Красное колесо. Узел III. Март Семнадцатого. Том 3 - Александр Солженицын

… Инсинуации германской печати… Клевещет, будто революция подстроена кучкой либералов…

По всей Европе ожидали, что пожар, охвативший Россию, превратится в хаос. Когда же этого не произошло, то Россия в глазах всего мира стала в первые ряды культурного человечества. Благородная программа министра Милюкова принята с симпатией во всех союзных странах.

Зловещая роль полиции… С самых первых дней революции стало известно, что полиции были предложены фантастические суммы для подавления национального восстания…

Военная мощь России невероятно выросла. Мы должны молиться, чтобы совершающееся чудо русского обновления продолжалось.

(«Уикли Диспэтч»)

Лондон, 9 марта. В палате общин министр Бонар Лоу заявил: «События в России напоминают о начале французской революции. Мы помним, с какой радужной надеждой либерально мыслящие люди всех стран восприняли весть о падении Бастилии… Мы также помним, как быстро и как печально эта яркая заря померкла… Но для матери парламентов мира не будет преждевременным направить поздравительный адрес и восторженные приветствия свободному русскому народу и правительству, выразившему намерение успешно закончить войну. (Аплодисменты.) Однако позволено мне будет и выразить сочувствие последнему царю, который был нашим верным союзником в течение трёх лет и по наследству получил бремя, для него непосильное… И мы можем лишь радоваться, что на последних стадиях мирового конфликта во главе всех союзных держав будут правительства, которые действительно представляют их народы.» (Возгласы ликования.)

Лорд Асквит: «… С самого начала военных действий Россия не только лояльно, но великодушно выполняла свою задачу… Самодержавный строй, который, казалось, сделался неотъемлемой частью русской жизни и стал выше всяких покушений, – пал за несколько дней, не оказав действительного сопротивления. (Аплодисменты.) Совершить такую революцию в одну из величайших войн – тягчайшее испытание мудрости и предусмотрительности самых просвещённых государственных деятелей…»

Палата общин единогласно приняла резолюцию с братским приветствием к русскому народу… «Выражая полную уверенность, что это приведёт не только к счастливому и быстрому прогрессу русской нации, но и к тому, что Россия с новой силой и новой энергией будет дальше вести войну…»

ЦАРСКАЯ СЕМЬЯ… Императрица-мать намеревается вернуться в Данию. Бывший император после короткого пребывания в Крыму хочет поехать в Швейцарию или во Францию. Великие князья решили остаться в России и предложить свои услуги новому правительству.

(«Таймс»)

… От русского народа ждут теперь только, чтоб он собрал всю энергию для последних военных усилий… Пусть нас не обвиняют в недостатке сочувствия к русским стремлениям, но осмелимся выразить, что их выполнение зависит от успеха военных действий… Наш петербургский корреспондент указывает, что республика как форма правления в высшей степени непригодна для России…

(«Морнинг Пост», 9 марта)

Теперь деятели земств и городов обладают действительной властью, получив в свои руки издавна им знакомый государственный аппарат, ими же самими построенный…

(«Вестминстер Газетт»)

Россия не допустит ни анархии, ни социалистической республики. Однако во всех революциях дают себя знать отрицательные последствия отсутствия верховной власти. Наш корреспондент сравнивает действия нового правительства с попытками ковбоев удержать вырвавшихся коров…

(«Таймс»)

Единение – вот тот неожиданный феномен, к которому пришла история народа, наполненная продолжительными внутренними раздорами… Что скажет теперь германский император?…

(Клемансо)

Париж, 9 марта. Перед началом заседания палата депутатов приветствовала продолжительной и трогательной овацией перемену русского государственного строя. «Да продолжают с энтузиазмом героические армии России великое дело вплоть до общей победы над врагом!» Крики «да здравствует русская революция!» долго раздавались в палате, и все депутаты обернулись к дипломатической ложе, в которой находился русский посол Извольский. То место, где премьер-министр сказал, что учреждения новой России будут развиваться по принципам Великой Французской Революции, было встречено бурными рукоплесканиями.

