Прокурор Никола - Вячеслав Белоусов

Свадьба была в разгаре, когда Порохов подъехал к шатру, в котором веселились и пели. Он остановился рядом со входом, невидимый со света и прекрасно видевший все сам, заглушил мотоцикл, облокотившись на руль, наблюдал, не стаскивая шлема с головы.

В шатре вовсю танцевали и горланили вразнобой. Магнитофон наяривал свое:

Жил да был черный кот за углом,И кота ненавидел весь дом,Только песенка та…

Столы расставлены буквой «пе». В середине этой вилки, за цветами и вазой с фруктами виднелась крепкая голова на толстой короткой шее. Это, не моргая, смотрел перед собой рыжий Аргентум. К нему то и дело подходили танцующие, наклонялись, что-то кричали, обнимали, теребили голову, лезли целовать макушку, пухлые щеки, хлопали по спине, по плечам. Аргентум кивал, пьяно улыбаясь, тоже что-то кричал в ответ, музыка заглушала все слова, но друг друга все понимали без слов и не особо нуждаясь в них. Мелькнули возле Аргентума знакомые лица: Рубин с Хамзой подошли к жениху с рюмками, чокнулись, погладили рыжую голову, что-то покричали, отошли; проскочил, куражась в танце с какой-то брюнеткой, Тимоня. Мадам Бовари, не похожая на себя, в пятнистой кофте с откровенно открытой спиной, перещеголяла всех: ее едва оттащили от жениха, так она неистово его целовала, напутствуя в новую семейную жизнь.

На миг мелькнула круглая головка невесты и пропала, заслоняемая и цветами на столе. Порохов все пытался увидеть ее лицо, разглядеть глаза. Но не удавалось. Отвлекся, когда сзади кто-то хлопнул его по плечу. Обернулся.

– Привет, Порох! – рядом улыбался Мякишев Вениамин, при галстуке, в пестрой рубахе и с сигаретой в зубах.

– Салют, Мякиш!

– Ты чего не там? Дожидаешься кого?

– Вроде.

– Ставь мотоцикл. Пойдем. Места хватит.

– Я сейчас…

– Пойдем! Выпьют все! – захохотал Мякиш.

Песенка про кота закончилась. В шатре зашумели. Выскочил на середину взбалмошный мужик, начал выманивать всех за столы. Магнитофон зашелся в новой мелодии. Это была не песня, над столом поплыл вальс.

– Во! Совсем опоздали! – Мякиш обернулся к шатру. – Выход молодых! Вальс!

– Этого я и ждал! – крикнул Порохов в ухо Мякишеву, завел мотоцикл и рванул на нем в середину шатра.

Аргентум, приподнявшись наполовину и спьяну пошатываясь, склонился над невестой, когда мотоцикл, фыркая, описал вираж перед столом и застыл на ковре. Порохов сдвинул шлем на затылок, уперся в испуганные вспыхнувшие глаза невесты и громко сказал:

– Приглашаю!

– Ты? – Ксения, оттолкнув жениха, вскочила, вся побледнев, словно только этого и ждала.

– Иди ко мне! – громкий голос Порохова услышали все в шатре и онемели.

Взвизгнула, выронив рюмку, Мадам Бовари. Аргентум повернулся к Порохову, развел, ничего не понимая, руки в стороны, улыбнулся тупо, узнавая, двинулся из-за стола к нему навстречу обнимать:

– Наконец-то… Порох… А мы не ждали…

Но его опередила невеста. Оттолкнув все от себя, так, что порушилась ваза с цветами, посыпались, покатились по столу яблоки, загремели рюмки с посудой, она выбежала из-за стола и бросилась к протянутой ей руке Порохова. Мгновение – и гости проводили умчавшийся мотоцикл изумленными глазами.

Из огня да в полымя

Сообщение дежурного о внезапном появлении подполковника Сараскина было полной неожиданностью. Панова заволновалась и, пока торопилась по коридору, перебирала в уме все прегрешения подопечного отделения, которые могли стать причиной неприятного визита. В том, что новый начальник следственного отдела управления радости не принесет, она не сомневалась. Большие люди вдруг так запросто, ни с того ни с сего кресло свое не покидают. С прежним шефом Анищенко Иваном Сидоровичем еще чего ни шло: притерлась, привыкла, знала, что спросит, лишь только тот рот открывал. А как новый? Что он? Как это у классика: «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно…»[24]

По правде сказать, когда-то они вместе заканчивали институт. Но сколько лет прошло! Дорожки разошлись. Теперь увидишь – и не узнать. Лучше помалкивать о знакомстве. Кто она и кто он? Решит – набивается…

В провинции все еще помнили полковника Анищенко. Сидорыч был лыс, мудр и ужасно авторитетен. Рассказывали, будто к нему прислушивался сам Макс.

