Эдгар Аллан По и Лондонский Монстр - Карен Стрит

– Позвольте, я помогу вам подняться.

Я попытался хотя бы сесть, но кисть руки вспыхнула болью. Кто-то подхватил меня под мышки и поднял на ноги. Ноги поначалу отказывались повиноваться, но в конце концов я – не без посторонней помощи – выпрямился, доковылял до кресла и тяжело опустился в него.

Наконец мне удалось открыть глаза. Рядом сидел Дюпен. Пол был усеян осколками.

– Возьмите.

Дюпен подал мне мокрое полотенце и стакан воды. Положив полотенце на лоб, я заметил взгляд, брошенный Дюпеном на стол, где стояла почти пустая бутылка коньяка. Однако он ничего не сказал. Некоторое время мы сидели молча. Я пил воду и ждал, когда комната перестанет качаться, точно корабль на волнах.

– Пожалуй, вам стоит отправиться в постель. Может, послать за доктором? – он кивнул на мою руку, зачем-то перетянутую окровавленным белым платком.

Отрицательно качнув головой, я указал на записку, лежавшую на полу среди осколков зеркала. Дюпен поднял ее и подал мне. Я снова показал на россыпь осколков:

– Зеркало, – прохрипел я, встряхнув запиской. – Зеркало…

Дюпен понял, в чем дело. Он выбрал осколок побольше, и я дрожащей рукой поднес к нему записку так, чтобы Дюпен мог видеть ее отражение.

– Nemo me impune lacessit…

Дюпен поднял взгляд на меня. Выражение лица его сделалось предельно серьезным.

– Ваш враг был у вас в номере.

Я кивнул, отчего в голову будто вонзился огромный железный клин.

– Я вновь настаиваю, чтобы вы отказались от посещения этого жульнического сеанса. Ничего хорошего из этого не выйдет. Он не желает причинять вам вред, вот доказательство, – Дюпен встряхнул в воздухе запиской, подчеркивая свои слова.

– Я должен идти, как вы не понимаете, – смог лишь прошептать я. – Для меня вправду есть послание, я уверен.

Дюпен нахмурился и сжал губы.

– По, вам нужно поспать. Вы все еще бредите после этого коньяка.

Он помог мне подняться, довел до кровати и налил из графина еще один стакан воды. Затем он извлек из кармана маленькую аптекарскую склянку и перевернул ее над стаканом. Три блестящие капли взвихрились в сосуде, точно нечто пугающе живое, на миг замутили воду, и тут же растаяли, растворились в ней, как маленькие хамелеоны.

– Пейте, – велел Дюпен, поднося стакан к моим губам.

Я не мог сопротивляться. Несколько глотков – и мир постепенно угас. Одновременно стихла и боль, пульсировавшая в голове с размеренностью метронома. Все сделалось черным-черно, точно огромная клякса на чистом белом листе.

Тут же, а может, и через многие часы я услышал голос.

– Дорогие мои, вот и пришло время вас покинуть.

Из темноты появилось лицо матери – призрачно-бледное, будто простыня. Кожа туго обтягивала череп, так что его можно было разглядеть во всех деталях. Запекшиеся губы просвечивали, как мушиные крылья, туго обтягивая дьявольский, жуткий оскал зубов. Она закашлялась, приложив к губам платок, и ткань будто расцвела розами.

– Не оставляй нас, – прошептал я.

– Я буду любоваться вами с небес. Возьми и сохрани это на память обо мне.

Она указала взглядом на миниатюрный портрет, лежавший на столике у ее постели. Я взял тонкие, костлявые пальцы матери в ладони. Дыхание ее зашелестело, точно крылья адской саранчи, и она стиснула мои руки со сверхъестественной силой, увлекая за собой, в бездну…

– По!

Открыв глаза, я увидел, что сижу в полутемной карете, и ощутил неумолимую руку Дюпена на плече.

– Да, переутомление сказывается. Еще не поздно повернуть назад.

Я поднял руку к вороту рубашки и нащупал скрытый под тканью медальон.

– Мне приснилась мать. Наверняка это знак. Знак того, что я должен пойти туда, что бабушке нужно передать мне послание через миссис Фонтэн.

– Она – просто шарлатанка, уверяю вас.

Прежде чем Дюпен успел добавить что-либо еще, карета остановилась, и кучер постучал в стенку – мы были на месте. Я распахнул дверь и вышел.

– Если вам так угодно, я пойду один.

– Мне всего лишь угодно, чтобы вы взглянули правде в глаза.

Однако Дюпен покинул карету и последовал за мной к дому номер шестнадцать по Бейхем-стрит, оказавшемуся неожиданно запущенным с виду. Нетрудно догадаться, почему извозчик потребовал плату вперед, едва услышав, что мы направляемся в Кэмден-таун, где, по его словам, полным-полно нищих, воров, проституток и убийц.

