Отчий сад - Мария Бушуева

— она говорила точно о покойнике, — как так распределил, ну почему все этому психопату Сергею, ты не понимаешь, Митька, вот-вот может получиться так, что твоему ребенку некуда, а главное, не на что будет поехать отдыхать! Бабка собирается на историческую родину, вся ее родня уже свалила. Леня тоже собирается, он у меня тертый калач, он умный, мой Леня, немцы, кричит он, уезжая, увозят порядок, что вам-то останется, когда мы свои мозги увезем?

— Старшие братья в русских сказках тоже над младшим братом посмеивались, бранили его да ругали.

— Ну ты, мой сказочник, опять за свои небылицы! Леня мой прав! Что останется? Твоя дочь будет босая, голая, голодная, а тебе бы только сказочки пересказывать! Господи, да за что я так вляпалась, да почему затмение на меня нашло, да куда я смотрела, когда с тобой в одну постель ложилась…

— Кажется, Тома тоже ребенка ожидает, вот Сергей о ней и позаботился. И вообще, Рита, я больше не могу слышать всего этого, понимаешь? Меня от этой борьбы за частную собственность, которая теперь везде и у всех, просто тошнит!

— Сергей-то сволочь, сволочь, а ты!.. — Ритка махнула рукой, вскочила, забегала по комнате, сбила ногой стоящий у стула холст. — Так вот что я тебе скажу, я, конечно, не Царь-девица, я тебе не пара, да, не пара! я простая баба, мне нужно кормить детей, а ты витаешь в облаках, живешь, видите ли, высокими материями, сказочки почитываешь, картиночки пописываешь, хватит, достаточно, я тоже Майке «Конька-Горбунка» декламировала, но сначала ребенка накормила, а когда будет жрать нечего, потому что денег не будет, твой ребенок будет с голоду пухнуть, и Леня-то прокормит, а ты…

— Успокойся, Рита, — сказала он, поморщившись, — я прошу тебя, успокойся.

note 198

— …Ты ко всем безразличен, у тебя нет сердца, и твой отец бездушный был, грех так сейчас говорить, а этот ваш дегенерат, да знаешь ли ты, что у моего Лени есть также люди, за пять тысяч человека грохнут не задумываясь, а уж дачку поджечь для них дело плевое, то-то я посмотрю, как живописно она будет полыхать, создашь потом бессмертное полотно, намалюешь пепелище, пусть уж не достанется она никому!..

— Да вы все просто сошли с ума!

— Мы-то в разуме, мы о детях думаем! Мы хотим, чтобы они были не нищие, как мы, а имели все!

— Твой Леня скоро тебе дворец купит, успокойся! Эта старая дача тогда покажется тебе такой же нищей и убогой, каким уже представляется тебе твое пионерское прошлое! Это для меня дача — мое детство…

— …Никому не достанется! Нникому! — ее шея судорожно задвигалась, точно сейчас Ритка зарыдает.

— Кстати… — Митя вспомнил, что они с Натальей решили сегодня, ближе к вечеру, поехать на дачу и отдать Сергею дарственную отца.

— Что «кстати»?! — Ритка, уперев руки в худые бедра, стояла перед ним злая, в ее серых глазах чернели острые зрачки, губы стали еще уже, посверкивали чуть выступающие вперед ровные зубы. — Чего ты еще хотел мне сказать?!

— То, что привез Майке сюрпризы, — Митя был совершенно спокоен, — купил пустяки, конечно, разноцветные резинки для волос, босоножки-плетенки, юбку с орнаментом

— продают такую одежду вернувшиеся в Крым татары, орнамент ручной работы. Не длинновата будет? Хотя это такой стиль. Ритка с трудом улыбнулась.

— На дачу поедешь с нами? Мы с Наташей собрались ехать сегодня.

— Сейчас?

— Часов пять вечера.

— Нет, — сказала она огорченно, — не могу. Майка дома будет одна. Придется вам ехать без меня. note 199

— Жаль. Но она уловила: он лжет, ему не жаль! И пол поплыл у нее под ногами. Лицемер! Лжец! Но она сдержалась. Зря ведь ее, Ритку, считают все Ярославцевы такой глупой, она умеет скрывать все — боль, ревность, отчаянье. Она давно привыкла все скрывать — и с Леней, с которым просто, и с Митей, с которым так сложно. Но, Господи, с ним она жива! С ним каждая ее клеточка живет! Неужели он разлюбил ее?!

— Жаль, — повторил он. На улице Ритка постояла возле Митиного подъезда, раздумывая, поехать на такси домой или сразу в детсад за Майкой? Тогда можно и на автобусе, как раз ко времени получится… Но вдруг резко повернулась и вновь вбежала в подъезд. Нет, она все-таки сейчас скажет ему все! Она скажет, что он не любит, не любит, не любит.

