Фокусник из трущоб (СИ) - Бельская Луиза

      В день выписки Фома отпросился пораньше с работы, в три часа: было решено отпраздновать успешную операцию, накрыв «поляну» прямо возле коллектора, на том самом месте, где когда-то он проставлялся за «прописку». Это был важный день в его жизни, настоящий праздник: Фома сам себе доказал, что добро можно делать разными способами, порою даже не самыми лучшими.

      Он решил купить цветов. И пусть это кому-то показалось бы глупым, но ни один праздник по меркам Фомы не должен был происходить без подобного украшения. Тем более Фома был уверен, что тете Маше такой подарок точно понравится. «Цветы в канализации» - звучало странно и неуместно, но «люди в канализации» - звучало еще хуже, однако имело место быть не смотря ни на что.

      Октябрь выдался очень теплым и солнечным. Фома шел по улице с букетом из семи роз и с удовольствием подставлял лицо навстречу лучам - последним отголоскам осеннего благоденствия.

      Вот пункт приема цветного металла, где обычно получает свою прибыль Шурик, вон в той стороне гаражи, где подрабатывает Захар, вон там, за домами, двор с большой мусоркой, где так часто бывает тетя Маша, и только рынок Яна находится далеко - стабильность. Фома прошел через пустырь, предусмотрительно обходя пятачки с крапивой, облюбовавшей тенистые места под невысокими кустами. Еще несколько десятков метров - и его первое уличное пристанище наконец-то показалось в начинающей желтеть траве.

      Импровизированный стол, как в прошлый раз, накрытый несвежей скатертью, был уставлен простецким угощением. Возле стола валялось несколько пластмассовых ящиков, которые должны были послужить стульями - больше Фома ничего не успел разглядеть, потому что из-за большой картонной коробки показались чьи-то ноги в красных стоптанных полусапожках.

      Тетя Мария лежала на спине, беспомощно раскинув руки в стороны. Глаза ее были широко распахнуты, и в пластиковом протезе, совсем как настоящем, отражались бегущие по небу облака. Из груди женщины торчал нож, тот самый, которым бездомные так часто нарезали несвежий сыр и колбасу. Теплый свитер был бордовым, и кровь терялась в петлях крупной вязки, так удачно маскируясь среди нитей родного цвета. На лбу тети Маши отчетливо виднелись четыре точки - убийца знатно поработал ножом и вилкой накануне торжественного ужина - это было ужасно.

      Фома медленно осел на землю, роняя к своим ногам белые цветы. Как такое могло вообще произойти?! За что?! Она не сделала плохого никому. Вся вина тети Маши заключалась лишь в том, что она попросту не сдохла на улице от воспаления легких или туберкулеза.

      Фома бесшумно зарыдал, уткнув лицо в ладони и все еще не веря такому повороту событий. Череда смертей подкрадывалась все ближе, унося ставших Фоме дорогими людей. Ценой неимоверных усилий Фома заставил себя успокоиться. Рукавом куртки он вытер глаза, поднялся с колен и сделал несколько шагов вперед, буквально нависая над трупом: возле разжатой кисти лежало надкушенное яблоко. Очевидно, тетя Маша его ела, когда убийца к ней подходил. Фома приложил пальцы к ее шее - уже холодная, у него не было шансов успеть. Он внимательно осмотрел ногти: чистые после больницы, никаких следов чужой крови. Трава вокруг не была примятой, а земля - изрытой каблуками сапог - никаких следов борьбы, абсолютно ничего. Как будто тетя Маша просто накрывала на стол и кушала яблоко, а убийца подошел к ней, абсолютно спокойно взял нож со стола и так же спокойно нанес смертельный удар. Все говорило о том, что тетя Маша знала этого человека.

      У Фомы даже голова разболелась. «Он сказал, что поможет накрыть на стол, поэтому взял нож, и тетя Маша не боялась, иначе отбежала бы подальше. Она точно знала этого человека. Это кто-то из своих, проклятье! Из своих!» - его мысли были заняты настолько, что он даже не почувствовал пальцев, которые мягко опустились на его плечо.

      - Фома, черт возьми! - Ян появился словно из ниоткуда. Он всегда ходил бесшумно, тем самым заставая врасплох своих знакомых.

      Ян подскочил к трупу, низко-низко склоняясь над его лицом, - очки едва не упали, съехав на самый кончик носа. - Это, это... - он не нашел, что сказать, выпрямляясь и с удивлением глядя на растерянного Фому.

      Совсем рядом послышался веселый говор. Фома обернулся: Шурик с Захаром тянули громоздкий телевизор, придерживая его за углы и оживленно переговариваясь при этом. Не замечая мертвого тела, они приблизились к столу и опустили аппаратуру на землю.

      - Ну вот, - Захар деловито отряхнул одна об одну руки. - Машка будет довольна, хотела же...

      - А где Машка? Внизу? - осведомился Шурик, с подозрением глядя на остолбеневших парней.

      - Так это, - нерешительно промямлил Ян, - вот она, - он отошел в сторону.

      Увидев труп, Шурик грязно выругался, стаскивая шапку с головы и с силой комкая ее в руках.

      - Кто ее нашел? - нехорошим тоном спросил Захар. В этот момент Фома готов был поклясться, что глаза его начали наливаться кровью.

      - Я, - хрипло отозвался Фома, глядя на него исподлобья.

      - Тварь! - вскричал Захар, бросаясь на Фому с кулаками. - Это ты ее убил!

      Ян буквально вцепился в Захара, не позволяя тому приблизиться к Фоме:

      - Тихо! Тихо! Озверел совсем, что ли? Фома наш друг!

      Шурик презрительно сплюнул, присаживаясь на корточки возле трупа и задумчиво почесывая лысину.

      - Отвали! - Захар с силой оттолкнул от себя Яна, больно уронив его на землю.

      - Только подойди! - Фома не растерялся и, не сводя глаз со своего обидчика, быстро поднял с земли осколок кирпича. - Я на всю башку отбитый! Мне терять нечего!

      - Шта! - совсем по-зековски выкрикнул Шурик, так и оставаясь сидеть на корточках, расставив в стороны острые коленки и опираясь на них руками. - Разошлись, бакланы херовы!

      Захар отступил, ожесточенно почесывая загривок и не переставая буравить Фому острым взглядом при этом. Фома отбросил кирпич, тяжело дыша и уже начиная успокаиваться.

      Захар грузно плюхнулся на пластиковый ящик, откручивая от бутылки дешевого пойла, стоявшего на столе, серебристую крышку. Ян, недовольно бурча что-то себе под нос, начал подниматься на ноги, а Шурик продолжал о чем-то напряженно думать, то и дело пожевывая обветренными губами.