Избранные труды - Арон Трайнин

В ряде случаев закон в качестве элемента состава особо предусматривает цель сбыта. Таковы ст. 99, 991, 101, 104, 172, 1821 УК РСФСР.

Ряд статей Уголовного кодекса говорит о мотиве (побуждениях) как основном или квалифицирующем элементе состава преступления. Так, статья 136 УК РСФСР предусматривает убийство, совершенное из корысти, ревности и других низменных побуждений; ч. 2 ст. 120 УК РСФСР предусматривает служебный подлог, совершенный без корыстных мотивов, следовательно, ч. 1 ст. 120 имеет в виду подлог, совершенный по корыстным мотивам. Статья 114 УК РСФСР предусматривает «постановление судьями из корыстных или иных личных видов неправосудного приговора, решения или определения»; ст. 149 УК РСФСР – похищение, сокрытие или подмена чужого ребенка с корыстной целью, из мести или иных личных видов.

Мотив, непосредственно не указанный в диспозиции закона, может также служить критерием разграничения близких составов. В этом отношении заслуживает особого внимания определение Военно-транспортной коллегии от 8 января 1949 г. по делу С., согласно которому причинение легкого телесного повреждения из хулиганских побуждений должно квалифицироваться не по ст. 143 УК РСФСР (легкие телесные повреждения), а по ст. 74 УК РСФСР (хулиганство).

Цель и мотив – не обязательные, а лишь факультативные элементы состава: они могут быть описаны в законе, но могут и отсутствовать. Казалось бы, отыскивать элемент цели или мотива в тех составах, в которых закон о них вовсе не упоминает, нет оснований. В действительности, однако, это не так: в ряде случаев, и это имеет большое значение для судебной практики, закон о цели или мотиве не упоминает, и, тем не менее, более глубокий анализ соответственных составов преступлений приводит к необходимости признать, что определенная законом прямо не предусмотренная цель все же является необходимым элементом этих составов. Это положение имеет, прежде всего, большое значение для правильного применения Указа Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 г.

Указ от 4 июня 1947 г. «Об усилении охраны личной собственности граждан» определяет кражу как «тайное или открытое похищение личного имущества граждан». При этом о цели как элементе хищения закон не упоминает. И, тем не менее, определенная цель – цель распорядиться похищенной вещью как своей собственностью – является необходимым элементом состава кражи. Такова и только такова мысль закона. Так, если двое приятелей, шутя, тайно взяли золотые часы их общего друга, имея в виду часы эти через день вернуть (то есть без цели использования часов как своих собственных), то в их действиях нет состава хищения, хотя как будто имеется «тайное похищение чужого имущества». Следовательно, не всякое тайное изъятие чужой вещи есть ее похищение.

Такова и судебная практика, четко и твердо проводимая Верховным Судом СССР. Так, определение Уголовно-судебной коллегии от 27 декабря 1940 г. указывает: «Ч. по приговору признан виновным в том, что 13 сентября 1940 г. в пьяном виде похитил из ларька три кружки с пивом. Из дела видно, что Ч., будучи пьяным, зайдя в ларек и выпив там несколько кружек пива, решил три кружки взять с собой. Ч. на предварительном следствии и на суде доказал, что кружки он взял потому, что хотел пиво отнести домой и перелить в свою посуду. Заведующий пивным ларьком М. показал, что Ч. он знает как аккуратного человека и не предполагает, чтобы тот взял кружки с пивом с целью хищения».

При таких обстоятельствах нельзя признать правильным осуждение Ч., поскольку не установлено, что в данном случае была кража[125].

В другом определении, от 4 августа 1945 г. по делу П., Верховный Суд СССР указал: «В ночь на 29 августа 1944 г. П. позвал О. пойти с ним на ток и взять у спящего сторожа один мешок ржи для того, чтобы проверить бдительность сторожа и бригадира. Забрав один мешок ржи, они унесли его по направлению к деревне, но, когда по пути их окликнул незнакомый человек, они тут же спрятали мешок в огороде и разошлись.

Как показывает осужденная О., П. не предлагал ей поделить с ним унесенную рожь, а часть этой ржи она присвоила себе без его ведома. П. же предлагал О. либо забрать унесенный с тока мешок ржи к себе домой, либо положить в таком месте, чтобы его могли обнаружить колхозники. Как отмечается в отзывах правления колхоза о П., он добросовестный работник колхоза и, будучи объездчиком полей, он и ранее практиковал инсценировки хищения для проверки сторожей. Изложенные обстоятельства дела не дают оснований утверждать, что И. намерен был похитить унесенный с тока мешок ржи»[126].