Но она действительно умела сдерживать себя. И возле почтовых ящиков на втором этаже остановилась, решительно развернулась и, стуча каблуками, молниеносно сбежала по ступенькам, выскочила из подъезда, вырвалась из Митиного двора, похожего на колодец, и, перейдя бегом на другую сторону улицы, поймала такси. Дома, даже не переодевшись, только скинув туфли, она набрала номер своего директора.

— Николай Иванович, — срывающимся голосом выкрикнула она, — мне очень нужно с вами встретиться! Мне необходимо вас увидеть! Мне нужно сказать вам очень многое! — И услышав: приезжайте, — тут же договорилась с одинокой подружкой, работающей в том же клубе и неравнодушной к директору, чтобы та забрала из сада Майку и накормила ужином, снова выбежала на улицу и поймала машину. Адрес она выписала в отделе кадров давно. Что Митя, что Митя, она следила невидящим взглядом за пробегающим городским пейзажем, он будет вечно свободен и всегда нравиться женщинам, а у меня дети, я должна думать прежде всего о них, если бы кто note 200 знал, как мне плохо, как мне плохо, но я обязана позаботиться о детях.

Она дала водителю деньги и потребовала сдачу. Он посопротивлялся. Не таксист он, видите ли. А частник! Жулье! Расплодились жулики, разозлилась она. Наконец, водители зло ссыпал ей в ладонь серебрушки.

Район, где жил директор, сразу у станции метро, недавно построенной, понравился ей: дома кирпичные, полногабаритные, деревьев много, магазины. Она отыскала нужный дом — он стоял чуть в стороне от главного проспекта, но тоже кирпичный, добротный. Поднимаясь по каменным ступеням, она с острой болью вспомнила Митю и решила: дачу все равно она сожжет! Из принципа!

Директор в голубом спортивном костюме, открыл ей дверь.

* * *

Перешли через черное, подтаявшее будто шоссе, в теплую тень листвы и хвои, к домам поселка. Усатый пожилой мужчина с девочкой лет трех попался навстречу. Из магазина пахнуло хлебом. Поздоровались, обменялись парой привычных фраз. Промчалась легковушка, обдала пылью. Кваса не хочешь? Нет, забыла — я не люблю. А я хочу. Смотри, как постарел. Постарел. Крепись, геолог, держись, геолог! Говорят, он пьет. Как сапожник. Никогда не видела пьяного сапожника!

Вода из колонки была ледяной. Не простуди горло. Угу. Тень от листьев колыхалась на твоем лице, глаза то прятались в нее, то неожиданно ярко сверкали. Лесная дорожка вилась мимо дач, огибая поселок справа. Знаешь, что-то мне тяжело, душно, точно будет гроза. В ограде облупившегося синего дома чугунным маятником метался дог. Гроза? Может быть. Помнишь, именно в этом доме жила Светлана. Отец у нее был директор чего-то. Так нелепо погибла. Единственная дочь. Сколько ей было? Двадцать пять. Черный пес уже бежал вдоль забора, как бы сопровождая их. Бедный, он пережил свою хозяйку.

note 201 Да, да, сказал Митя. Ему внезапно вспомнилась та давняя ночь, кода он, соскочив с крыльца в лопухи и траву, наткнулся во мраке на сплетенные тела, узнав только Сергея. Не Светлана ли была с ним тогда?

— Кажется, у Сергея со Светланой был роман?

— У него со всеми здесь были романы.

— Но он спился, ты же видишь.

— Я часто думала об этом. Мне кажется, все оттого, что нет женщины сильной и умной, которая могла бы объединить всех нас, как бабушка Елена Андреевна когда-то. Ведь нравственность — женское дело.

— Или потому, что мы все жили у искусственного моря.

— Что? — Она не поняла его. Ограда печальной дачи осталась позади — и собака снова металась мрачным маятником. И все же очень душно. Смот ри-ка — сатанинский гриб! Сомни его, а то какой-нибудь ребенок, не понимая, может его сорвать. Красивый!

Но вот и наша дача. Только не наша теперь, сказала Наталья, а Томина и Сережина. Но Кирилл, добавила она, хороший парень, да? Возле леса, в рассохшемся доме, пробормотал Митя.

Они вошли в калитку, и странной нежилой тишиной дохнуло на них. Доски валялись во дворе, по золотистой поверхности одной из них, спотыкаясь, полз огромный черный жук. К покосившейся будке туалета, почти спрятанной в смородиновых кустах, тоже были прислонены доски. Один куст надломился. На узкой тропинке валялся молоток, в старой ванной, сонно уткнувшейся в высокие лопухи, зеленела вода, ржавая пила и старый футбольный мяч, кажется, лежали в траве всегда. Черная бабочка села на желтоватый край ванны.

— Сергей! — позвала Наталья. Никто не отозвался. Бабочка сложила крылья, застыв на краю, — и словно время остановилось — мертвая тишина. Митя поднялся на террасу, открыл дверь.

— Подожди-ка здесь, — почему-то сказал он сестре и зашел внутрь. note 202 Бабочка неподвижно чернела на светло-желтом. Наталья наклонилась над ней — и тоже застыла.