Зов из бездны - Михаил Ахманов

Кормчий Гискон знал речь Та-Кем, и, должно быть, некоторые мореходы тоже ее понимали. Ответил мне тот корабельщик, что управлялся с парусом, и сказал он:

– Тебе, египтянин, и этому метателю ножей головы напекло. Кто мы есть? Мы мореходы, и платит нам Баал-Хаммон за то, что мы гребем, ставим парус, возим и продаем его товары. В своем ли ты уме? Нам ли искать этого Харуха?

– Да еще сидонянина! – поддержал другой корабельщик.

Мореходы зашумели.

– Вот бы и грабил сидонскую посудину!

– Все сидоняне – воры! А мы тут при чем?

– Моча козлиная! Нас‑то что пугать секирой и кинжалом!

– Что нам за дело до твоего Амона и его ладьи!

– Ищи там, где потерял! Разве в Тире тебя ограбили!

Феспий погрозил секирой, и они замолкли. Подняв ларец с серебром, я перенес его в свою корзину, а после сказал:

– Вам ли искать Харуха или нет, дело вашего хозяина. То, что принадлежало ему, теперь у меня. У меня и останется, если не найдет он те украшения и сосуды.

– Хозяину Баал-Хаммону это не понравится, – подал голос кормчий. – Очень не понравится! А ведь он сидит у ног Урета, правителя нашего! Подумай, египтянин, не взялся ли ты за слишком длинное весло? Урет грозный и сильный господин, всюду достанет!

– Амон сильнее, – молвил я. – Что ему твой Урет? Что правители всех городов Джахи? Захочет, испепелит их огнем или потопит в волнах.

– Видали мы твоего Амона… – пробормотал какой‑то гребец и добавил некие слова на своем языке. К счастью, я их не понял.

Кормчий Гискон покосился на Феспия, на его меч, секиру и кинжал.

– Ладно, вы взяли серебро Баал-Хаммона и вы его не боитесь. Что теперь?

– Теперь вези нас в Библ, ибо посланы мы к его князю, – ответил я. – Ставь парус! Хватит угрожать и спорить!

– Это верно, – согласился Гискон. – Когда гребцы спорят, корабль стоит на месте… Но твой человек все еще грозит мне кинжалом. Может быть, он сунет нож за пояс и сядет на скамью?

Феспий усмехнулся:

– И не мечтай! Я останусь рядом, чтобы видеть тебя и всех ублюдков на этом судне. И тот, кто протянет ко мне весло, умрет быстрее, чем свинья под ножом мясника.

– Я это запомню, – произнес кормчий и велел садиться на весла и ставить парус.

Корабль вздрогнул, как застоявшийся жеребец, и резво помчался на север. Вечером, в последних солнечных лучах, мы вошли в гавань Библа и бросили канат на берег уже под светом звезд. Город, выстроенный на холме, возвышался над морскими водами, на его зубчатых стенах пылали факелы и перекликались стражи, ветер доносил запахи вина, похлебки и жареной рыбы. Наконец‑то я был там, куда меня послали! Я достиг Библа вместе со своим богом, своими спутниками и ларцом, полным серебра.

Наконец‑то! Может быть, Амон сжалился и вернул мне свою милость?

БЕРЕГ У ГАВАНИ БИБЛА

Вняв благоразумию, мы удалились от корабля Гискона. Мореходы были обозлены на нас и вполне могли дождаться, когда мы уснем, и прирезать спящими. Так что я счел за благо уйти от причалов и кораблей, а также от дороги, идущей к городу. Городские ворота уже закрыли, и нам предстояло ночевать на берегу, под светом луны и звезд.

Мы двинулись вдоль бухты и вскоре набрели на пальмовую рощицу. Здесь я велел Брюху разбить шатер, а когда это было сделано, внес под полотняную крышу дом бога, ларец с серебром и другое наше имущество. У нас еще оставалось немного еды и вина, и мы ели и пили на морском берегу, слушая рокот волн и далекую перекличку стражей. Мы праздновали нашу удачу, ибо похищенное Харухом я почти возместил и мог предложить Закар-Баалу хоть что‑то в обмен на кедровые бревна.

