Когда рассеется туман - Кейт Мортон

— Простите, — говорит Урсула, усаживаясь на кровать. — Обычно я так не делаю. Вопрос был неотложный.

Сперва я не понимаю, о чем это она, потом замечаю у нее в руке мобильный.

Сильвия подает чай и обходит мое кресло, чтобы вручить дымящуюся чашку Кейре.

— Надеюсь, вы не стали меня дожидаться? — спрашивает Урсула.

— Мы уже почти закончили, — улыбается Кейра.

— Правда? — Урсула недоверчиво раскрывает глаза под густой челкой. — Не могу поверить, что я пропустила целое интервью. Мне так хотелось послушать воспоминания Грейс.

Сильвия кладет руку мне на лоб:

— Вы плохо выглядите. Дать лекарство?

— Я прекрасно себя чувствую, — отвечаю я.

Сильвия недоверчиво приподнимает бровь.

— Просто замечательно, — повторяю я, стараясь, чтобы голос звучал как можно тверже.

Сильвия хмыкает. Качает головой, показывая, что умывает руки: пожалуйста, делайте, что хотите! Не могу поклясться, но, по-моему, она уверена, что я попрошу таблетку, едва только гости выйдут на улицу. И, наверное, так оно и будет.

Кейра делает глоток зеленого чая и ставит чашку на столик.

— Здесь есть туалет?

Я чувствую, как Сильвия буравит меня глазами.

— Сильвия, проводи, пожалуйста, Кейру в коридор, — прошу я.

Та едва сдерживает радость.

— Конечно, — кивает она, стараясь говорить как можно приветливей. — Сюда, пожалуйста, мисс Паркер.

Когда они выходят, Урсула улыбается мне:

— Спасибо, что пообщались с Кейрой. Она дочь одного из продюсеров, поэтому приходится уделять ей особое внимание. — Урсула оглядывается на дверь, и, понизив голос, добавляет: — Неплохая девочка, хоть и немного… бесцеремонная.

— Мне так не показалось.

— Это все родители-кинобоссы, — смеется Урсула. — Их детки только и видят, что славу, восхищение, богатство. Кто осудит их за то, что они рвутся к той же цели?

— Действительно.

— И все же я собиралась побыть рядом. Сыграть роль дуэньи…

— Если вы не перестанете извиняться, я и впрямь заподозрю, что вы натворили что-то ужасное, — говорю я. — Вы — прямо как мой внук.

Урсула смущается, а я замечаю, что в ее темных глазах поселилось беспокойство, которого не было раньше.

— Вы уладили свои проблемы? — спрашиваю я. — По телефону?

— Да, — вздохнув, кивает она.

Несколько секунд мы согласно молчим, я жду продолжения. За долгую жизнь я выучила, что тишина — лучший друг доверия.

— У меня есть сын, — грустно улыбнувшись, говорит Урсула, — Финн. В прошлую субботу ему стукнуло три. — Она отводит глаза и нервно крутит в руках чашку. — Мы с его отцом… никогда не были… — Она постукиваем пальцем по ободку и снова глядит на меня. — Мы с Финном живем одни. А сейчас звонила мама. Она смотрит за ним, пока я снимаю кино. Он упал.

— Но с ним все в порядке?

— Да. Всего лишь растянул запястье. Уже был врач, наложил повязку. Обошлось. — Урсула снова пытается улыбнуться, но ее глаза наполняются слезами. — Простите… что это со мной… сама не пойму, чего я плачу.

— Вы просто испугались. А потом почувствовали облегчение.

— Да, — кивает Урсула, ставшая вдруг очень юной и хрупкой. — А еще — вину.

— Вину?

— Да, — подтверждает она, впрочем не уточняя. Достает из сумочки салфетку, вытирает глаза. — С вами так легко. Вы похожи на мою бабушку.

— Наверное, у вас чудесная бабушка.

— Да, — смеется Урсула. — О Господи, что это я? Грейс, простите, что вываливаю на вас мои проблемы.

— Опять извиняетесь? А ну-ка, хватит!

За дверью слышатся шаги. Урсула поднимает глаза, сморкается.

— Тогда позвольте хотя бы поблагодарить вас. За то, что согласились нас принять, поговорили с Кейрой. И выслушали меня.

— Я была рада вас видеть, — отвечаю я и с удивлением понимаю, что говорю правду. — Ко мне редко кто заходит в последнее время.

Дверь открывается, Урсула встает и целует меня в щеку.

— Я скоро еще загляну, — обещает она, ласково пожимая мне руку.

И я почему-то радуюсь.

Сценарий фильма

СУБТИТРЫ: Пасхендале,[9] Бельгия. Октябрь 1917 года.

