Мертвые души - Михаил Гоголь

“Я хотел было поговорить с вами об одном очень нужном для меня деле”.

“Вот еще варенье”, сказала хозяйка, возвращаясь с какою-то редькою в сахаре. [сказала хозяйка, возвращаясь: “огурцы в сахаре, пополам с вымоченною редькою”. Дальше текст в ПБЛ3 прерывается, пагинация же идет последовательно (л. 37, л. 38). Лист 38 начинается с середины фразы. ]

назначено быть после завтра. Чичиков попросил выписочку вкратце всех умерших, на что Собакевич согласился охотно и, подошедши тут же к бюру, собственноручно принялся выписывать всех не только поименно, но даже с означением похвальных качеств.

В продолжении того времени, как он писал, стоя у бюра, Чичиков от нечего делать занялся рассматриванием всего просторного его сзади оклада. [Вместо “назначено ~ оклада”: “А как скоро ~ в карман (ЛБ1, стр. 298–299).

а. “А как скоро полагаете быть в городе?”

“Для удовольствия вашего могу даже приехать завтра”.

“Очень хорошо, в таком случае мы завтра и крепость совершим. Еще я хотел у вас попросить об одном: не можете ли вы мне дать небольшую выписочку, в которой были бы прописаны имена душ”.

“С большою готовностью”, сказал Собакевич и подошедши к какой-то неуклюжей мебели, в виде бюра, которого Чичиков вначале было совсем не заметил. Затем он вынул лоскуток исписанной бумаги, на котором <1 нрзб.> очень обстоятельно было прописано, кто столяр, кто плотник. К иным было приписано: нраву хорошего и работящий, к другим просто хозяин, к третьим: хмельного в рот не берет. Он приписал еще кое-что тут же карандашом и подал Чичикову сказавши: “Да, за это приобретение будете всегда благодарить”.

Чичиков поблагодарил сквозь зубы и спрятал записку в карман.

У этого текста на полях вписано карандашом и затем зачеркнуто: и даже не только одни имена, но и звания и ремесло и чем кто занимается, и скольку оброку. “Вы увидите сами, что за народ. Только, право, для знакомства, а то бы ни за что не отдал”.]

“Теперь пожалуйте же задаточек”, сказал Собакевич.

“К чему же вам задаточек? Вы получите в городе за одним разом все деньги”.

“Всё, знаете, так уж водится!” возразил Собакевич.

“Не знаю, как вам дать, я не взял с собою денег; десятирублевая, впрочем, есть”.

“Что ж десять! дайте, по крайней мере, хоть пятьдесят”.

Чичиков [отвечал] стал отговариваться, что больше нет у него с собой денег. Но Собакевич таким утвердительным тоном сказал, что у него есть деньги, что он, наконец, вынул еще бумажку, сказавши: [Вместо “Чичиков ~ сказавши”: “я вас уверяю, ~ дворняги блох” (ЛБ1, стр. 299)]

“Ну, пожалуй, вот вам еще пятнадцать, итого, двадцать пять. Пожалуйте только расписочку”.

“Да на что вам расписка?”

“Всё, знаете, лучше расписочку. Неровен час… всё может случиться”.

“Хорошо, дайте же сюда деньги”.

“На что ж деньги! У меня вот они в руке: как только напишете расписку, в ту же минуту их возьмете”.

“Да позвольте, как же мне писать расписку? Прежде нужно видеть деньги”.

Чичиков выпустил из рук бумажки Собакевичу, который, приблизившись к столу и накрывши их пальцами левой руки, другою написал на лоскутке бумаги, что задаток двадцать пять рублей государственными ассигнациями за проданные ревижские души получил сполна. Написавши расписку, он пересмотрел еще раз ассигнации.

“Бумажка-то старенькая”, произнес он, рассматривая одну из них на свете; “немножко разорвана, ну, да уж ничего. Между приятелями нечего на это глядеть. Очень рад, что случай мне предоставил такое приятное знакомство. А женского пола не хотите?”

“Нет, покорнейше благодарю”.

“Я бы не дорого и взял. Для знакомства по рублику за штуку”.[по три рубли за штуку; а. по два рубли за штуку]

“Нет, благодарю, в женском поле я не нуждаюсь”.

“Ну, когда не нуждаетесь, так нечего и говорить. На вкусы нет закона. [нет никакого закона] Кто любит попа, а кто попадью, говорит пословица”.

“Еще я хотел вас попросить, чтобы эта сделка осталась между нами”, сказал Чичиков.

“Да, уж само собою разумеется, третьего сюда нечего мешать, что по искренности происходит между короткими друзьями, то должно остаться во взаимной их дружбе… Прощайте! прощайте! Благодарю, что посетили. Прошу и вперед не забывать. Если выберется свободный часик, приезжайте пообедать, время провесть. Может быть, опять случится услужить чем-нибудь друг другу”.

“Да, как бы не так”, думал про себя Чичиков, севши в бричку. “По два с полтиною содрал за мертвую душу!.. Поперхнулся бы ты осиновым клином! А ведь и в казенной палате не служил!”[Вместо “Поперхнулся ~ не служил”: Это старого леса кочерга. Верно, был, подлец, частным приставом; а что в казенной палате понатолкался, то это наверно; это и по лицу видно. И даже от фрака его несет казенною палатою”.]

Он привстал несколько и оглянулся назад. Дом барский был еще виден и на крыльце стоял Собакевич, как казалось, приглядывавшийся, куда гость поедет.

