Девушка с «Края Света» - Лия Флеминг

Внезапно ей вспомнилось то воскресенье, что было год назад, и пляшущий гусь, и рождественский обед, и улыбка на лице дедушки Джо. Слезы навернулись ей на глаза при сладких воспоминаниях о поцелуях Джека, но она проглотила ностальгическую тоску и вернулась на свое место в хоре, стараясь не морщиться от боли, когда хор загремел «Амен». Тут сильнейшая судорога схватила ее живот и заставила сесть.

Это уже было что-то серьезное. Она несколько раз глубоко вздохнула, подумала о последней причуде судьбы и решила во что бы то ни стало спеть «Агнцу слава», чтобы поддержать хор.

К концу репетиции она обессилела от эмоций и пота, а еще от пугающего понимания того, что этот ребенок не намерен ждать дольше и вот-вот появится на свет. Вообще-то роды – дело долгое. Неужели он бешено протестует против ее пения и предпочитает сбежать, выбраться наружу, лишь бы не слышать ее верещания?

Она шепнула об этом Хилде, и они, натыкаясь на стулья, заторопились в соседнее помещение. За ними последовали многие замужние женщины, услыхав, что происходит нечто интересное. Все были готовы давать советы, но акушерки среди них не нашлось.

Кто-то поспешил к телефонной будке звонить доктору, какая-то женщина побежала за жившей неподалеку Нелли Фотергилл, у которой было тринадцать детей.

– Едва ли мистер Гендель рассчитывал на такой впечатляющий эффект от своей оратории, – пошутила она, прерывисто дыша между схватками и понимая, что в любую секунду на полированный церковный пол выпадет нечто окровавленное и непонятное.

На стене висела бронзовая табличка; приглядевшись, Миррен увидела имя старого Иосии Йевелла, одного из попечителей и основателей капеллы. Никуда не денешься от этих энергичных Йевеллов! Ох, эти мужчины, что они знают?

Кто же этот Иосия? Тот самый гуляка-двоеженец, сделавшийся на старости лет таким набожным, что его женушка как-то ночью швырнула подушку с крыльца фермы и велела ему идти и спать в его драгоценной капелле, раз она ему дороже? Или кто-то другой? Она слишком устала, мысли ее от боли путались.

Из ее горла теперь вырывались протяжные стоны и странные звуки, похожие на хрюканье и уж никак не музыкальные. Она лежала на полу на газетах, армейских одеялах и подушках, а нетерпеливый ребенок уже высунул наружу свою мокрую головку, уже дышал воздухом. Это была девочка, маленькая темноволосая красавица.

Нелли убедилась, что ребенок дышит. Ошеломленный хор возликовал, захлопал в ладоши и грянул трогательную версию «Ибо младенец родился нам».

Давно капелла в Уиндебанке не видела такой драмы. В последний раз такие страсти кипели много лет назад рождественским утром, когда викарий англиканского храма Св. Петра бросил из своего окна ночной горшок на процессию из методисткой капеллы, которая распевала гимны под его окном и мешала спать его благородной супруге.

Акушерка-ирландка прибежала, когда все было позади. Она обтерла младенца и вложила его в руки Миррен. Молодая мать взглянула на сморщенное личико, пытаясь разглядеть в своей дочке черты Джека. Но девочка выглядела как все новорожденные. И Миррен онемела и почувствовала страшное изнеможение.

– Как ты назовешь эту маленькую принцессу? – спросила акушерка. – Гендель?

– Джорджина Фредерика? – засмеялась музыкальная Лорна.

Миррен так устала и пережила такой шок, что с трудом что-то соображала.

– Насколько я помню, шестого декабря день святого Николая. Так, значит, Никола или Кэрол? – не унималась акушерка.

– Это будет еще одна Мириам, правда? Ваша прапрабабка, спасшая детей из долины? – предложила Лиззи Поттс, жена служителя капеллы.

Миррен взглянула на маленькие личико, и ей вспомнилось, что Джек хотел что-нибудь новое. Имя для девочки было у нее приготовлено.

– Я назову ее Сильвия… Сильвия Аделина. – Она решила дать ребенку хотя бы одно семейное имя.

Какой шок, но в то же время какая радость эти скоропалительные роды! Родился их рождественский ребенок, символ надежды в мрачном мире. Теперь Миррен больше никогда не будет одинокой, у нее появилась эта маленькая подружка.

Ее захлестнула волна любви к этой крошечной мышке, рожденной в капелле. Словно во сне она ждала, когда машина «Скорой» отвезет ее через всю деревню в дом акушерки, где она проведет ночь. Рисковать сейчас нельзя. Крэгсайд подождет. Она вспомнила о голубе в корзинке и вздохнула.

Бедные дядя Том и Бен! Как они удивятся, когда завтра утром к ним прилетит этот голубь.

Крэгсайд бурлил от восторга. Бен не мог оторвать глаз от крошечной девочки в колыбельке, задрапированной сеткой. Ее фланелевая рубашечка и вязаные кофточки пахли тальком и лавандовой водой. Он считал Сильвию самым красивым ребенком, каких он видел в своей жизни. Вылитая Миррен, только с темными волосиками и смуглой кожей, а ее глаза были как черные пуговки.

Тетя Флорри не могла остаться в стороне и решила перебраться на время в Крэгсайд, чтобы помогать молодой матери. Это всех устроило. На Скар-Хед остался молодой итальянский военнопленный по имени Умберто, который обожал ребенка и пел громким тенором арии «бамбине Сильвии».

Новорожденные всегда давали фермеру надежду на будущее – новорожденные ягнята и телята. Но с Сильвией все было не так. Бен никогда прежде не видел вблизи младенцев и поначалу с опаской, волнуясь, брал ее на руки, но потом привык к ее крошечности. Ее пальчики шевелились словно бахрома, ресницы быстро опушили глазки, а когда она одарила его своей первой улыбкой, он сделался ее рабом.

Он радовался, что был не дома, а на Скар-Хед, когда она всю ночь кричала из-за колик, и женщины таскали ее на руках. Но гордо стоял в роли одного из крестных, когда ее, наряженную в старинные кружева, служившие Йевеллам больше сотни лет, крестили в капелле.

Сильвия Сойерби – у него не поворачивался язык. Как ему хотелось, чтобы у девочки было настоящее, йевелловское имя. Он старался не смотреть в сторону Миррен, когда она кормила ребенка где-нибудь в уголке. Ее груди были полны молока, ребенок довольно посапывал, и Бен снова и снова завидовал Джеку.

Как стыдно ему было сознавать, что он рад отсутствию отца Сильвии, ведь именно ему доставались поцелуи и объятия малышки, когда он носил ее по полям и показывал ей овечек, обедал с ней в лугах во время сенокоса и гордо катил ее коляску по деревне, чтобы все видели, как она подросла. Никто не говорил ему ничего в глаза, но он знал, что порой выглядел нелепо. И все равно ему хотелось, чтобы она полюбила ферму так же сильно, как любил ее он, чтобы она знала названия трав и цветов, с уважением относилась к животным, чтобы у нее был глаз к хорошим формам и линиям у скота… Но всему свое время, Сильвия пока слишком мала.