Сменивший его новый никогда в милиции не работал. Появился внезапно, выяснилось, что генерал выклянчил его из областного суда, где тот дослужился до зама. Вроде уговорил чем-то. Сплетники злословили: зарплатой и погонами; в милиции, действительно, получали больше. Сведущие знали – новичка на переход принудил обком. Политика партии – укреплять народную и доблестную. Называли чуть ли ни Боронина. Это выглядело правдоподобно.

С Анищенко жилось спокойнее. Поездки в районы бывший предпочитал кабинету. Его хорошо изучили, знали все повадки и привычки, увлечения и слабости. К приезду готовились заранее, он придерживался плана посещения районов, с которым знакомил в начале года. Некоторые планировали свои отпуска. Аккуратным был Сидорыч, не нарушал традиций, знал – себе дороже.

Приезжая, перетряхивал сейфы подчиненных, сам читал уголовные дела, вникал, тут же писал указания, разносил за волокиту; головомойкой, как правило, все и заканчивалось, если не шло дальше нарушения сроков, мелких промашек. Случалось, пускал в ход матерщину, но тоже по-свойски, по-семейному, сор из избы не выносил. И его уважали.

Новый вообще никуда не ездил. В облсуде было не принято; пока вникал – не хватало времени, а потом сам привык, и это стало обычным.

Панова вошла в кабинет и обмякла: зря напрягалась, приезжий вел вежливую беседу с полковником Грековым, громами и молниями не пахло, и после совсем уже деликатного кивка гостя она присела напротив. Заскочил Фомкин, заместитель по оперативной работе, как всегда куда-то спешащий; начальника «уголовки» на месте не оказалось, дежурный отрапортовал, что тот в районной прокуратуре с утра на совещании по вчерашнему убийству. Можно было бы и начинать, но Сараскин не торопился, слушал Грекова. Панова совсем успокоилась: даже если и по их души прибыло начальство, беда не велика, раз позволяет себе улыбаться. А за столом так оно и было: Греков вспоминал Анищенко и рассыпался о его достоинствах. «Это он правильно делает, – подумала Панова, – о прошлом следует с восторгом, чтобы новое понимало: стоит ли быть хуже?»

Когда с воспоминаниями покончили, Греков заикнулся о визите в райком партии. Этот атрибут входил в обязательную программу каждого областного визитера, однако подполковник представляться партийному руководству отказался, после чего Греков даже носом повел в сторону от изумления и, не смолчав, опять напомнил Анищенко, заметив, что тот традиции чтил. Завелась про себя и Панова: гость и тут выпендривается – новая метла по-новому заметает! А ведь лишь ленивый не пнул судью! И Гоголь, и Островский, и Антон Палыч!.. И пузат у них судья, и скуп, и блудлив. А этот? Словно задумал рейтинг изменить. Молод, умен, красив! И форма новенькая к лицу, сидит, как в кино на белогвардейском офицерике. Еще бы усики… Красавчик, а не мент! У Пановой, кажется, помутнело в глазах от ярости.

– А знаете? – Сараскин обвел взглядом Грекова и Фомкина с Пановой. – Иван Сидорович здесь у вас и прокурором района работал.

– Не может быть! – подскочил Фомкин. – В нашем районе?

– Да, – улыбнулся Сараскин. – Сам не знал, пока он не рассказал. Мы с ним давно дружим.

– А вы, значит, из судей к нам? – Пановой все-таки не стерпелось.

– А я из них, – перевел на нее голубые добрые глаза подполковник.

– А как же с десятой заповедью? – не удержалась она, и тут же екнуло внутри: «Дернул же меня черт! Вечно выскакиваю с заморочками, будто больше всех надо, а потом каюсь…»

– Вы о чем, Екатерина Михайловна? – недоумевая, Греков поднял брови.

– Екатерина Михайловна к верности долгу призывает, – улыбнулся опять Сараскин. – В Средневековье судьям полагалось хранить верность своему сеньору; десятая заповедь – важнейшая из всех добродетелей, кою обязаны судьи блюсти.

– А-а, – понимающе закивал полковник.

– Так я не изменил заповеди, – Сараскин все-таки отыскал глаза Пановой. – Сеньор у нас один – закон. Ему и служим. А у вас в отделении некоторые следователи, к сожалению, об этом забывать начинают.

«Вот! Нарвалась от большого ума! – корила себя Панова. – И чего полезла?..»

– Молодежь нас вчера с выездом подкузьмила! – хлопнул по столу ладонью Греков. – Один в городе задержался с фотографиями, второй не готов оказался.

– С убийствами так нельзя, – согласился Сараскин, – но дело не только в этом. Разбойные нападения банды «ювелиров» до сих пор не раскрыты? А генералу потерпевшие начинают звонить. Удивляются, что их никуда не вызывают.

«Ну, поехали. Сейчас начнется, – понурилась Панова. – Доконает меня этот недотепа Свердлин. И я тоже выскочила! Вот уж действительно – прихоть случая управляет миром».