В кулуарах депутаты выражали некоторое беспокойство по поводу действий Совета рабочих депутатов и сочувственно отнеслись к мысли послать в Петроград делегацию французских социалистов, чтобы советы опытных товарищей оказали содействие в сдержанности и политической мудрости.

Французские парламентарии-социалисты: «С восторженной радостью приветствуем великий переворот!… Как наши отцы в 1793… Всему миру вы несёте дуновение свободы и лишили русскую реакцию возможности вредить… Падение русского самодержавия – осуществление лучших мечтаний… Выполняя предначертание своей судьбы, Россия вошла в то великое движение, которое увлекает по пути прогресса народы Европы, Америки и Азии. В вашей революции – всё будущее международной демократии, и вы можете осуществить величайшую демократию мира. Обеспечьте мировую республику и братство народов. Раздавим германский империализм, последнюю твердыню самодержавия!…»

Французский сенат: «Новые узы связывают нас с Россией, и нам особенно приятно приветствовать эру свободы, наступающую на Востоке. В коалицию демократии, осаждающую Германию, русский патриотизм вольёт новый пыл…»

… Петроградское правительство составлено из лиц, намерения которых совпадают с намерениями Франции.

… Быстрое повышение русских ценностей на французском финансовом рынке.

… Милюков на посту министра иностранных дел с его программой войны до конца, присоединением Константинополя, и всё это в 8 дней – лучшая из революций и одно из самых великолепных событий истории!

(«Фигаро»)

511

Никак не хотела русская революция вобрать в свою корону Бубликова – но он-то знал, что был бы лучшим её украшением, что ни во Временном правительстве, ни в Совете депутатов не было человека с такой взрывной энергией и такой широтой гражданского понимания, – ни дутый Милюков, ни гаер Керенский, – просто дикая была несправедливость, что революция не впитала Бубликова. И он, как мог, ещё карабкался в неё встроиться. В потоке всякой революции бывают переменчивые ситуации, когда первый ряд падает как сражённый – и возглавить события выходит ряд второй.

В окружении Родзянки услышав, что готовится думская депутация сопровождать царя из Ставки, – Бубликов тотчас выхлопотал быть главой депутации. Ничего особенного эта краткая операция ему не обещала, кроме того что побыть на виду, пройти по всем газетам, а ещё – своими глазами повидать поверженного царя, интересно.

Но как же он сразу сам не догадался? – это было не сопровождение, это был арест! – объявил им князь Львов, когда они пришли за документами. Так тем замечательней! Арест монарха – драматический пункт всякой революции, багровый момент! – и ярко быть записанным в скрижали как участник его!

Выехали четверо депутатов, комиссаров по новой терминологии, вчера вечером поздно из Петрограда, ночь покойно спали, – а днём на крупных станциях, особенно в Орше, встречали их поезд манифестации – не то чтобы толпы, но изрядные толпишки – железнодорожников и зевак, прослышавших, что едут члены Думы, никто и не знал, конечно, куда, зачем. До сих пор лишённый публичных речей, Бубликов теперь охотно выскакивал на них – и обидно не рассчитал, сорвал голос. К трём часам дня к Могилёву еле говорил.

И на могилёвском вокзале была кучка, крикнули им «ура» – а Бубликов уже и ответить не мог, говорил за него другой.

Вполне мог бы генерал Алексеев встретить их на вокзале. Однако не удостоил. (Не предан революции искренно, отметил Бубликов, при следующей волне падёт.) Встречал лишь осведомлённый генерал Кисляков – рыхлый, рыжий, со своими военно-железнодорожными чинами. И конфиденциально сообщил комиссарам, что поезд царя подготовлен, и даже сам он уже здесь, в поезде у матери. Но – ничего не знает.

Действительно, у другой платформы друг против друга стояли два синих литерных императорских поезда.

Собственно, можно было его вот и брать. Да и ехать.

Но нельзя было взять без военных властей, – не торжественно, да и как именно? – вооружённой силы у комиссаров не было. Нетактично сделал Алексеев, что не приехал на вокзал.