Искушение чародея(сборник) - Кир Булычев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нет, – обливаясь слезами, простонала Алиса. – Нет! Я так хотела… я думала так, как вы… но больше не хочу!
Йенсен положил руку ей на плечо:
– Но теперь ты вернешься домой, где у вас все по-другому.
Алиса вытерла слезы:
– Не вернусь.
– Почему? – удивился Йенсен.
– Точка перехода была здесь, – сказала Алиса.
Она махнула рукой вперед и вниз – в пасть воронки, из которой курилась к небесам струйка черного дыма.
Подошли Ошуга и Брюнгильд.
– Что это было? – глядя на воронку, спросила Брюнгильд.
– Ручная противопехотная ракетная установка, видимо, – ответил Йенсен.
Ошуга вздрогнул, покачал головой:
– Этой дряни еще не хватало. Она же очень тяжелая, как…
Ошуга осекся и посмотрел на поверженного Громозеку – триста двадцать килограммов мощных мышц и навсегда уже усмиренной ярости.
– Откуда они ее взяли? – спросил Ошуга.
– На биостанции остались лучшие умы Земли, – заметила Брюнгильд. – Они изобрели ее заново, подумаешь, делов-то.
Йенсен задумчиво глядел туда, куда показала Алиса, и словно и не слышал разговора товарищей. Нечего было и думать лезть под завал и искать там место соприкосновения двух миров среди обугленных зазубренных жвал, обломков стволов – и, кто знает, кто уже успел подкопаться к этой воронке из-под земли?
– Может, стоит попробовать в каком-нибудь другом месте? – спросил капитан.
Алиса отрицательно покачала головой:
– Точка перехода в наш мир существует только одна. Существовала, то есть.
– Ну и ладно, – сказала Брюнгильд миролюбиво. – Оставайся с нами.
– Придется, – сказала Алиса.
Оглушенная взрывом и убийством, она испытывала странное безразличие ко всему. Если бы не спутники, она бы сейчас села, наверное, на землю, и вряд ли заметила бы даже, как особо шустрое дерево принялось бы ее пожирать.
Йенсен вопросительно посмотрел на Брюнгильд. Она чуть заметно отрицательно качнула головой.
– Надо двигаться дальше, – сказал Йенсен. – А то мы не успеем добраться на космодром до темноты.
Люди двинулись через джунгли. Йенсен очень быстро понял, что главную ошибку они совершили тогда, когда сошли с дороги, чтобы помочь Алисе в ее неравной схватке с пауком. Казалось бы, всего-то метров пятьдесят, но обратного пути на дорогу друзья уже не смогли найти. Проплутав некоторое время по джунглям, компания совершенно неожиданно для себя вышла на берег лагуны. Солнце уже коснулось своим краем океана и воспламенило его. Это означало, что ночь вот-вот рухнет на Землю как самодельный снаряд из заново изобретенной ракетной установки.
Алиса без сил опустилась на песок. Рядом с ней присела Брюнгильд Тарт. Ошуга принялся собирать плавник для костра. Йенсен достал из своей сумки банку консервов.
– Идти ночью по джунглям – это очень большой и бессмысленный риск, – сказал капитан. – Заночуем здесь. Тоже риск, но меньший.
Алиса только теперь заметила, что психиатра Смита с ними нет. А ведь это его голос крикнул ей: «Спасайся!», перед тем как Громозека выстрелил из своей ручной ракетной установки. Алиса не могла уже даже плакать. Она прислонилась головой к груди Брюнгильд, и та обняла ее.
Ошуга развел костер. Йенсен согрел на нем единственную оставшуюся банку консервов, и ее разделили по-братски. Алиса очень проголодалась во время этой беготни по джунглям. Пережевывая тушенку, девочка внезапно подумала, что если бы Смит остался жив, ее доля еды была бы меньше. Эта мысль была очень спокойная, черная, чужая и словно бы попала в голову Алисы по ошибке. Но в то же время Алиса понимала, что теперь к ней часто будут приходить такие мысли. Пора было привыкать.
На темном небе появились звезды – крупные, яркие, как и всегда вблизи экватора. Однако вскоре в западной части неба появилась еще одна звезда, которая быстро затмила все остальные. Она двигалась. Алиса машинально следила за источником холодного, зловещего голубого сияния.
– А что с моим папой? – спросила она.
– Профессор Селезнев тоже остался на станции, – осторожно ответил Йенсен.
– Понятно, – сказала Алиса. – Я почему-то так и подумала. И отлично себя там чувствует, наверное.
Она вздохнула:
– Жаль все-таки, что не удалось поговорить с профессором Минцем.
– Ты была последней, кого он видел, – заметила Брюнгильд. – Я тогда держала ему голову, и мне показалось, что сначала он обрадовался, а потом… – Она потерла висок, пытаясь унять головную боль. – Потом он сказал…
– Что он сказал? – переспросила Алиса.
