Метла Маргариты. Ключи к роману Булгакова - Альфред Барков

Странно: это «сообщение» весьма сомнительно по своему явно не полицейскому стилю.

Во всех делах того же департамента полиции (фотокопии – в этой же книге!) Андреева значилась как «жена действительного статского советника Желябужская М. Ф.» – не допускались даже сокращения типа «жена д. с. с.»; когда ее супруга повысили в чине, стала именоваться «женой тайного советника Желябужской М. Ф.», но не «Андреевой» и тем более не «второй женой Горького» – ведь не только в департаменте полиции, а во всей России в то время еще чтили закон, а церковный брак Горького с Екатериной Павловной, как и брак Андреевой с А. А. Желябужским, расторгнут не был. А Горький в официальных донесениях «заграничной агентуры» не мог именоваться не по настоящей фамилии – Пешков. Да и о Савве Морозове никто не мог писать иначе, как о «потомственном почетном гражданине советнике мануфактуры С. Т. Морозове». К тому же это совсем не казенное словечко «лишь», явно не подходящее для полицейского донесения… Так что приведенная запись – скорее всего, литературная обработка того, что, возможно, было когда-то полицейским донесением.

Не менее странными выглядят и обстоятельства возвращения Андреевой в Россию в конце 1912 года. Судя по содержанию ее писем Н. Е. Буренину (из Боевой технической группы РСДРП, сопровождал ее и Горького в поездке в Америку и в переезде оттуда в Италию), отправленных в последний месяц пребывания на Капри, выезд был обставлен с соблюдением всех мер конспирации: о себе писала в третьем лице, ехала через Данию под именем Харриет Брукс… Хотя для охранки содержание этих писем, если только они ее интересовали, вряд ли представило бы секрет.

Дело в том, что параллельно этим письмам Ленин по своим каналам тоже обеспечивал «конспирацию» прибытия Андреевой в Россию. Заботясь о ее безопасности, хотя никакой необходимости в этом не было (преступление Андреевой, которое ей инкриминировалось, – издание в 1905 году газеты «Новая жизнь» – к тому времени попало под амнистию, в связи с чем, собственно, и стало возможным ее возвращение), Владимир Ильич возложил все тяготы по обеспечению ее безопасности в России на самого надежного партийного товарища – Романа Малиновского, успешно совмещавшего руководство фракцией социал-демократов в Государственной Думе с ролью платного провокатора охранки. Того самого Малиновского, по инициативе которого мало кому известный до этого Сталин был кооптирован в состав ЦК РСДРП.

И еще штрих. На пути из Капри Андреева в письме к А. М. Коллонтай писала 29 ноября 1912 года из Копенгагена: «За мной все время, с самого Капри, был хвост благодаря визиту к Алексею Максимовичу Вл. Лв. Б-ва [Бурцева], совпавшему с моим отъездом»[276]. Следовательно, Андреева подозревала «ассенизатора партий», то есть человека едва ли не единственного, в отношении непричастности которого к охранке сомнений нет, в том, что он привел к ней мифический «хвост». А, может, не подозревала вовсе, а просто боялась? Ведь Бурцев мог прибыть на Капри только по делу, которому посвятил свою жизнь. По вопросу выявления провокаторов охранного отделения… А вот Малиновского, которого Бурцев все-таки разоблачил как провокатора, Мария Федоровна почему-то не опасалась.

Странное обстоятельство: в тексте одного из приведенных в сборнике писем Ленина Горькому есть такие слова об Андреевой: «Еще черкните, как Малиновскому найти ее в Питере или в Москве. Через Тихонова?»[277], но в подробнейшем «Указателе имен» Малиновский не упоминается вообще! А о Бурцеве сказано буквально: «Был близок к эсерам, затем поддерживал партию кадетов; издатель журнала „Былое“. После 1917 г. – эмигрант». И все. Обвинение Андреевой в адрес Бурцева бросили, а главного не сказали. То есть в этом сборнике имеем то же, что и в четырехтомной фундаментальной «Летописи жизни и творчества А. М. Горького» – недомолвки. И так во всем, что касается Горького и Андреевой.

И если уж присмотреться попристальней, то вся история с конспирацией была шита белыми нитками с самого начала. Посылать за Андреевой «хвост» от Капри до самой России – накладно, да и не было в этом необходимости, поскольку весь этот переезд контролировался Малиновским. Решение о въезде Андреевой в Россию принимал не кто иной, как товарищ министра внутренних дел В. Ф. Джунковский – тот самый, который, будучи адъютантом московского генерал-губернатора Великого Князя Сергея Александровича, якобы предупредил ее, что полиции известно о нахождении Н. Э. Баумана в ее доме. После этого Савва Морозов (благо жил рядом, тоже на Патриарших) выполняя роль кучера (для конспирации!), вывез Баумана в свое загородное имение.

