Затмение - Уинстон Грэм

Он взял бронзовый канделябр с широким основанием, чтобы не капал воск. Они миновали большую гостиную с прялкой Элизабет в углу и арфой у ее любимого кресла. Некоторое время назад их убрали, но Элизабет велела вернуть предметы на прежние места. Потом они вошли в зал. Там горели свечи, едва освещая огромную комнату. Огонь в камине потух, лишь одно бревно еще дымилось, как затухающий вулкан. Морвенна натянула на плечи шаль.

— Это всё мои предки, — объяснил Джеффри Чарльз. — Видишь вон там, это Анна-Мария Тренвит, она вышла замуж за первого Полдарка. А это мой двоюродный дедушка Джошуа в детстве со своим любимым псом. А это — моя бабушка, она умерла в тридцать три года. Тетю Верити назвали в ее честь. Как жаль, что портрет тети Верити так и не сделали. А вот мой прадедушка, отец тетушки Агаты. Два года назад их тут было гораздо больше, но когда мама вышла за дядю Джорджа, многие портреты сняли. Дядя Джордж вечно наводит порядок.

— Например, всех жаб из пруда велел выловить, — сказал Дрейк.

Джеффри Чарльз хихикнул.

— Ага, он их ненавидит. Но не думаю, что он ненавидит моих предков. Просто он оставил самых лучших.

Они обошли комнату кругом, глядя на предметы, которые показывал мальчик. Потом он повел их к узкой двери в деревянных панелях и дальше по спиральной каменной лестнице на балкон. Оттуда они, облокотившись о каменную балюстраду, смотрели вниз, на погруженный в тень зал.

— Им никогда не пользовались с моего рождения, — сказал Джеффри Чарльз. — Да и раньше не пользовались, многие годы. Мой дедушка не любил музыку. Но когда я вырасту и стану богатым, то буду устраивать здесь балы, и музыканты будут играть для танцоров.

— Ты мне напишешь? — спросил девушку Дрейк.

— Но мы уедем лишь ненадолго.

— Это не так. Это похоже на конец. Ты сама сказала...

— Мы вернемся, — вмешался Джеффри Чарльз. — так что не беспокойся об этом. Давай, пошли.

Он открыл другую едва заметную дверь, они проскользнули в нее и очутились на узкой лестничной площадке.

— Джеффри, — сказала Морвенна. — Думаю, пора спускаться. Потом еще поиграете с Дрейком.

— Ты как хочешь, а я хочу показать ему мои рисунки, они пришпилены на стенах. Сюда. Только тихо, тетушка в следующей комнате, она хоть и глухая, но всегда слышит скрип половиц.

Комната мальчика была в конце коридора, еще на три ступеньки выше. Элизабет поместила его здесь, после того как Джордж пожаловался, что комната мальчика слишком близко к их спальне. Комната находилась в башне, окна выходили сразу на три стороны, что приводило Джеффри Чарльза в восторг. Здесь имелся большой камин, огонь разводили с октября по май, и Джеффри Чарльз жил в комфорте. К стенам были прилеплены смелые наброски с изображением лошадей, собак и кошек, которые он нарисовал за последние два года.

Войдя, они обнаружили, что огонь в камине погас, и Морвенна обругала нерасторопность слуг. Джордж и Элизабет забрали половину прислуги в Труро, а оставшиеся без присмотра расслабились. Морвенна склонилась над потухшими углями, пошевелила их и попыталась раздуть огонь, а Джеффри Чарльз тем временем показывал свои рисунки. И вдруг комната погрузилась в темноту — мальчик выронил свечу.

— Вот незадача! — ругнулся он. — У нас проблемы. Бог мой, Дрейк! Прости, Венна. А в камине есть огонь? Трута точно нет, я отнес его вниз.

Он опустился на корточки рядом с Морвенной, но не было видно ни одной искры.

— Ждите здесь, — сказал он. — Сбегаю вниз, в зал. Это не займет больше минуты.

— Джеффри, я сама схожу, — ответила Морвенна, поднимаясь, но он уже был у двери и поспешил дальше по коридору.

Они молча стояли, прислушиваясь к шагам мальчика, пока они не затихли. Морвенна положила руку на каминную полку.

— Он такой упрямый. Я пыталась приучить его к дисциплине, но его слишком долго баловали.

— Вовсе он не избалованный, — возразил Дрейк. — Лучше уж быть таким, чем робким и трусливым. А он настоящий. Мне он страшно нравится.

— Я знаю.

— И не только он.

Морвенна не ответила.

— Ты замерзла, Морвенна?

— Нет.

— А мне кажется, ты дрожишь.

