вы извините! И еще дежурные ваши туда-сюда шныряют, будто на вокзале. Нынче обе двери нараспашку, а этот идиот рот раззявил. Если я еще раз увижу, что какой-нибудь чмур, за которым мухи вьются, кожухи снимал, я к вам в лавочку больше ни ногой, шеф. Сделал больше, чем могу по контракту, поскольку точную технику уважаю. И не могу сложа руки смотреть, когда с ней так обращаются. Всего хорошего.

– Погодите. Хотелось бы сказать пару теплых слов и вам.

– Извините, спешу. Дальше дело ваше, а я вам не мухобой, я наладчик по компьютерам.

Ничто так человека не доводит, как невозможность ответно высказаться. По милости и с подмогой Вертухая главный до конца года будет язву лечить.

Но всё-таки опоздал, извиняться пришлось перед Билли. Кума Альвареса еще одна полезная идея озарила, а именно – крутой шмон при выходе с комплекса. Пришлось снести, причем словечка гадам не пикнуть, поскольку срочно надо было домой. А они, как надыбали распечатку с тысячей хохм, так на стенку полезли, мол, это что такое!

– С компьютера, – говорю. – Тестовая распечатка.

Один смотрит, другой тоже нос сует. Вижу, что читать-то не умеют. Хотели отобрать, но я возник, звоните, говорю, главному. Отцепились. А я – со всем удовольствием. «Давай-давай, – думаю. – Вас только ненавидеть будут со дня на день больше».

А решили мы выставить Майка в виде важной персоны по случаю ожидаемых срочных звонков от членов партии. Мой совет насчет концертов и театров – это было не от хорошей жизни. Голос у Майка как-то странновато звучал, это я приметил еще во время своих визитов в комплекс. Когда вы с человеком говорите по телефону, всегда есть звуковой фон. Слышно, как он дышит как у него сердце бьется, как он с боку на бок шевелится, хотя вы редко это осознаете. Даже если он говорит при опущенной заслонке, шумы проходят, как бы заполняют пространство, он воспринимается как тело в некотором окружении.