Диана. Обреченная принцесса - Дмитрий Медведев

В отличие от Чарльза, Диана не обсуждала интимные подробности своей жизни. Скорее даже наоборот.

Едва Гилби начинал говорить на околосексуальные темы, она тут же меняла тему. И тем не менее запись разговора представляла для принцессы большую угрозу. Образ невинной жертвы, к которому привыкли миллионы ее поклонников и поклонниц, мог быть разрушен. Перед слушателями предстал совершенно другой человек — отличный от того, которого они привыкли видеть на страницах газет и журналов или на экранах телевизоров. В «Сквиджигейте» Диана сплетничает о Ферджи и обсуждает эту «чертову семейку».[39] Она выдает за интеллектуальную победу диалог с епископом из Норвича (по ее же собственным словам — «с этим чертовым епископом»), которая по меньшей мере такой не является. Принцесса хочет придать себе вес и, тем не менее, ищет одобрения среди других, более старших членов королевской семьи. И в первую очередь — королевы-матери.

— Бабушка Чарльза всегда смотрит на меня с очень странным выражением лица, — говорит она Гилби. — Нет, это не ненависть. Больше похоже на одновременное проявление интереса и жалости. Я так и не понимаю ее до конца. Каждый раз, когда я ловлю ее взгляд, она загадочно улыбается и отводит глаза.

Однако не этого фрагмента Диана боялась больше всего. Куда опаснее было следующее.

Диана: В мои планы не входит беременеть.

Гилби: Это и не произойдет. Хорошо?

Диана (хихикая): Конечно.

Гилби: Не думай об этом. Ты не забеременеешь, это не случится.

В этих четырех репликах содержится фактическое признание в супружеской измене. Только теперь уже со стороны принцессы Уэльской. Все это могло закончиться для Дианы не только большими финансовыми потерями в случае развода — если, конечно, до этого дойдет, — но и нанести непоправимый вред ее репутации.

При прочтении расшифровок «Камиллагейта» и «Сквиджигейта» невольно возникают два вопроса. Кто их записал? И как вообще стала возможна их публикация?

Согласно официальной версии, разговор Дианы и Гилби был записан бывшим банковским служащим, семидесятилетним Сирилом Риненом. Он просто баловался аппаратурой, сканирующей радиоспектр, и случайно наткнулся на беседующих. Первоначально Ринен собирался предупредить принцессу, что ее, мол, подслушивают. Но потом, словно вспомнив максиму проницательного Шарля Мориса де Талейран-Перигора «Избегайте первых побуждений, поскольку они почти всегда благородны», — решил не торопиться. А уже когда осознал, что на этом можно заработать неплохие деньги, смело нажал кнопку «REC».

Не менее случайным образом была произведена и запись «Камиллагейта».

Случайность! А может, и в самом деле случайность? Как ни странно, но в случае с разговором Камиллы и Чарльза такая вероятность существует. Какой-нибудь любитель, решивший проверить новый комплект радиосканирующей аппаратуры, вполне мог поймать откровения принца и записать их.

Однако во втором случае все не так просто. Базовая станция в Абингдоне, единственная, с которой Ринен мог перехватить сигнал, заработала только 3 марта 1990 года — то есть спустя два месяца после записи разговора. Версия Ринена вызвала сомнения и у технических специалистов, проверявших как саму запись, так и его аппаратуру. Вердикт однозначен: «Эта запись не могла быть выполнена на оборудовании мистера Ринена, как, впрочем, и на любом другом устройстве, настроенном на рабочий диапазон частот базовой станции в Абингдоне».

Специалисты все больше сходятся во мнении, что «Сквиджигейт» записан не с радиоэфира, а с телефонной линии где-то на участке между спальной Дианы в Сандрингеме и ближайшим коммутатором. По словам биографа Дианы Тины Браун, «старшие сотрудники дворца могли видеть в Диане источник проблем, считая ее угрозой монархии. Как только стало известно о записи телефонного разговора Чарльза и Камиллы и о том, что она уже продана прессе, тут же потребовалось произвести новую запись, которая на этот раз дискредитировала бы его супругу».

Но если разговор между Дианой и Гилби записали с телефонной линии, тогда возникает другой закономерный вопрос: как запись оказалась у бывшего банковского служащего? На этот вопрос возможны только два ответа: либо ему кто-то передал запись, либо была организована ретрансляция телефонного разговора спустя некоторое время. В пользу последней версии говорят признания самого Ринена, утверждавшего, что он записал телефонный разговор 4 января 1990 года, то есть спустя несколько дней после того, как он действительно состоялся.

Так или иначе, пройдет два года, прежде чем расшифровки «Камиллагейта» и «Сквиджигейта» увидят свет,[40] не принеся счастья ни одному из участников. А пока записи мирно лежали на полках и ждали своего часа, на королевскую гавань надвигался новый мощный шторм.

За те пять лет, что прошли с момента свадьбы четы Йоркских, отношения Дианы и Ферджи сильно изменились. Первоначальную легкость в общении заменило банальное соперничество за внимание у публики. Даже отличия во внешности — рыжий цвет волос супруги Эндрю и ее полнота, — раньше так органично дополнявшие обеих принцесс, теперь стали восприниматься исключительно как инструменты в борьбе за общественную популярность.

Увидев однажды в газете заметку о «заботливой Ферджи», Диана злобно скажет своему пресс-секретарю Патрику Джефсону:

— Патрик! Не кажется ли вам, что мы слишком много в последнее время читаем об этой рыжей леди!

После беседы с принцессой Джефсон не без сожаления отметит:

«Диана постоянно терзает себя мыслью, что вместо полезного дополнения к ее собственной красоте Ферджи превратилась в самого обычного конкурента».

Популярность герцогини Йоркской у СМИ была не единственной причиной, которая приводила Диану в бешенство.

«Ферджи нравилась королеве! — признался один из придворных», и это ранило принцессу Уэльскую больнее всего.

Супруга Эндрю любила лошадей, была жизнерадостна и, как оказалось, больше соответствовала стандартам королевской жизни.

— Почему ты не можешь вести себя так же, как Ферджи? — упрекал свою жену Чарльз.

Это было уже слишком. Диану трясло от подобного отношения.

«Я была чертовски ревнива в отношении своей невестки! — вспоминает принцесса. — Я никак не могла понять, как Ферджи могла быть счастлива там, где я практически боролась за выживание? Как она могла воспринимать все это настолько спокойно? По сравнению с ней я выглядела каким-то отбросом. Все на меня смотрели и думали: «Какая жалость, что Диана такой интроверт, — слишком поглощенная решением своих проблем»».