Несомненно, удача пришла к нам божьим промыслом. И потому я раскрыл кедровый ящичек, пал ниц и помолился перед статуей бога. Брюхо кланялся и повторял мои слова, а Феспий, по обычаю своего племени, окропил землю вином. После этого я расстелил плащ, который мне даровали в Танисе, лег на него и крепко уснул. И спал я до утренней зари, и видел счастливые сны, и чудился мне шелест кедров, благоуханных деревьев аш, которые вот-вот будут срублены, очищены от веток и погружены на корабли.

Феспий разбудил меня с первым светом, когда Брюхо еще храпел у входа в шатер. На моем спутнике была легкая туника, доспех и оружие плотно увязаны ремнями, на поясе висел кинжал. Похоже, Феспий собрался в дорогу. Эта мысль удивила меня – больше того, повергла в ужас. Что мне делать, если явятся люди Гискона? Я был беззащитен перед ними, как беззащитная утка перед стрелой охотника.

– Я ухожу, Ун-Амун, – сказал Феспий, – ухожу в страну Хару и пробуду там долго. Может быть, все месяцы осени и зимы.

– Но почему? – выдавил я с трудом. – Разве ты обижен мною? Обделен ли ты пищей? Лишен ли знаков уважения?

– Ничем я не обижен и ничего не лишен, – отозвался Феспий. – Видят боги, ты хороший человек, и мы с тобой отлично повеселились в Доре и на судне этого Гискона. Однако есть у меня поручение от князя Таниса, а что повелел господин, то надо выполнять. И потому лежит мне дорога в Хару.

– Но разве не велел тебе Несубанебджед быть со мною рядом и помогать во всех делах? – спросил я.

Феспий усмехнулся:

– У господина нашего Несубанебджеда одно на языке, другое на деле, а третье на уме. Из тех он людей, что способны разом поймать двух зайцев! Поэтому не удивляйся, Ун-Амун. Того, что он замыслил, ты не знаешь, да и я не во все посвящен.

Мы покинули шатер, переступив через спящего раба. Феспий вытянул руку к городу.

– Вот он, Библ! Ты здесь, и у тебя есть серебро. Не медли, иди к Закар-Баалу, дай ему что положено и получи свои бревна. Нужно срубить лес, вывезти на берег и погрузить на корабли, а это не просто… Может быть, я успею вернуться и помочь тебе.

С этими словами он сделал прощальный жест и зашагал к дороге. Фигура его становилась все меньше и меньше, потом исчезла за цепью холмов, тянувшихся за городом. Холмы переходили в горные отроги, а дальше вставали горы, высокие, зеленые, покрытые кедровыми лесами. До них было два сехена – ничтожное расстояние сравнительно с пройденным мной путем.

Над горами клубились тучи, ползли к морю, закрывая солнце, и это было удивительное зрелище. Лишь дважды в жизни я видел такое в Фивах и понял теперь, что наша земля благословенна – небо над ней всегда ясное, и око Амона-Ра смотрит с высоты на нас, его детей, от утренней зари до вечерней. Конечно, нелегко жить под взглядом бога, но, помня об этом, мы меньше грешим и больше заботимся о благочестии. А в этих северных землях бог может скрыться за тучами, и нет тут Реки, нет плодородных полей, обильных стад, просторных городов и великих храмов. Зато есть кедр, и потому я здесь.

Вернувшись в шатер, я вознес молитву перед статуей Амона. Хоть Феспий покинул меня, но чувства одиночества и беззащитности растворились в общении с богом, страх исчез, и сердце мое наполнила уверенность. Я растолкал своего кушита, велел достать последние наши лепешки и сосуд, в котором плескалось немного вина. Мы поели, затем собрали сухие палки и обломки, выброшенные морем; теперь, если найдется вода, можно разложить костер и сварить чечевицу. Но это – дело раба, а сам я решил не медлить, как советовал Феспий, и отправиться к князю Закар-Баалу. Конечно, вместе с Амоном Дорожным и полным серебра ларцом.