В поисках правосудия: Арест активов - Билл Браудер

ее и представлял, то в его убийстве не было бы ничего зазорного. Кроме того, кому как не Путину знать, что Борис был предельно далек от определения «чуть более чем среднестатистический гражданин».

Бориса поддерживали десятки, если не сотни тысяч граждан. Если бы Путин пустил популярность Бориса и уважение к нему на самотек, их рост в итоге стал бы ­неконтролируемым.

Символический мемориал Бориса Немцова на Большом Замоскворецком мосту (© ANADOLU AGENCY/GETTY IMAGES)

Вполне возможно, что больше всего Путина расстраивала позиция Бориса по отношению к закону Магнитского и работа над ним. С точки зрения Путина, это было непростительным предательством. Но, помимо этого, убийство Бориса посылало четкий сигнал таким, как Владимир Кара-Мурза и я. Годом ранее, выступая по «Си-Эн-Эн», Борис сказал: «Я известный человек, и это моя безопасность, потому что, если со мной что-то случится, будет скандал не только в Москве, но и во всем мире».

Я много раз говорил себе то же самое. И хотя смерть Бориса вызвала огромный скандал, слова о безопасности теперь утратили всякий смысл.

Убийство Бориса показало, что Путину всё равно.

21. Стрела в шее

Весна 2015 года

После убийства Бориса судебный запрос §1782, который мне всучили по окончании «Ежедневного шоу», стал еще опаснее. Получи Кремль конфиденциальные документы, запрашиваемые фирмой «Бейкер-Хостетлер», у них в руках оказалась бы подробная инструкция, как навредить моим коллегам, нашим источникам в России и мне.

Шанс остановить этот судебный запрос был небольшим. Слушание по вопросу его «вручения» было назначено на 9 марта 2015 года. И всё же происходящее не укладывалось в моей голове. Мы год за годом совершенствовали нашу безопасность, как цифровую, так и физическую, охраняя наши секреты от российских спецслужб. А теперь получалось, что они могут вот так запросто заскочить в суд и, пользуясь очевидной поддержкой американского окружного судьи, заставить нас открыть все наши секреты.

Накануне заседания я задал этот вопрос Рэнди:

— Как вообще такое возможно? Какое отношение имеют наши меры безопасности и сведения о моих передвижениях к защите «Превезона»?

 — Никакого, — ответил Рэнди. — Но даже если запрос будет удовлетворен, мы убедим суд в том, чтобы он не позволил им требовать от нас предоставления таких данных.

— Вот только судья Гриеса этого не понимает, — возмущался я. — Если он не видит конфликта интересов в поведении Джона Москоу, то не поймет и того, что нас ждет, передай мы им всю информацию.

— Даже если он решит удовлетворить запрос, у нас будет шанс сузить перечень запрашиваемых сведений, — спокойно ответил Рэнди. — Такие чрезвычайно широкие запросы никогда просто так не выдаются, и судья Гриеса не будет вовлечен в процесс его секвестирования. Он поручит это так называемому магистратскому судье, который специализируется на таких делах.

9 марта во второй половине дня Рэнди вошел в зал суда. В течение часа он аргументировал свою позицию и объяснял судье, почему запрос надо отклонить, не раз подчеркивая, что удовлетворение запроса подвергнет меня еще большей опасности, чем та, что сейчас.

И снова, чем дольше Рэнди говорил обо мне, тем больше это раздражало судью Гриесу. Моя жизнь и смерть от рук Кремля были ему безразличны. Его волновало только одно: дело «Превезона» тянулось в его суде уже полтора года, и именно я, с его точки зрения, был в этом виноват.

Он так себя взвинтил, что когда пришло время принимать решение, он не только молниеносно вынес его против меня, но и вместо того, чтобы направить запрос магистратскому судье для проработки деталей, сделал это сам, удовлетворив все требования «Бейкер-Хостетлер» разом. Не будет никакого секвестирования списка, как обещал Рэнди. Кремль получит всё. Судья Гриеса был так зол, что запретил Рэнди «подавать ходатайства или другие документы. Никаких больше бумажек. С нас достаточно, и нам больше не нужен господин Браудер».

Это решение предписывало мне передать всю информацию на серверах и компьютерах нашей компании, все мои старые ноутбуки и все мобильные телефоны, которыми я когда-либо пользовался. И как только это произойдет, Кремль узнает о каждом человеке, которого я встречал, о каждом месте, где я бывал, о каждой переписке, которую мы вели с источниками в России, обо всех правоохранительных ведомствах, в которые мы обращались за помощью, и многое другое.

Ничуть не меньше тревожило и то, что судья также удовлетворил требование «Бейкер-Хостетлер» о моем допросе, назначив его на 15 апреля. Я должен был не только предоставить им всю информацию, но и всё им рассказать.

Следовало отдать им должное. Многие годы Кремль безуспешно пытался затащить меня в жернова своей системы «правосудия», и вот теперь они сделали это, но в американском суде, в котором сами были обвиняемыми.

Стало очевидно, что обычные адвокатские методы не сработали. Мы столкнулись с судьей, который перестал воспринимать юридические аргументы, а также с бессовестным противником. Мне очень нравился Рэнди, и я знал, что он отличный адвокат, но если и был какой-то выход из этого цугцванга, то только при помощи нестандартного подхода к делу. И такой подход мне был необходим, причем срочно.

В тот вечер я позвонил Майклу Киму. Его рекомендовали как одного из самых неординарных адвокатов в Нью-Йорке. Будучи родом из Южной Кореи, он еще мальчишкой переехал с родителями в Америку. Позже служил офицером в воздушно-десантных войсках, затем поступил в Гарвардский университет, а после — в Гарвардский университет права. По окончании университета он пять лет проработал в Департаменте юстиции США Южного округа Нью-Йорка, где ему угрожали расправой чаще, чем любому другому прокурору по уголовным делам.

Майкл Ким (© MICHAEL KIM)

Самый известный эпизод с участием Майкла произошел с обвиняемым, который перед судебным заседанием спрятал клинковую бритву в своем заднем проходе — он хотел вытащить ее и перерезать Майклу горло прямо перед присяжными во время заключительных прений. Но это ему не удалось. С тех пор рентгеновский снимок торса этого обвиняемого висит в рамке у Майкла в кабинете. Всякий раз, когда ему приходится журить своих молодых помощников за то, что они не выкладываются на все сто, он включает подсветку под этим рентгеновским снимком и, показывая на клинок бритвы в теле этого человека, говорит: «Вот это — целеустремленность! Вот это — самоотдача!»

Я объяснил ему нашу ситуацию, ожидая услышать шаблонные заверения, уже миллион раз звучавшие от других его коллег, но Майкл задумчиво произнес: «Судья Гриеса — это настоящая проблема».

По крайней мере, он был честен.

— Я подумаю, но не