Отчий сад - Мария Бушуева

— Не плачь, не плачь, маманечка, — всхлипывая, кинулся к ней Мура, обнял ее, прижался к ней. Нет, я не могу этого видеть. Наталья ушла в кухню курить. Митя вышел за ней. Они сели. Она дымила, а он постукивал длинными пальцами по белой поверхности стола — там-тири-там-там-там; надо признаться, когда он нервничал, у него так и получалось: там-тири-там-там.

— Я завтра тебе позвоню утром, если никакой информации больше не будет, вечерним рейсом улечу. — Наташа кивнула. — Может, и ты со мной?

— Точно! Займу утром денег, у Мурки брать не хочется

— и с тобой!

— Тебя на работе отпустят?

— Договорюсь. Такой экстраординарный случай.

— Ну смотри, решай. Вплыл в кухню Мура. Движения его — плавные, округлые, его мягкий, вкрадчивый тон порой вызывали у На

note 178 тальи тошноту, а сейчас, рядом с Митей, он не просто проигрывал, он казался человеком из другого, давно разрушенного и теперь с трудом, криво и косо восстанавливаемого мира, где частные магазинчики и лавки, смазливые приказчики с обязательной гитарой по вечерам и кислые посыльные, сытые лавочники с крикливыми властными женами, с толстыми здоровыми девками, прислуживающими им… И вдруг — Митя! — у лавочника пупики глаз выпрыгнут: кто? что? зачем? откуда? Серафима в том мире могла бы оказаться вдовой писаря или мелкого офицерика, Леня — вполне отзывчивым и даже удачливым купцом — годам к сорока он бы уже имел небольшой магазинчик не первой категории, но доходный. Но — Митя?! А я? Дочь инженера, от которого сбежала жена. Дочь инженера, вышедшая замуж за известного приличного врача, а не сама — врач. Сама — просто жена, мать, лето, дача, а Митя? Митя — и здесь, и там, и везде — только художник. Художник, и все. Она улыбнулась грустно.

— Пообедай у нас, — предложил Мура, — правда, жена моя готовит редко, по особым праздникам, так что приходиться, чтобы ноги с голоду не протянуть, самому готовить

— и борщок, по-моему, получился отменный.

— Тебе обязательно, Мура, надо меня унизить!

— Не унизив, милочка моя, не возвысишься!

— Спасибо, я не голоден. — Митя поднялся. Мура поджал губы, демонстративно стал наливать себе в тарелку дымящийся борщ. Что я тут делаю, вновь подумалось ей, сюрреализм какой-то, как бы выразился Митя. Она тоже поднялась, чтобы его проводить.

— Может быть, ты, Мура, поедешь с Митей? — спросила она, зная, что, сославшись на страшные дела в киоске, на то, что нужно охранять несчастную безутешную Серафиму, он откажется, и тогда она как бы вынужденно полетит с Митей сама. Так и получилось. Мура вообще самолеты ненавидит, предпочитая тащиться поездом. Летать для человека противоестественно — он в этом убежден. Однажды она с ним оказалась в самолете — все прокляла: он побледнел,

note 179 покрылся потом, стал жаловаться, что его тошнит, что кружится голова, и когда приземлились, вывалился на трап, как мешок, тут же захныкав, что не может тащить чемодан, иначе прямо сейчас умрет…

Назавтра они летели в Крым.

Из аэропорта Митя позвонил Ритке.

— Приветик! — обрадовалась она, сначала не сообразив, откуда и зачем он звонит. — Ты завтра не возьмешь меня с Майкой на дачу?

— У меня теперь нет дачи, — сказал он, — отец оформил дарственную на Сергея. Я выпал из родового гнезда.

— Что?!

— Отец подарил дачу Сергею. Но главное не это — главное, что он сам пропал — и сейчас я улетаю в Крым.

— Как пропал?! Митя коротко все обрисовал.

— Вы все… ненормальные! — выкрикнула она. Но опомнилась: надо выказать сочувствие.

— А вдруг он утонул, не дай-то Бог?

— Все может быть. На месте разберемся. — Митя устал от разговора.

— Я тебя целую. — Сделав над собой усилие, она придала голосу томность. * * *

Два дня Ритка негодовала. Нет, каким, однако, оказался Антон Андреевич, жаль, конечно, если с ним и в самом деле что-то случилось, все-таки пожилой человек, хотя стариком его назвать как-то язык не поворачивается, а ведь семьдесят недавно стукнуло, пожил в свое удовольствие, но жаль-то жаль, но подстроить такую поганку

— подарить дачу Сергею! Она, честно признаться, рассчитывала, что Митька, такой мягкий, такой ласковый, привяжется к Майке и сделает царский подарок ей, переговорив с отцом, чтобы тот оформил дачу на него с Натальей, сестру, конечно, он не обойдет, порядочный такой, а потом перепишет половину дачи на Майку, бу

note 180 дет ей приданое! Но каков оказался Сергей, вот мерзавец, она его недооценила! Но зря, зря он надеется, что у него все будет тип-топ, хитростью у папаши выманил дачу — судьба ему и за это, и за все отплатит, вот гад, родному брату — и фигу! — а себе, своей глупошарой Томке в шикарном месте дом, конечно, если брат такой лопух, ну Митька, ну дурак…

И вдруг ее осенило: но Сергею-то можно намекнуть на Майку… Э! Отвертится. Жук. Открутится, как миленький. Но позвонить Сергею она решила.

