Эффективный Черчилль - Дмитрий Медведев

ВОСПОМИНАНИЯ СОВРЕМЕННИКОВ: в беседе со своим телохранителем Вальтером Томпсоном на вопрос, испытывает ли он какие-либо сомнения, Черчилль ответил: «Только одному Богу известно, насколько они велики. Единственное, что нам остается, – это проявить все, на что мы способны».

Как ни странно, но Черчилль действительно был готов идти до конца. Хотя это нисколько не прибавляло ему оптимизма. Скорее даже наоборот. 4 июня он написал бывшему премьер-министру Стэнли Болдуину:

«Мы сейчас живем в очень трудные времена, и я ожидаю, что дальше будет только хуже. Тем не менее я полностью уверен – светлые дни придут! Вот только доживем ли мы до них, в этом я уже сомневаюсь» [290] .

12 июня 1940 года, после неудачной конференции с французским правительством, Черчилль скажет генералу Исмею:

– Мы сражаемся в одиночку.

– Мы выиграем Битву за Британию! – попытается поддержать его Гастингс.

Черчилль посмотрит на Исмея усталым взглядом и добавит:

– Мы-то с вами умрем через три месяца.

ВОСПОМИНАНИЯ СОВРЕМЕННИКОВ: 12 июня 1940 года Черчилль скажет генералу Исмею:

– Мы сражаемся в одиночку.

– Мы выиграем Битву за Британию! – попытается поддержать его Гастингс.

Черчилль посмотрит на Исмея усталым взглядом и добавит:

– Мы-то с вами умрем через три месяца.

Об этом диалоге Исмей рассказал в июле 1946 года биографу Гарри Гопкинса Роберту Шервуду. Когда Шервуд попросил разрешения использовать этот эпизод в своей книге, Исмей отказал ему, заметив: «Я бы не хотел, чтобы этот разговор по душам был вообще когда-нибудь обнародован» [291] .

В сложившейся ситуации Черчиллю пришлось приложить все свои силы, способности и опыт, чтобы в конце мая 1940 года сплотить кабинет, возведя сопротивление нацистам в ранг общенациональной политики. Для определения общей линии он вынужден был собирать кабинет по нескольку раз в день.

Первый день заседаний – воскресенье 26 мая – не принес ничего, кроме разочарований. Несколько часов Черчилль потратил на то, чтобы убедить премьер-министра Франции Поля Рейно, который в этот момент находился с официальным визитом в Лондоне, продолжить борьбу. На трех заседаниях кабинета с большими разногласиями обсуждались вопросы эвакуации британских экспедиционных сил из Дюнкерка и обороны Кале.

На следующий день – 27 мая – также состоялись три заседания военного кабинета, в 11.30, 16.30 и 22.00. Кроме того, Черчилль принял участие в совещании Комитета обороны, которое началось в 19 часов.

На первом утреннем заседании рассматривались вопросы эвакуации британского контингента из Нар вика и последствия окружения Бельгии.

Куда более интересная встреча состоялась в середине дня. Галифакс предложил убедить Муссолини выступить в качестве посредника для «общих переговоров». Военный кабинет не поддержал главу Форин-офиса. Первым против этого предложения выступил Арчибальд Синклер. По его мнению, обращение к Муссолини будет говорить о «слабости нашей позиции», что сразу же приободрит Германию и Италию, а также «подорвет моральный дух в нашей стране и в доминионах». Затем слово взял лидер лейбористов Клемент Эттли, отметивший, что подобные шаги «принесут нам много вреда». С ними согласился и Невилл Чемберлен, назвавший предложения лорда Галифакса «началом катастрофы».

Последним выступил Черчилль, заявивший, что он «категорически против привлечения синьора Муссолини». Такой подход «разрушит целостность наших боевых формирований». Также Черчилль подчеркнул, что не следует связывать свою судьбу с Францией и «тонуть вместе с ней». Если французы не готовы сражаться, «пора их оставить». Лучшая помощь Рейно, по мнению Черчилля, заключалась в следующем – что бы ни случилось с Францией, французы должны знать: «Мы будем сражаться до конца!»

«В настоящий момент наш престиж в Европе находится на очень низком уровне, – продолжил премьер. – Единственный способ восстановить нашу репутацию – это показать всему миру, что Германия не смогла нас победить. Если после двух или трех месяцев борьбы мы по-прежнему останемся непобежденными, наш престиж обязательно возрастет. Но даже если над нами одержат вверх, мы все равно будем находиться в лучшем положении, нежели чем отказавшись продолжать войну. Поэтому давайте не будем волочиться вниз за Францией и свернем с этого скользкого пути».

Вместо того чтобы приободрить, выступление Черчилля произвело на собравшихся обратный эффект. Чемберлен, к примеру, изменил свою позицию, решив разделить точку зрения министра иностранных дел. Подхватив эстафету, Галифакс заметил, что, если «существует возможность достичь соглашения, которое не навредит нашим фундаментальным ценностям», тогда он «сомневается в том, что сможет принять точку зрения премьер-министра».

– Мне кажется, – парировал Черчилль, – ситуация, ради которой сегодня собрался военный кабинет, и без того очень сложная, чтобы обсуждать воображаемые вопросы, которые, возможно, никогда и не возникнут. Если герр Гитлер готов восстановить немецкие колонии, это один вопрос. Но это очень маловероятно [292] .

После завершения заседания Галифакс сказал сэру Александру Кадогану:

– Я больше не могу работать с Уинстоном!

– Чушь! – ответил сэр Кадоган. – Его фанфаронство, возможно, надоело вам так же, как мне. Только не поддавайтесь эмоциям и не совершайте глупых поступков [293] .

Вечером Галифакс записал в своем дневнике:

«У нас прошли очень путаные обсуждения, касающиеся привлечения Италии и вопросов общей политики в случае резкого ухудшения ситуации во Франции. Мне кажется, Уинстон говорил настоящую чепуху, как, впрочем, и Гринвуд. Я терпел это некоторое время, а потом сказал все, что я о них думаю, и добавил – если это действительно ваши взгляды, тогда наши пути должны разойтись. Уинстон тут же смягчил тон. Когда я повторил то же самое во время нашей прогулки в саду, он начал извиняться и был сама любезность» [294] . Этот инцидент в саду стал, по словам Ройя Дженкинса, «отчаянной и весьма успешной попыткой Черчилля без каких-либо конкретных заявлений, переубедить Галифакса» [295] .

27 мая страсти действительно достигли предела, и Черчиллю пришлось прибегать даже к такому нетривиальному способу, как уговор, чтобы удержать военный кабинет от сползания в пропасть.

Если принять во внимание, что все вышеперечисленные высказывания из протоколов заседаний составлялись с учетом политеса, можно представить истинные масштабы разногласий между премьер-министром и министром иностранных дел.

Не добившись успеха в шести заседаниях, Черчилль решил продолжить совещания и в третий день – 28 мая. На утренней встрече в основном рассматривались операционные вопросы. К ключевой теме – продолжать ли борьбу? – кабинет вернулся на втором заседании, которое, в отличие от предыдущих, прошло не на Даунинг-стрит, а в кабинете премьер-министра в палате общин.