Мрачная служанка с рябым от оспы лицом провела нас в гостиную, оказавшуюся обычной комнатой, декорированной тонкими, похожими на паутину вуалями и тускло освещенной несколькими свечами в настенных бра. Язычки пламени колебались, тени змеились по стенам и закопченному потолку. Стекла окон, обрамленных плотными шторами, поблескивали в лунном свете. Посреди голого дощатого пола стоял круглый стол, окруженный семью креслами.

За столом о чем-то шушукались три матроны почтенного возраста. Одеты они были в почти одинаковые платья отталкивающего фиолетового цвета и вдобавок увешаны ожерельями и брошами в виде серебряных черепов, гробов, плачущих женщин и плакучих ив – словом, всеми теми побрякушками фасона «мементо мори», столь любимыми среди сентиментальных дам. Сбоку молча курил трубку седовласый пожилой джентльмен с бакенбардами, в очках с толстыми линзами. Табак его был крепок и распространял странный аромат переспелой вишни, придавая гостиной еще более гнетущую атмосферу. Вскоре к нам присоединилась и очаровательная миссис Фонтэн в воздушном кремовом платье с пышными рукавами и широким воротом и в легкой кружевной шали, ниспадающей с плеч. В неверном свете она казалась сущим ангелом.

– Мистер По! Как я рада, что вы присоединитесь сегодня к нам!

Голос ее звучал тепло, на лице отразилась неподдельная радость.

– Вы уже встречались с моим другом шевалье Дюпеном. Заинтересовавшись вашей работой, он настоял на том, чтобы сопровождать меня.

– Неужели? Надеюсь, мы не разочаруем вас, шевалье.

Миссис Фонтэн присела в легком реверансе. Дюпен скептически взглянул на нее и склонил голову в ответном приветствии. Но миссис Фонтэн, казалось, не заметила его бестактности. Изящно повернув голову, точно обращая одно ухо к небесам, она выдержала паузу и кивнула.

– Ду́хам угодно, чтобы мы начинали, – объявила она. – Леди и джентльмены, будьте добры присоединиться ко мне за этим столом.

Она указала на кресла. Дюпен приподнял бровь, но удержался от комментариев.

Миссис Фонтэн подошла к столу и опустила руки на спинку одного из кресел.

– Пожалуйста. Леди, будьте любезны сюда.

Она указала на три кресла с противоположной стороны стола. Три пожилые женщины – с виду сестры – прекратили болтовню и заняли свои места.

– Мистер По, сюда. Профессор… пожалуй, сюда.

Мое место оказалось между профессором и миссис Фонтэн. Дюпену осталось лишь кресло между служанкой и одной из болтливых сестер, немедленно спросившей громким шепотом:

– Скажите, духи-наставники уже снизошли?

– Очевидно, да, – торжественно ответила миссис Фонтэн. – разве вы не чувствуете их присутствия?

Самая низенькая и пухленькая из сестер немного поразмыслила и объявила:

– Да, чувствую!

Дюпен вновь приподнял брови и откашлялся, но я отвел от него взгляд: его презрительная поза начинала меня раздражать.

– Сара, будьте любезны!

Миссис Фонтэн кивнула в сторону бра. Служанка вынула из кармана фартука колпачок для тушения свечей и погасила огоньки один за другим. Теперь комнату освещал лишь лунный свет из окон.

– Соединим руки, – сказала миссис Фонтэн, дождавшись возвращения служанки на место.

Ее нежные пальцы сомкнулись на моей кисти. С другой стороны меня взял за руку профессор. Кисть его оказалась неожиданно сильной. Миссис Фонтэн сомкнула веки, склонила голову и сосредоточенно нахмурила брови. Пальцы ее сжали мою кисть сильнее.

– Что ты сказал? – внезапно спросила она. – Дух, ты здесь? Есть ли новости?

Все так же, не открывая глаз, она повернула голову, вслушиваясь во что-то. Затем чистым, приятным голосом запела псалом. Служанка и три сестры подхватили, отчего исполнение значительно пострадало. Я не знал этого псалма. Дюпен, вероятнее всего, тоже. Украдкой взглянув в сторону профессора, я обнаружил, что он в упор смотрит на меня – а может, то была просто игра лунного света на стеклах его очков.

– Будьте любезны, подтягивайте, если не знаете слов. Нам нужно выработать побольше энергии, чтобы ее хватило для духов.

Миссис Фонтэн, три сестры и служанка запели громче. Профессор подхватил, мыча что-то не в лад. Я присоединился к прочим и тоже затянул мелодию – надеюсь, намного благозвучнее, чем тугоухий профессор. И лишь Дюпен хранил молчание. С каждой новой нотой в комнате словно бы становилось все холоднее и холоднее, как будто теплый июльский вечер внезапно сменился серединой зимы.

– Вы чувствуете их? – прошептала миссис Фонтэн. – Они уже здесь! Пойте!