“Подлец, до сих пор еще стоит!” проговорил он[проговорил он с досадою] и велел Селифану, поворотивши к крестьянским избам, отъехать таким образом, чтобы нельзя было видеть экипажа со стороны господского двора. [экипажа из господского двора] Ему хотелось порасспросить о дороге к Плюшкину, но не хотелось, чтобы об этом догадался Собакевич. Он выглядывал, не попадется ли где мужик, и, точно, скоро заметил мужика, который, попавши где<-то> претолстое бревно, тащил его на плече к себе в избу. Он подозвал его к себе.

“Эй, борода! Куда дорога к Плюшкину?”

Мужик, казалось, затруднился таким вопросом.

“Что, не знаешь?”

“Нет, барин, не знаю”.

“Эх ты, борода! А еще седым волосом подернуло. [Вместо “Эх ты ~ подернуло”: Вот еще, как можно, чтобы не знал Плюшкина; а. Эх ты, борода! а в голове-то уж седой волос] Скрягу-то Плюшкина не знаешь, того, что скуп”.

“А, заплатанной, заплатанной…” вскрикнул мужик. [“А, знаю, знаю, заплатанной…” вскрикнул мужик] Было им прибавлено[Было им произнесено] и существительное к слову заплатанной, очень удачное, но несколько неупотребительное в светском разговоре, а потому мы его пропустим. Впрочем, можно догадываться, что оно выражено[а. Впрочем, оно верно выражено] было очень метко, потому что Чичиков, хотя мужик давно уже пропал из виду, и много уехали вперед, однако ж, всё еще усмехался, сидя в бричке. Должно признаться, что русской народ мастер метко выражаться, и если наградит кого словцом, [а. Вместо “Должно признаться ~ словцом”: а. Метко выразителен бывает иногда русской народ, и если подчас наградит кого-либо словцом] то очень бывает не рад получивший его. Да уж от словца нельзя отвязаться. Оно пойдет ему в род, прозвище и фамилию и он утащит его с собою и в Петербург и на край света. И как уж потом ни хитри и ни облагораживай эту свою фамилию, как ни вставляй в середину ерчики большие и малые, как ни прибавляй окончания на в и н — ничто не поможет. Конечно, потом, [а. Даже потом] если посчастливится [ему] выйти в люди, найдутся люди, которые станут производить фамилию[а. производить его фамилию] от древнего княжеского рода, печатать об этом брошюрки и трактовать об старинном происхождении, как об деле решенном, но всё это не поможет: роковая фамилия[а. Вместо “но всё это ~ фамилия”: а фамилия все-таки] постоит сама за себя и скажет ясно, [а. скажет ясно сама собой] из какого гнезда вылетела птица. Произнесенное метко[а. Сказанное метко] всё равно, что писанное не выскабливается скобелем, не вырубливается топором;[а. не выскабливается и не вырубливается топором] его не выкуришь тоже никаким куревом. А уж куды бывает весовато и сильно словце, что вышло из глубины Руси, где нет ни немецких, ни чухонских, ни всяких племен, а всё сам-самородок, живой и бойкой русской ум, [а. сам-самородок русской и живой и бойкой ум] что как влепил тебе его, то и носи его на здоровье с собой, как пашпорт, и уж нечего прибавлять, какой у тебя нос или губы: [а. и уж ничего не нужно больше прибавлять] одной чертой обрисован ты[а. одной чертой обрисовал тебя всего] с ног до головы. [Вместо “очень удачное ~ головы”: да мы уж лучше оставим в покое существительное. Известно, что русский народ охотник давать свои имена и прозвища, совершенно противоположные тем, которые дает при крещении поп. Они бывают очень метки, но в светском разговоре неупотребительны. Впрочем, все зависит от привычки и от того, как какое имя обходится. Кому, например, не известно, что у нас люди, дослужившиеся первых мест, носят такие фамилии, что в первый раз было бы совестно их произнести при дамах, а носильщики этих фамилий ничуть не конфузятся и производят их даже от Рюрика. И там, где, среди метущей и свищущей по улицам вьюги с тридцатиградусным морозом, мелькают в окнах цельные стекла ново нанятого аристократического дома, там в гостиной тонкого перлового цвета блещут кенкеты и лампы. Там, в кругу разубранных с обдуманною небрежностью дам и подобострастных вылощеных и выскобленых департаментских франтов, новоиспеченный государственный человек, поднявши кверху нос и лысину, сидит павлином и наклоняется своей тучной массою перед дамами, или, ставши в неподвижно величественном положении перед мужчинами, начинает почти всякую речь такими словами: “Князь такой-то, который приходится родоначальником нашей фамилии”, или: “[кня] В то время, когда наша фамилия, князья такие-то, враждовали с таким-то царем” [между прочим]. Под час даже приносится и родословная, неизвестно откуда взявшаяся, и гости безмолвно дивятся древности рода, и благообразный чиновник, совершенный comme il faut, служащий под начальством величественного аристократа, [обратившись к] обращается тоже к благообразному чиновнику с такими словами: “Как древне происхождение Петра Николаевича!” “О, эта одна фамилия, один из самых старых столбов нашего дворянства”, отвечает благообразный чиновник за № 2. “И как ведь что удивительно”, прибавляет благообразный чиновник за № 1: “что ни одного из предков Петра Николаевича не было такого, который бы не оказал великих государственных услуг и который бы не был чем-нибудь замечателен”. “И не правда ли”, подхватывает третий, до того времени стоявший с заложенными назад руками, “что в фамилии Петра Николаевича есть что-то такое чрезвычайно благородное, что-то такое приятное для произношения”. А между прочим этой фамилией, такой приятной для произношения, подарили родителя Петра Николаевича крепостные мужики окружных деревень. Так случается в гостиной тонкого перлового цвета, где блещут лампы и кенкеты, мелькают фраки, юбки, шеи и бледные дамские руки, увешанные обручами браслетов.