Дневник разведчицы - Софья Аверичева

На КП батальона Пегасова разведчики показали немецкому офицеру газеты, рассказали, что под Сталинградом немцам — капут. «Фантазия! — кричит офицер, зло сверкая глазами. — Коммунистише, совьетише пропаганда!» Ребята доказывают, что это факт, что весь мир говорит о Сталинграде, о нашей победе, а немец орет свое: «коммунистическая пропаганда».

Валя Лаврова показывает немцу плакат: русская мать, защищая ребенка от гитлеровского штыка, просит красноармейца: спаси детей! Немец понял плакат, но повторяет: «Пропаганда!», а сам дрожит от холода и страха.

Ребята поднимают маскхалат немца, под халатом довольно легкая одежда. Затем показывают свою: «Это что, тоже пропаганда?» Немец видит теплые, ватные брюки, фуфайки, полушубки, валенки бойцов. Нет, это уже не пропаганда! Но немец не сдается: он вскакивает, начинает делать гимнастические упражнения, показывая разведчикам, что арийцы — спортсмены, им не страшен холод. «Шпорт, шпорт!» — поучительно серьезно говорит фриц, а сам дрожит, как собака.

Тяжелораненый немец умирает. Он громко стонет. Немецкий офицер, увидев страшную предсмертную агонию своего солдата, перестал упираться и дал нашему командованию нужные сведения. Это были полковые разведчики немецкой авиадесантной дивизии. Оказывается, такая дивизия сейчас курсирует против нашего участка обороны.

Сейчас Анютка где-то бродит. Валентина спит богатырским сном. Я сижу на своем топчане, за столом, и записываю последние события, о которых мне рассказали ребята.

А у ребят в землянке песни, пляска. Не пойти ли к ним?

Проснулась Валентина: «Ты куда собираешься?» — «К ребятам». — «Подожди, и я с тобой!»

Ребята пляшут «ярославскую». Держатся руками за потолок землянки и отплясывают. Дима Ершов заводит: «И-их! Перьвая! Вторая! Третья!..»

15-е февраля.

Взятие контрольного пленного совсем успокоило командование нашей роты. А у нас пошли позорнейшие «задачи-неудачи», как говорят разведчики.

Исходили, истоптали мы без успеха вкривь и вкось весь снег в лесу. Давно уже невозможно различить, где фрицевские следы, где наши. А мы все ходим и ходим в надежде, что немцы сами придут к нам в плен. Преодолеваем Вервищенскую высоту, и около железнодорожного полотна встречает нас замерзший фриц, сидящий под сосной. Каждый раз, как мы доходим до этого места, я вздрагиваю от неожиданности.

Проходит ночь, день — и мы с серьезными физиономиями, ловко лавируя под взрывами снарядов, возвращаемся домой. Эти операции мы называем игрой «в кошки-мышки». А командование ротное довольно. Строчит в штадив донесения, дескать все в порядке, действуем группами в таком-то районе, немец стреляет, вернулись без потерь… Вроде все правильно!

Вчера утром прибыли в расположение минометчиков. Ребята, вместо того, чтобы идти на задание, под «командованием» командира отделения Захватова залезли в холодную заброшенную землянку и пролежали несколько часов. Странно, при Докукине я как-то совсем не замечала Захватова, сейчас он вдруг стал «героем» среди ребят…

Анютка с Валюшкой проснулись. «Все у вас благополучно? Все живы-здоровы?» А я не могу рта раскрыть. Что-то надо делать!

Мы приходим к выводу: молчать нельзя, надо действовать. Но как? В землянку входит разводящий, чуваш Александров:

— Аверичева! На пост!

На пост — так на пост. Постепенно все вокруг затихает. Я еще ни разу не стояла на посту. Ночь. Луна. Нет ветра. Небо чистое, морозное, звездное. Высокая сосна в снегу, как будто тоже на посту. Чудесно!

Какая ночь! Мороз трескучий,На небе ни единой тучи;Как шитый полог, синий сводПестреет частыми звездами…

Вылезает из землянки старший лейтенант Крохалев, кричит:

— Тебе что здесь, театр Волкова? Трое суток гауптвахты и два наряда вне очереди!

— Есть трое суток и два наряда вне очереди! — отвечаю я, как положено.

А вот и разводящий. Ух! Заберусь я сейчас в жаркую землянку да засну блаженным сном. Старший лейтенант приказывает разводящему: «Пусть стоит до утра. А утром — в наряд, на кухню картошку чистить». Разводящий Александров пытается меня защитить: «Нет таких законов, товарищ старший лейтенант». — «А, и ты заговорил? В боевую операцию захотел?» — и он скрывается в землянке. «Тьфу, собака какой! — отплевывается Александров. — Нехороший стал человек. Ой, нехороший. А ведь при Докукине был боевой командир». Тяжело ступая опухшими, больными ногами, Александров уходит.

У меня коченеют руки, ноги. Ничего!.. Надо поразмяться! По-раз-топ-тать-ся! Вот так! Вот так! Становится теплее.

Бежит взволнованная Лаврова. Она сейчас же разбудит Крохалева. «Что он, с ума сошел! Ему что здесь, белая армия! Издевается над бойцами! Целая рота спит, во втором взводе шпарят в карты, а тебе здесь всю ночь?!» Она рвет и мечет.

— Давай их напугаем! — предлагаю я Валентине. Мы сгибаемся над маленьким окошечком землянки, стучим по стеклу. Ребята моментально прячут карты. Выходит разведчик Борис Добрин: «Кто здесь?» — «Потише хоть кричите, шешки вы нямые», — советуем мы. «Ну, ладно, ладно, испугали!» — и Добрин скрывается.

— Да, дела наши ротные! — восклицает Валентина, удаляясь. — Я так это не оставлю.

Что же мне делать дальше? Оказывается, трудная вещь — эти посты. Не завидую тем хлопцам, которые не ходят на задания. Им всегда приходится стоять на постах. Мысли мои переносятся в Ярославль, в театр. А интересно, смогу ли я вернуться на сцену?.. Когда-то я очень любила играть в концертном исполнении сцену «У фонтана» — из «Бориса Годунова». Попробую сейчас:

Часы бегут, и дорого мне время —Я здесь тебе назначила свиданьеНе для того, чтоб слушать нежны речиЛюбовника. Слова не нужны. Верю,Что любишь ты; но слушай, я решиласьС твоей судьбой и бурной и невернойСоединить судьбу мою…

Нет, нет, этого мне уже не сыграть! И Луизу не сыграть в «Коварстве». А может, это сейчас и не нужно никому?.. Нет, я, наверно, не права.

Светает. Становится совсем холодно. Ноги окоченели. В сероватой утренней мгле приближаются знакомые фигуры повара и старшины, пробегает каптенармус Николаичев. Разводящий снимает посты.

Ура! Выдержала! А в землянке сладко спят Валентина и Анна… Счастливые!

— Аверичева, на кухню! — шепчет Ион Бахуров, приоткрывая дверь землянки.

Возле кухни, у костра, ребята чертыхаются, проклинают всех хозяйственников. Они чистят мерзлую картошку, вытаскивая ее из ледяной воды.

Рота проснулась. Очнулось и начальство. Ординарцы бегут с ведрами по воду. Старший лейтенант подходит к нам, глаза у него с похмелья мутные. «Хочешь, я отменю свой приказ?» — говорит он. «Благодарю! Я, знаете ли, давно не занималась хозяйством, и мне ужасно нравится чистить картошку». Кто-то из ребят добавляет: «Особенно после бессонной ночи!»