45. ИНТЕРЬЕР. ЗАБРОШЕННЫЙ ДЕРЕВЕНСКИЙ ДОМ. ВЕЧЕР

Наступает ночь, льет проливной дождь. Трое молодых солдат в грязной форме ищут убежища в заброшенном деревенском доме. Они пробродили весь день, отбившись от своих во время панического отступления. Они устали и деморализованы. Дом, в котором они спрятались, тот самый, в котором их разместили на постой месяц назад, по дороге на фронт. Семья фермера бежала от ужасов войны. Прямо на голом деревянном полу мерцает одинокая свеча, бросая длинные неровные тени на разоренную кухню. Кое-где валяются оставленные хозяевами предметы: у раковины лежит кастрюля, над плитой висит тонкая веревка, провисшая под тяжестью неснятого белья, в углу — деревянная игрушка.

Один из солдат — австралийский пехотинец по имени ФРЕД — скорчился у дыры в стене, где когда-то была дверь. Он крепко сжимает винтовку. Вдалеке слышится стрельба. Дождь лупит по размокшей земле, заливая все кругом. Откуда-то выскакивает крыса, принюхивается к огромному темному пятну на форме солдата. Кровь — почерневшая и засохшая.

В кухне на полу, прислонившись к ножке стола, сидит офицер ДЭВИД ХАРТФОРД. Он держит в руках письмо — замурзанное, грязное — видно, что его перечитывали множество раз. У его ног спит облезлый пес, который таскался за ними весь день.

Из комнаты в кухню входит РОББИ ХАНТЕР. Он несет граммофон, одеяла и стопку пыльных пластинок. Кладет добычу на стол и начинает обшаривать кухонные шкафы. Находит что-то в буфете. Поворачивается, мы медленно приближаемся к нему. Он исхудал. В глазах — тоска. Под глазами — черные круги, волосы спутаны непогодой. В зубах сигарета.

ДЭВИД (не оборачиваясь):

— Нашел что-нибудь?

РОББИ:

— Хлеб черствый, как камень, но все-таки хлеб.

ДЭВИД:

— А еще что-нибудь? Попить?

РОББИ (помолчав):

— Музыку нашел

ДЭВИД поворачивается и видит граммофон. Трудно разобрать, что выражает его лицо: смесь грусти и интереса. Наш взгляд переходит с его лица на руки. Пальцы одной из них замотаны грязной повязкой.

ДЭВИД:

— Ну и чего ждешь?

РОББИ ставит на граммофон пластинку, раздаются хриплые звуки.

МУЗЫКА: Дебюсси, «Лунный свет».

РОББИ подходит к ДЭВИДУ с одеялами и хлебом в руках. Он ступает медленно, осторожно усаживается на пол: совсем недавно его засыпало в траншее, и это повредило ему больше, чем он пытается показать.

ДЭВИД закрывает глаза.

РОББИ достает из кармана складной нож и начинает с трудом делить на порции черствый хлеб. Отрезав кусок, он кладет его на пол около ДЭВИДА. Второй бросает ФРЕДУ. Тот жадно грызет свою часть.

РОББИ, не выпуская изо рта сигареты, предлагает хлеба собаке. Пес нюхает хлеб, смотрит на Робби, отворачивается. Робби снимает ботинки, скатывает с ног мокрые носки. Ноги у него в грязи и волдырях.

Перестрелка становится ожесточенней. ДЭВИД резко открывает глаза. Через дверной проем мы видим на горизонте сполохи битвы. Грохот стоит ужасающий. Страшные взрывы заглушают музыку Дебюсси.

Оглядываясь назад, мы всматриваемся в лица троих солдат, в их глазах отражается зарево битвы.

В конце концов орудия замолкают, вспышки гаснут. На лица падает тень. Пластинка кончается.

ФРЕД (вглядываясь в поле боя):

— Бедолаги.

ДЭВИД:

— Они сейчас ползают по нейтральной полосе. Те, кто выжил. Собирают трупы.

ФРЕД:

— Чувствуешь какую-то вину. Что не можешь помочь. И радость.

РОББИ встает, подходит к двери.

РОББИ:

— Давай сменю, ты устал,

ФРЕД:

— Не больше, чем ты. По-моему, ты не спал с тех пор, как он (указывает на ДЭВИДА) вытащил тебя из траншеи. Я до сих пор не понимаю, как ты живым-то оттуда…

РОББИ (торопливо):

— Я не устал.

ФРЕД (пожимая плечами):

— Как хочешь.

ФРЕД оставляет пост и садится на пол рядом с ДЭВИДОМ, не выпуская из рук оружия. Укутывает ноги одним из одеял.

ДЭВИД достает из вещмешка колоду карт.

ДЭВИД:

— Как насчет перекинуться перед сном?

ФРЕД:

— Не откажусь. Нет вернее средства отвлечься и забить чем-нибудь мозги.