Сафьяновая шкатулка - Сурен Даниелович Каспаров

Улучив минуту, когда Нора отвернулась и стала разглядывать комнату, Фрид посмотрел на нее. «Такие лица, наверно, считаются редкостью», — подумал он. Лицо этой девушки было как бы создано из контрастов: очень светлая, северного типа кожа и неожиданно черные тонкие брови вразлет; темно-каштановые, вьющиеся, до плеч волосы и лазурно-синие, огромные, в пол-лица, глаза; ростом она, пожалуй, чуть выше среднего. Но убивать людей все-таки ни к чему. В ее цехе ровно через месяц все рабочие получат свинцовое отравление… Можно, конечно, преклоняться перед красотой женщины, но приносить в жертву ее профессиональному невежеству три десятка ни в чем не повинных людей — это уж извините…

И Фрид бракует чертежи один за другим.

«Любопытно, каким она меня видит?» — думает он. За верхнюю часть своего тела он, в общем, спокоен: чистая белая сорочка, рукава перехвачены резинками, широкие плечи, чисто выбритое лицо (щеки, правда, несколько впали, поэтому лицо кажется излишне аскетическим), темные волосы, зачесанные назад… Пожалуй, несколько старомоден, но ведь нужно же принять в расчет его тридцать шесть лет, черт возьми! А сколько ей? Лет двадцать, наверно. Разница, в общем… И все-таки мужчина остается мужчиной, в каком бы возрасте он ни был и независимо от того, сидит ли он в кресле, небрежно закинув ногу на ногу, или они у него закутаны пледом. «Каким же все-таки она видит меня?»

Говорят, что смешное возникает на стыке возвышенного с нелепым. Спортивная выправка, где-то внизу заканчивающаяся теплым пледом…

— Скажите, Нора, вы хоть отдаленно представляете себе, что такое литейный цех? — спрашивает Фрид.

Вопрос звучит излишне резко.

Нора молчит.

— Ну так вот, литейный цех — это где очень жарко, очень пыльно и много людей. А в вашем цехе… — Дальше он говорит насчет свинцового отравления.

— Но мощная вентиляция… — робко вставляет Нора.

— И еще. Под потолком на рельсах должен ходить кран, и к нему подвешены разные штуковины, между прочим, тяжелые… А тут я не вижу, где бы вашему крану двигаться. На первом же метре кабина упрется в переплет потолка и в лучшем случае снесет голову крановщице. Побойтесь бога…

«Черт, до чего же хорошеют женские лица в пылу благородного возмущения! Она уже кусает губы. Этого еще не хватало. Впрочем, и я хорош».

— Я, наверно, страшная бездарь, да? И вы, наверно…

Ничего не «наверно», она преувеличивает все.

— Вы любите чай, Нора?

Дешевый прием, но срабатывает безотказно.

— Что?!

— Чай, — говорит Фрид, — мне смертельно хочется чаю. А вам?

Она робко улыбается и говорит уже спокойнее:

— Мне тоже.

— А заваривать умеете? Это особое искусство.

— Умею.

— Ну тогда вон там кухня, на полке чай и все, что нужно к нему. Вас никто не ждет на улице?

Она, спохватившись, смотрит на часы.

— Нет, никто.

Интересно, кто же это? Наверно, какой-нибудь спортивный парень в наимоднейших джинсах.

Ничего, подождет.

Нора приготавливает чай, наливает два стакана. Фрид отхлебывает мелкими глотками неважно заваренный чай и смотрит на Нору с дружелюбной полуулыбкой. Нора смущенно отводит глаза под его взглядом.

— А все остальное вздор, — говорит он. — Проект вы сделаете. Глаз у вас верный, только еще не наметанный. Сегодня у нас какой день? Суббота? За неделю вы успеете набросать новый, хотя бы вчерне?

— Прийти к вам?

— Конечно. Теперь вы по крайней мере на месяц привязаны ко мне.

Допив чай, она снова коротко смотрит на часы и… остается сидеть. Фрид тоже смотрит на ее часы. Она уже больше часа здесь. Сочувствую тебе, спортивный парень в джинсах. Сколько тебе еще предстоит торчать там? Хотел бы я знать, где теперь назначают свидания. В кафе, наверно? А когда-то было под часами.

Должно быть, чай развязывает язык не хуже водки. Нора уже осмелела настолько, что довольно небрежным тоном (впрочем, наигранно-небрежным) говорит:

— Хотите, я скажу вам одну банальность?

«Свят, свят…»

— Не надо, Нора.

Голос подводит. Но тут уже ничего не поделаешь: он знает, что это за «банальность». Находит же иной раз на людей ляпнуть в лицо при первом же знакомстве, что они ожидали увидеть его совсем не таким, каким увидели. И говорить это с таким видом, словно за полчаса познали его насквозь и пришли в восторг или негодование.

— Через неделю буду ждать вас. Договорились?

— До свидания, Фрид Степанович. Извините.

— До свидания.

— Я хотела сказать, что у вас необычное имя, вот и все.

«Так мне и надо!» — говорит он себе, чувствуя, что краснеет.

— Черт его знает, как получилось, что меня так назвали, — натянуто улыбается Фрид. — Назвали, и все. Приходится терпеть.

Славик ждал ее на троллейбусной остановке. На нем был черный свитер с белыми оленями на груди. И у него были коротко подстриженные волосы, зачесанные на лоб. И вообще он был красивый парень, и с ним было легко и просто.

Он показал на свои часы в анодированном корпусе, постукал по циферблату:

— Это что?

— Я же ненамного опоздала, — сказала Нора.

— Это уже смотря на чей взгляд. Ну, как твой старик, здорово тебя?

— Перестань, Слава, никакой он не старик. Самый обыкновенный… — И она улыбнулась и сказала: — А вообще-то в пух и прах!

— Как? Все восемь листов?

— Все до