– «Я ошибся», – вспомнила Брюнгильд. – Да. «Я ошибся» – вот что он сказал.
У Алисы почему-то закололо ноги. Так бывает, когда долго посидишь. Она встала, чтобы размяться, сделала несколько шагов по песку. Рядом сонно дышал океан.
– Брюнгильд, – сказала она. – А что случилось с моим двойником? С Алисой вашего мира?
– Ну, – сказала Брюнгильд. – Твой отец вызвался помочь Тубаи опробовать сыворотку – еще до того, как это все началось. Он специально заразился.
– Да, Тубаи был против, – вставил Ошуга. – Он был еще не до конца уверен…
– Сыворотка не помогла, – продолжала Брюнгильд. – Наша Алиса очень расстраивалась, а через некоторое время она уехала домой, к маме. Я не знаю, где она живет, да теперь это уже и неважно.
– А кто, – очень ровным голосом спросила Алиса, – кто сказал, что я уехала домой, к маме?
– Профессор Минц, – ответил Ошуга. – Я видел, они с нашей Алисой незадолго до ее отъезда о чем-то шептались на лестнице.
Алиса расхохоталась.
– Нет! – закричала она. – Нет! Я так не могу. Пусть я никогда не вернусь домой! Но знать, что я убила моего Громозеку, что вот это все и есть… – конец фразы потонул в сбивчивом шепоте.
Алиса вытащила фильтры из носа.
Алиса вдохнула соленый, тяжелый от влажности морской воздух. У нее слегка закружилась голова. Она закрыла глаза, ожидая, как черный водоворот ненависти подхватит ее, закружит и унесет, утопив в своих пылающих глубинах все горести и печали Алисы – и ее саму…
– А девочка права, – раздался голос Йенсена. – Как же мы забыли!
Алиса открыла глаза. Йенсен уже вытащил фильтры из носа, как и Брюнгильд. А вот Ошуга все еще возился со своими.
– В чем я права? – спросила Алиса.
– Это – Бродяга, – подняв к серебристой звезде грязный палец с обгрызенным ногтем, сказал Ошуга. – Минц как-то рассчитал, что когда она появится в небе, фильтры можно будет снять. Ну, они будут больше уже не нужны.
Бывший диспетчер космодрома бросил свои фильтры в костер. Пламя ответило ему россыпью искорок.
– Мы пережили это, – сказал Ошуга. – Даже не верится. Как, интересно, это назовут потом? Неделя Мрака? Час Затмения?
– Я тут книжку читал, – сказал Йенсен. – Еще до того, как это все началось. Там очень похожее описано. Она называется…
Алиса легла на песок рядом с Брюнгильд, прижалась к ее теплому боку и тут же, словно в ее голове кто-то выключил свет, заснула. Перед тем как окончательно провалиться в теплую черноту, она вдруг в безумной надежде подумала, что это все был сон, жуткий и нелепый, и когда она проснется, все будет по-прежнему, папа будет здоровым и веселым, и Громозека будет живым…
Но она знала, что этому не суждено случиться. И что когда она откроет глаза, рядом с ней будут Брюнгильд, Ошуга, Йенсен. И океан, безразличный, изменчивый, вечный.
Максим Хорсун. Папа навсегда!
…наша мама строит дома, и притом часто на других планетах.
Кир Булычев.
Девочка, с которой ничего не случится
Алиса была на кухне: возилась с тестом под трансляцию футбольного матча на кубок Галактического сектора. Старенький космовизор надрывался на предельной громкости, и Алиса не услышала, что я вернулся домой.
– Муки маловато, – заметил я, бросив взгляд на клейкую биомассу, расползающуюся по столешнице.
– Все делаю по рецепту, – сухо отозвалась Алиса, и я понял, что настроение у нее прескверное.
– А что это будет?
– Вареники.
– С чем?
Алиса бросила тесто, вытерла руки о передник, повернулась ко мне. Лоб, нос и подбородок – в муке. Губы сжаты, глаза блестят. Кулаки уперты в бока.
– Почему мама остановилась у Бригитты?
Я потянулся к космовизору и прикрутил громкость.
– Ты же знаешь, что мама и тетя Бригитта – лучшие подруги. Они не виделись больше года.
– Немного странно, что женщина, вернувшись из космоса, первым делом спешит к подруге, а не к мужу и не к ребенку. Ты не находишь?
Безусловно, Алиса была права. В другое время я бы отшутился, мол, с каких это пор ты называешь себя ребенком, а окрестности Сатурна – космосом? Но на душе у меня скребли кошки, и благодушие, на которое я себя настраивал несколько дней кряду, вдруг стало стремительно улетучиваться.