Дрейк накрыл своей ладонью ее руку. До этого они лишь однажды прикоснулись друг к другу, да и то совершенно случайно. Теперь же все было по-другому. Морвенна попыталась высвободить руку, но Дрейк держал ее крепко. Совсем стемнело, и эта темнота и отчаяние придавали ему мужества. Он поднял руку Морвенны и поцеловал ее. Пальцы девушки дрогнули и замерли. Потом, с гулко стучащим сердцем, готовым вот-вот разорваться, Дрейк перевернул ее ладонь и поцеловал каждый палец. Это был необычный жест для неотесанного юноши, но вновь темнота, в которой он мог различить лишь контуры ее лица и волос, избавила его от смущения и привычных запретов.

— Не нужно, Дрейк, — сказала Морвенна.

Он выпустил ее ладонь, и рука безвольно упала, но Морвенна все же не двинулась с места. Так они и стояли друг напротив друга в полной тишине старого дома. В нем находилось еще десять человек, но для них дом был пуст. Морвенна стояла перед ним — худая, напряженная и высокая, как волшебная палочка. И как волшебная палочка она слегка покачивалась в темноте.

Он снова нарушил приличия, положив руки ей на плечи. Дрейк впервые притрагивался к женщине вот так, и его чувства были слишком чисты, чтобы назвать их желанием, слишком похожи на благоговение, чтобы назвать страстью, но оба были готовы отпрянуть друг от друга.

— Морвенна, — сказал он, слова с трудом слетали с губ и обретали форму.

— Не нужно, Дрейк, — повторила она приглушенно, как будто из-под воды. Она и впрямь тонула, если говорить о чувствах.

— Ты уезжаешь от меня. Ты не можешь уехать вот так.

Он наклонил голову и прижал к губам Морвенны свои. Ее губы оказались холодными и довольно сухими, как лепестки только что развернувшегося бутона. В них соединялась непорочность и чувственность.

Когда они разъединили губы, то словно вернулись в обыденность из другой реальности. Морвенна отодвинулась, схватилась за каминную полку и опустила голову. Дрейк не шевельнулся, а так и стоял, как скала, пригвожденный к полу своими чувствами. Вот так окрепли отношения, не имевшие права ни начинаться, ни тем более продолжаться. Воцарилась тишина, пока снаружи не послышались шаги возвращающегося со свечой Джеффри Чарльза.

По странному стечению обстоятельств как раз в это время судьбу Морвенны Чайновет обсуждали в совершенно другом месте. В большом доме в Труро ужин подавали позже, чем в поместье, и между шестью и девятью, в тех редких случаях, когда на чай не собирались гости, не играли в карты и не устраивали литературные вечера, Джордж и Элизабет сидели вместе в большой гостиной наверху и обсуждали будничные проблемы. Джордж завершил все дела на сегодня, Элизабет давно покончила с домашними хлопотами, а Валентином занималась нянька, Полли Оджерс, так что они остались вдвоем. Дела у Джорджа шли хорошо, в доме тоже всё было в порядке, и здесь у каждого из них было меньше дел, чем в поместье — больше времени на развлечения в обществе и больше желания развлекаться.

Когда они оставались вдвоем, воцарялось долгое молчание, хотя и не напряженное, но и не вполне комфортное. Элизабет обнаружила, что Джордж мало читает, а Фрэнсис постоянно читал. Хотя ее брак с Фрэнсисом нельзя было назвать счастливым, уж точно не настолько успешным, как с Джорджем, но он был куда более безмятежным. Когда они оставались наедине, Элизабет могла позабыть о присутствии Фрэнсиса. Но никогда не забывала о присутствии Джорджа. Он часто наблюдал за ней, и когда она поднимала голову и не натыкалась на его взгляд, то ей казалось, будто он только что отвернулся. Элизабет размышляла, ощущает ли он до сих пор гордость от обладания ею (что весьма вероятно). Будь она более тщеславной, это доставило бы ей удовольствие. Но иногда она ловила взгляд мужа, в котором читалось подозрение.

Она была уверена, что это не подлинное подозрение, скорее это относилось к ее счастью и удовлетворению, в особенности к тому, довольна ли она Джорджем. Он знал, что, несмотря на всю скромность, Элизабет обладает такой уверенностью в себе, которой он никогда не достигнет, поскольку ни разу с самого детства ее уверенность в себе не подвергали сомнениям. Если бы Элизабет встретила герцога, тот немедленно признал бы ее за свою, и через пару мгновений они бы уже болтали на равных. Но может ли она быть счастлива с богатым выскочкой? Не жалеет ли, что связала себя с торговцем, который рекламирует себя на вывеске и отвел часть первого этажа под контору и банк? Не скучно ли ей в компании супруга? Не находит ли она его манеры недостаточно утонченными, разговоры банальными, наряды плохо пошитыми, а родню неподобающей? Подобные чувства не способствовали отдыху и расслаблению. Вскоре после свадьбы Элизабет обнаружила, насколько Джордж ревнив — не только к Россу, хотя, конечно, главным образом к нему, но и к любому мужчине. И потому она вела себя крайне сдержанно с мужчинами, которые, что вполне естественно, учитывая ее внешность, проявляли к ней внимание, а также следила за языком, чтобы ненароком не оскорбить мужа.