Если вы, уважаемый читатель, до сих пор полагаете, что роман Булгакова «Мастер и Маргарита» – фантасмагория, то теперь имеете возможность убедиться, что настоящая фантасмагория – в жизни. Вернее – в скомпонованных в тридцатые годы воспоминаниях М. Ф. Андреевой. Баумана убили черносотенцы в 1905 году, влюбленный в Андрееву «кучер» – потомственный почетный гражданин С. Т. Морозов – застрелился тогда же, так что ни подтвердить, ни опровергнуть эту фантасмагорию некому.

А нужно ли вообще?.. Ведь на главный вопрос ответа мы все равно не получим – кто оплатил Андреевой поездку в Женеву летом 1903 года?

Знал ли сам Булгаков ответ на этот вопрос? Ведь с Бурцевым его пути нигде не пересеклись. И все же сомнения в истинной роли Андреевой во всей этой истории у него могли возникнуть в процессе тесного общения с В. В. Вересаевым, в воспоминаниях которого просматриваются намеки именно по этому вопросу. Если к этому добавить, что в ближайший круг общения Булгакова входили также В. И. Качалов, поддерживавший в начале века отношения с Андреевой не только в связи с совместной сценической деятельностью в Художественном театре, но и на почве увлечения идеями социал-демократии (достаточно сказать, что за помощью в сокрытии Баумана от полиции к Андреевой обратился именно он), Е. И. Замятин, тесно общавшийся в начале века с Горьким и Андреевой (характер отношений самого Булгакова с Замятиным иллюстрирует не только содержание их переписки, но и тот факт, что, когда находившийся в опале Замятин получил разрешение на выезд из СССР, на вокзале его провожали только два писателя – Булгаков и Вс. Иванов), то возможность получения им детальной характеристики личности Андреевой сомнений не вызывает. Причем из уст людей, для которых наблюдательность является едва ли не главнейшим профессиональным качеством.

Глава XXV. Готический особняк Маргариты

Иван Николаевич снимается с места и всегда по одному и тому же маршруту через Спиридоновку проходит мимо нефтелавки, где висит покосившийся старый газовый фонарь, и подкрадывается к решетке, за которой – готический особняк.

Увы, такого места и такого дома в приарбатских переулках нет.

В текст романа включено такое количество исходных данных об особняке, из окна которого Маргарита вылетела на метле, что их вполне достаточно не только для составления четкого представления о его внешнем виде, но и для вывода о его ориентации в пространстве, не говоря уже о месте в топографии Москвы.

Если собрать воедино все разбросанные по страницам романа данные об этом доме и проанализировать их, то зона поиска места его нахождения сужается до участка конкретной, трижды названной в романе улицы. То есть до двух-трех сотен метров. Причем участок этот находится вовсе не там, где до сих пор ведутся поиски этого дома (путаница с названием «Арбат» показана выше).

К сожалению, досадная ошибка с понятием «Арбат» – не единственная, не позволившая многочисленным исследователям идентифицировать описанный в романе дом. Вторая носит чисто методологический характер: поиски ведутся на довольно туманно описанном Булгаковым маршруте полета Маргариты, в то время как в тексте романа неоднократно указывается, что его необходимо осуществлять на маршруте погони Понырева за Воландом; он описан досконально, хотя исследователям и здесь не удалось избежать отдельных просчетов.

Поясняю этот тезис. Глава 21 «Полет»: «Пролетев по своему переулку, Маргарита попала в другой <…> с покосившейся дверью нефтелавки <…> Только каким-то чудом затормозившись, она не разбилась о старый покосившийся фонарь».

Эпилог: «Иван Николаевич <…> снимается с места и всегда по одному и тому же маршруту, через Спиридоновку <…> проходит мимо нефтелавки, где висит покосившийся старый газовый фонарь, и подкрадывается к решетке, за которой – <…> готический особняк».

Совершенно очевидно, что Понырев идет по старому маршруту погони за Воландом («всегда по одному и тому же маршруту»); очевидно также, что повтором о нефтелавке и «старом покосившемся фонаре» (даже лексика совпадает!) Булгаков настойчиво сигнализирует о том, что маршруты погони Понырева и полета Маргариты не только пересекаются, но на каком-то участке даже совпадают (совпадающим участком являются особняк – нефтелавка – газовый фонарь). Причем из описания ясно, что нефтелавка и газовый фонарь находятся на участке между Патриаршим прудом и готическим особняком.