Григорий Распутин. Авантюрист или святой старец - Александр Боханов

Однако даже среди тех, кто встречался, общался, признавал необычность Распутина, редко кто отваживался пойти против людской толпы, выступить против злобной молвы. Или молчали, ато и возводили напраслину. В их числе оказался и друг Семьи Саблин, побоявшийся после Революции сказать правду о Распутине, с которым многократно общался и к которому выказывал глубокое почтение.

Все стало окончательно ясным для Царя и Царицы в октябре 1912 года. В тот год в России отмечалось большое национальное торжество: столетие Бородинской битвы 1812 года. Царь с семейством участвовал в празднествах в Москве, а затем отбыли на отдых, сначала в имение Беловеж, а затем в Спалу (недалеко от Варшавы), куда прибыли в начале октября. Там и начались драматические события.

Незадолго до приезда в Спалу Цесаревич Алексей, прыгнув в лодку, ударился ногой, и коварная гемофилия тут же дала о себе знать. Быстро образовалась обширная гематома (кровяная опухоль). Дальнейшие события Царь описал в письме к матери.

«2 октября Он начал жаловаться на сильную боль, и температура у Него начала подниматься с каждым днем больше. Боткин объявил, что у Него случилось серьезное кровоизлияние с левой стороны и что для Алексея нужен полный покой. Выписали сейчас же прекрасного хирурга Федорова, которого мы давно знаем и который специально изучал такого рода случаи, и затем доброго Раухфуса. Дни от 6 до 10 октября были самые тягостные. Несчастный Мальчик страдал ужасно, боли охватывали Его спазмами и повторялись почти каждые четверть часа. От высокой температуры Он бредил и днем и ночью, садился в постели, а от движения тотчас же начиналась боль. Спать Он почти не мог, плакать тоже, только стонал и говорил: “Господи, помилуй”. Я с трудом оставался в комнате, но должен был сменять Алике при Нем, потому что Она, понятно, уставала, проводя целые дни у Его кровати. Она лучше меня выдерживала это испытание».

Николай II рассказал матери о многом, но один важный момент опустил, чтобы упоминанием имени Распутина не нервировать лишний раз матушку, изнемогавшую под грузом салонных сплетен. Еще в феврале 1912 года, незадолго до речи А.И. Гучкова и доклада М.В. Родзянко, Мария Федоровна имела объяснение с Сыном и Невесткой. Она высказала свое удивление, что Они принимают «этого ужасного Распутина», что это «тревожит общество», что его следует удалить из Петербурга.

Александра Федоровна сразу же стала горячо возражать, говоря, что петербургское общество только и занято тем, что распространяет «грязные сплетни», что сановники, поддерживающие их, «подлецы», что Распутин «удивительный человек» и что «дорогой Мама» следовало бы с ним познакомиться. Этот диалог Цариц Монарх не прерывал, но в конце заметил, что «как же Он может выслать человека, ничего противозаконного не совершившего?».

Беседа носила довольно нервный характер, Вдовствующую Императрицу ни в чем не убедили, но Николаю Александровичу и Александре Федоровне стало раз и навсегда ясно, что во имя семейного блага лучше с матушкой эту тему не затрагивать. Она ведь все равно не поверит, она уже настроена соответствующим образом, и мнение свое вряд ли переменит. Поэтому, описывая драматический случай в Спале, имя Распутина Император и не упомянул.

Положение же в Спале складывалось просто безысходное. Гувернер Алексея Николаевича швейцарец Пьер Жильяр вспоминал: «Цесаревич лежит в кровати, жалобно стонет, прижавшись головой к руке матери, и его тонкое, прекрасное, бескровное личико было неузнаваемо. Изредка он повторяет одно слово: “Мама”, вкладывая в это слово все свое страдание. И Мать целовала его волосы, лоб, глаза, как будто этой лаской Она могла облегчить Его страдания, вдохнуть в Него жизнь, которая, казалось, Его уже покидала».

Тянулись тягостно-безнадежные дни. Император не находил себе места; не знал, что делать, что говорить, как поддержать Алике. Несмотря на все Свое огромное самообладание, комок подступал к горлу и несколько раз с трудом сдерживал слезы. Один раз не выдержал, и при виде просто умирающего Сына слезы потекли из глаз.

Царица же не сдавалась, отчаяние Ею не овладело. Муж просто поражался энергии и самоотверженности Жены. Она перед этим неважно Себя чувствовала, но как только пришло несчастье, проявила непостижимую самоотверженность. Почти не спала. О Себе совсем не думала. Не отходила от Алексея ни днем ни ночью, часами баюкала Его на Своей груди, делала перевязки, ставила компрессы. Очевидец тех событий Анна Вырубова вспоминала:

«Последующие недели были беспрерывной пыткой для Мальчика и для всех нас, кому приходилось постоянно слышать, как Он кричит от боли. Целых одиннадцать дней эти ужасные крики слышны были в коридорах, возле комнаты, и те, кто должен был там проходить для исполнения своих обязанностей, затыкали уши. Государыня все это время не раздевалась. Не ложилась и почти не отдыхала, часами просиживая у кроватки Своего Сына, который лежал почти без сознания, на бочку, поджав левую ножку так, что потом чуть ли не целый год не мог ее выпрямить. Восковое личико с заостренным носиком было похоже на покойника, взгляд огромных глаз был бессмысленный и грустный. Родители думали, что Алексей умирает, и сам Он, в один из редких моментов сознания, сказал Матери: “Когда Я умру, поставьте Мне в парке маленький каменный памятник. ”»

После нескольких дней отчаянных усилий врачи опустили руки и в один голос заявили, что надо готовиться к самому худшему, что медицина бессильна. 10 октября Цесаревича причастили, готовя в дальний путь. Но даже в это черное мгновение Александра Федоровна не теряла надежды, ждала чуда, Она безоговорочно верила в него.

В Покровское ушла телеграмма с просьбой к Григорию помолиться за Цесаревича. Через несколько часов, в самый критический момент, пришел ответ из Сибири. Телеграмма Распутина гласила: «Маленький не умрет. Не позволяйте докторам Его мучить». И случилось, казалось бы, невозможное. Состояние Наследника стало резко улучшаться. Начала падать температура, Он пришел в сознание и скоро впервые за неделю заснул ровным и глубоким сном.

Вечером того дня Царица вошла в комнату, где в похоронном настроении сидели придворные, врачи и сестра Царицы Принцесса Ирэна Прусская, приехавшая из Германии, чтобы поддержать Алике. Александра Федоровна впервые за несколько дней предстала перед глазами столь многочисленного общества. Ее лицо сияло. Она знала, что страшное позади, и уверенно объявила об этом.

Собравшиеся же не проронили ни слова, некоторые решили, что Александра Федоровна «тронулась умом». Они не знали того, что открылось уже Матери: молитва дорогого Друга дошла до Всевышнего, и Он послал спасение.