Тома взяла трубку.

— Сергея Антоновича.

— Спрашивает кто? Да одноклассница, бывшие выпускники тут собираются… Не дослушала мегерища.

— Он на работе. После девяти звоните. Досадно, черт побери. Бросила трубку, подошла к зеркалу, поправила косметику. Ритка подкрашивалась, только когда нужно было куда-то идти, а так дорогую косметику, которой пользовалась, экономила. Неслышно в спальню вошла Кристина.

— Может, доча, ты сходишь за Майкой? Я бы тогда в магазин сбегала?

— Она у меня опять жвачку всю выкрала и сожрала. Не пойду! Она вообще делает все, что хочет! Ты меня наказывала маленькую! А Майке так все можно, да? И папа все только ей! Ритка с изумлением поглядела на старшую дочь. С характерцем, однако. А формы будут — ого! — в бабку Дебору. Но жаль — носик Лёнин — унылый. Рот Риткин — жесткий, правильный, и глаза красивые. Обиды какие-то развела, надо же! Взрослая совсем стала.

— Иди, делай уроки. Кристина, глянув исподлобья, сказала хмуро: ты совсем меня не любишь. И вышла. Ритке тут же стало жалко ее: действительно, мало она занимается девчонкой, всё — Майке, обжоре, а старшей — одни объедки, и одевают Майку как кукленка, а Кристинке — из детского уни

note 181 вермага по дешевке. Ладно, расчувствовалась! Кристинка уже большая, ее подороже одевать — вылетишь в трубу!

— Кристя, ну-ка иди сюда! — позвала. Та вернулась. Правда, бедняжка, прям как неродная дочь! Даже старая Дебора, и та от Майки без ума. Что скажешь, Майка — обаяшка.

— Я тебя очень люблю, дурочка, — обняла, поцеловала в лоб.

— Не любишь. Вот упрямая.

— Люблю. Просто Майка маленькая — с ней и хлопот больше. Тебя я очень люблю.

— Дай мне денег, — Кристинка хитро улыбнулась, — я другой резинки куплю.

— Сколько?

— Двадцать.

— Что, уже так дорого?

— Я несколько куплю сразу, Майка целых четыре сперла,

— заныла девчонка, — а я только три хочу купить! Пришлось дать: дети — дорогое удовольствие. Только смылась Кристина, явился не запылился Леня

и начал с порога: хватит, сил уже нет, цены растут, подержанную «Ниву» продают за двадцать тысяч…

— Двадцать?! Вот это да…

— …Зашел в мясной к Шурке. Он теперь владелец сам, но поставщики у него — дрянь, на колбасы цены взвинтил, а качество — только кошек кормить, чтоб они передохли все, супермаркет называется, в Германии сорок сор тов в каждом магазинчике, и качество отменное, я все перепробовал, когда был в прошлом году, гляди, гляди, как люди живут, а не мы, идиоты! — Леня кинул на кресло два глянцевых журнала. Ты такой обуви, такого постельного белья за всю свою жизнь здесь не видела, а трусики какие, сказала она, перелистывая блестящие страницы, с ума сойти, а какие лифчики, в таком бы ни один директор не устоял. (Это мысленно.) Ритке очень хотелось соблазнить директора клуба, все уже говорят, что она им крутит, но пока постели нет, все

note 182 ерунда, условия нужны, где соблазнять, вот поедут осенью всем клубом в профилакторий на субботу-воскресенье, можно будет рискнуть, риск — благородное дело, глядишь, полставки прибавит, а то Леня становится все скупее, надоело каждый рубль объяснять, куда идет. А надень она такое прозрачное белье — о! — отпад.

— А туфли-то, туфли, слышь, Лень, — крикнула она ему — он ел в кухне, — роскошь!

— Может, обувью начать торговать? — вопросом на вопрос ответил он. Честное слово, когда Ритка на каблуках и в черных колготках, она еще очень ничего!

Вдохновившись, она достала черные итальянские туфли на шпильках, натянула тонкие шведские колготки, сняла с себя футболку и бюстгалтер, накрасила губы ярко-ярко и в таком виде явилась к Лене в кухню: ну как? Он обалдел просто. Знаешь — шикарно!

— Я могу зарабатывать с моим знанием секса больше тебя!

— Я бы сам такую бабу озолотил!

— Ага, переходим на рыночные отношения, руки-то спрячь, спрячь, нечего грудь чужую трогать, за просмотр только деньги берут, а за… отстань!..