Олигарх 2 (СИ) - Шерр Михаил

Из действующей армии граф дважды присылал короткие записки, что у него все отлично, воюет, геройствует и уже даже отмечен Государем.

Но здесь он прислал подробное и очень содержательное послание.

Совместно пролитая кровь иногда меняет многое в отношениях людей. В отряде графа Ростова был эскадрон польских уланов. И вот однажды во время небольшой стычки с турками, взвод под командованием нашего графа отбил у турок взятого в плен раненого польского уланского офицера.

До этого они несколько раз встречались и просто знали о существовании друг друга. С турками наши справились не без труда. Если бы не пленные, то граф спокойно дал бы им уйти. Но оставлять в руках врага своих он не стал и приказал атаковать.

Лошади у турок были так себе, поэтому погоня была короткой, а вот численное превосходство было на их стороне. Схватка была короткой, но жестокой. Граф потерял троих, оставшиеся почти все получили ранения, но бусурман порубили всех.

Пленных было двое, офицер и простой улан. Оба были ранены, но живые. Офицера с схватке с двумя турками граф отбил лично, получив очередное ранение.

В лазарете с раненым поляком лежали рядом. Когда Войцех немного поправился он рассказал, что был среди тех преследователей. Цели преследования он не знал, командиром был другой. Но перед самым отправлением на фронт, этот человек опять нашел его и сказал, что ни графа, ни меня ни в коем случае не трогать если вдруг он с нами встретится.

Про этого человека Войцех ничего толком не знал, только то, что он офицер школы подхорунжих. Ни в каких тайных обществах Войцех участвовать больше не желает, в это дело его втравил товарищ, который уже погиб, как и все те, кто был тогда среди преследователей. Чтобы не сталкиваться больше с заговорщиками, он решил остаться на фронте добровольцем и перевестись на Кавказ.

Вот такое письмо я получил от графа Ростова. Ни каких тревожных ассоциаций оно у меня не вызвало, а вот Соня на него отреагировала неадекватно, по-моему конечно мнению.

С собой я собрался взять Ивана Васильевича, своих камердинеров и дополнительно месье Ланжерона. Вон это и оказалось поводом к ссоре.

Моя супруга в ультимативной форме потребовала взять с собой еще человек пять. Это на мой взгляд было перебором, мы немного поперетыкивались, а потом она нанесла удар ниже пояса и привлекла на свою сторону Ивана Васильевича и Анну Андреевну.

Мне пришлось согласиться и в итоге остановились еще на четырех. Я дулся на жену до самой ночи, но в постели сломался и перестал обижаться. Правда я взял с жены честное пионерское никогда так больше не поступать.

Честным пионерским у нас называлось самое-самое серьезное обещание, которое мы давали друг другу. Почему пионерское я объяснять не стал, да Соня и не спрашивала, а поверила мне на слово, что это самое серьёзное обещание.

В Лондоне я был десятого декабря. Никакого вмешательства в лондонские дела не требовалось, все было просто замечательно. Гениальная идея в жизнь была воплощена еще более гениально и детище Сергея Петровича исправно приносило свой доход, став одной из достопримечательностью Лондона.

Это я понял, когда нанес визит Ротшильдам. Сам Натан естественно в нашем клубе не был, но собрал о нем много информации и похвалил меня за блестящую идеи и такое же её воплощение.

А вот его сын в нашем клубе бывал неоднократно, он по случайности был в Лондоне и мы с ним пообщались, в том числе и в клубе. Лайонел сказал, что любит бывать у нас, очень ценит зал для «избранного народа», но часто бывает и в других залах, ему нравится даже общий. А места для каких-нибудь щекотливых встреч или конфиденциальных переговоров в Лондоне лучше и безопаснее не найти.

Я конечно не стал ему рассказывать всей нашей кухни, но наши товарищи знали его как облупленного и прикладывали иногда даже героические усилия для обеспечения его безопасности и анонимности.