Отсутствие цели распорядиться взятым имуществом как своей собственностью и, следовательно, отсутствие состава хищения Верховный Суд СССР нашел и в том случае, когда изъятие чужого имущества имело место в надежде получить разрешение законного владельца этого имущества. Так, в определении от 26 сентября 1942 г. по делу Л. Верховный Суд определил: «Л. признана виновной в том, что, работая на заводе, она совершила 1 марта 1941 г. мелкую кражу на производстве, взяв из лаборатории 90 г спирта-сырца, который у нее был обнаружен в проходной будке. Из показаний Л. видно, что спирт-сырец поступил в ее ведение как заведующей хозяйством лаборатории, и этот материал был на ее подотчете. Как объяснила Л., при проверке 70 кг поступившего спирта она обнаружила 100 г лишних, которые предназначались для покрытия потерь при разливе. Из этих 100 г спирта она решила взять 75 г для своей матери, страдающей ревматизмом и нуждающейся в нем как лечебном средстве для натираний.

Эти объяснения Л. подтверждены начальником Центральной лаборатории М., который удостоверяет, что в конце февраля 1942 года Л. обращалась к нему с просьбой разрешить ей получить немного технического спирта для лечения ее матери. Он обещал ей получить разрешение на вынос спирта от дирекции завода»[127].

Отсутствие цели ограбления является решающим и в указаниях Верховного Суда СССР, относящихся к 1955 г.[128], в определении которого указано: «Оценка обстановки и нетрезвого состояния Р. в момент совершения преступления, а также добытых по делу доказательств, в которых нет никаких данных, свидетельствующих о наличии у Р. умысла на ограбление, приводит к выводу, что нападение Р. было совершено из хулиганских побуждений, а не с целью ограбления».

Отсутствие цели обращения чужой вещи в свою собственность нередко является гранью, отделяющей хищение от злоупотребления властью. Так, и по делу, в котором отсутствовала цель обращения взятого имущества в свою собственность, Верховный Суд СССР нашел: «П. осужден за то, что он, работая заведующим мельницей № 1 Рязанского мельуправления, злоупотребляя своим служебным положением, отпустил за ремонт одной мельничной детали в виде компенсации 10 кг муки. Виновность осужденного материалами дела, показаниями свидетелей установлена, однако суд неправильно квалифицировал действия осужденного по п. “г” ст. 162 УК РСФСР как хищение муки: преступление П. надлежало квалифицировать по ст. 109 УК РСФСР как злоупотребление»[129].

В некоторых случаях отсутствие цели использования чужой вещи как своей собственности образует грань, отделяющую хищение от самоуправства.

Так, в определении по делу Л-ва и Л-вой от 25 ноября 1942 г. Верховный Суд СССР указал:

«Л-в Борис и его жена Л-ва Ефросинья признаны виновными в том, что они днем на улице отобрали у гр-ки К. три пуда муки и унесли в свой дом, при этом Л-в нанес побои К.

Материалами дела установлено, что Л-вы не имели умысла похитить у К. муку, а считали, что эта мука принадлежит им. Таким образом, они самоуправно осуществляли свои права, вытекающие из их взаимоотношений с К., и Л-в при этом нанес побои потерпевшей К., о чем последняя подала заявление в органы расследования.

Эти действия Л-ва Бориса надлежало квалифицировать по ст. 90 и по ч. 1 ст. 146 УК РСФСР, а Л-вой Ефросиньи – по ст. 90 УК РСФСР»[130].

Установление цели (мотива) преступления порой приобретает решающее по делу значение: недоказанность мотива преступления ведет к недоказанности самого факта совершения преступления. Весьма в этом отношении показательно определение Судебной коллегии Верховного Суда СССР от 19 февраля 1955 г. по делу М. Судебная коллегия указала:

«Согласно обвинительному заключению М. вменялось в вину, что он, растратив 20 643 руб. и зная о том, что это известно бухгалтеру У., убил его в целях сокрытия хищения, поэтому помимо ст. 136 УК РСФСР, М. было предъявлено обвинение и по ст. 2 Указа от 4 июня 1947 г. “Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества”».

Предъявленное М. обвинение в хищении суд признал недоказанным и по ст. 2 названного Указа М. оправдал.

Таким образом, выдвинутая предварительным следствием версия о том, что М. убил У. в целях сокрытия растраты, в ходе судебного следствия не подтвердилась.