Пообщавшись с тетушкой, ей я привез специально написанный портрет Сони и нашего мальчика, конечно с Джоном Смитом-третьим и Брюнелями. Сделав два десятка визитов, я вполне мог бы и уезжать в Италию, вернее уплывать. Но надо было дождаться приезда месье Анри Ланжерона.

Месье Анри поехал с двумя моими людьми, своими учениками, в Париж. Ему надо было встретится со своими братьями, пообщаться после нескольких лет разлуки, рассказать про своё житье-бытье и узнать про то, как они живут без него. А после этого приехать ко мне в Лондон.

Ожидая его, я распорядился всех наших курсантов у Джона Смита отправить домой. Договорился с ним самим, что в течении пяти лет к нему на учебу ежегодно будет приезжать по десять человек. Федор в течении месяца должен всех отправить в Россию, кроме начинающего химика, которого решили оставить еще на год. Мне кстати не удалось с ним даже встретиться, он на целый месяц уехал по своим учебным делам в Шотландию. Наша тетушка за годы проведенные в Англии совершенно утратила способность и желание показывать дворянской спесью перед простолюдинами, вот показать себя перед тем же герцогом Велингтоном, это круто, а вот надувать щеки даже перед какой-нибудь крепостной девкой, она уже давно считала ниже своего достоинства.

В нашем химике тетушка просто души не чаяла. Услышав от Федора рассказ об этом юноше, она потребовала его пред свои очи и потом заявила что такому умному и способному молодому человеку надо создать все условия для учебы и распорядилась поселить его в своем особняке.

Не составило труда договориться о командировках русских инженеров для стажировок, в первую очередь на железных дорогах и строительстве пароходов. Всего я решил посылать ежегодно по десять человек на годичные стажировки, у Брюнелей еще дополнительно по два человека на другие сроки. Это я специально договорился для братьев Петровых, они первыми приедут летом на три месяца.

Больше всего времени я провел с адмиралом. Он дважды был в Генуе и не сомневался что заказ будет выполнен в срок и согласно договору. Крестному, который уже уплыл в Италию, адмирал помог быстро найти нужных людей. За каждого из них он ручался, чуть ли не своей головой.

Сам адмирал был готов отплыть в Геную в любую секунду, если бы не мой визит он бы давно был там.

Месье Анри приехал через две недели, на католическое и протестантское Рождество. О своей встречи с родственниками и друзьями он рассказывал буквально захлебываясь и в превосходных тонах. Я очень за него порадовался и набравшись терпения ждал рассказа, интересующего меня, целых полчаса.

О наших делах месье Анри начал рассказывать после того, как передал мне привет от Шарля. Братья Ланжерон были очень рады видеть месье Анри, но расстроились, что не приехали мы с Иваном Васильевичем, хотя по их мнению это было совершенно правильно.

Какими-то неведомыми путями поляки, осевшие в Париже, узнали о судьбе своих соплеменников и предьявили претензии Ланжеронам. Выяснение отношений длилось несколько дней, но обошлось без крови. В итоге поляки признали нашу правоту и согласились что все было честно. Источник своей информации они не выдали. Но сказали, что предательства с нашей стороны не было. За убитых товарищей они получили компенсацию, какую Шарль не сказал.

Самым главным было то, что они поклялись не мстить ни мне, ни Ланжеронам. Уже расставаясь, главный переговорщик, старый поляк, представившийся полковником Виткевичем, конфиденциально сказал, что ему очень жалко погибших поляков, но он рад, что такой страшный человек как граф Белинский убит. С его слов это было чуть ли не абсолютное зло и более страшного человека он в своей жизни не встречал.

После рассказа месье Анри я сразу вспомнил, что сказал о графе Белинском генерал Бенкендорф и у меня появилось жуткое желание узнать, кем же он был на самом деле.

Больше откладывать поездку в Геную поводов не было и мы на следующий день отправились в Италию. Конечно могло случиться чудо и вдруг пришли бы известия из Техаса, но вероятность этого была по-моему минус сто процентов. Весточки от Стивена Остина я ждал не раньше весны, а скорее всего ближе к лету.