Полторы минуты славы - Светлана Гончаренко

Нетские краеведы время от времени публиковали в газетах и другие легенды, еще неправдоподобнее этих двух. Нельзя ведь поверить в дивный сиреневый сад, возникший без всякой романтической причины!

Окна Ликиной палаты выходили именно сюда, в сказочные кущи. Сирень очень разрослась в последние годы. Она стала похожа не на кусты, а на приземистые кривоногие деревья. Выглядели они довольно неприглядно — всегда, кроме той единственной майской недели, когда поверху, по молодым ветвям, они обливались цветом.

Сиреневая листва черновата — как будто нарочно для того, чтобы цветы в ней ярче горели. Обычной, меленькой, бледной сирени на Луначарке не водилось. Зато много было белой — цветки-кресты, гроздья-снежки. Встречалась и розовая. Лика заметила, что, отцветая, розовая сирень блекнет, светлеет, а темно-лиловая, наоборот, чернеет. Имелся в саду один редчайший, неправдоподобный куст — густо-пурпурный. О сиреневой всех оттенков и говорить не приходится.

Лепестки у всех сиреней тоже были разные — у какой-то овальные, у другой круглые или остренькие, с нежной бороздкой посередине. Лика хорошо их рассмотрела, потому что была в клинике на особом положении. Ей иногда даже позволяли побывать в сиреневом саду. Прочие больные глазели на цветущее чудо с высоты второго этажа, не ближе. Они гуляли в скучных и липких тополиных аллеях позади пищеблока.

Лика наслаждалась в саду своими привилегиями. Она горстями ела пятилепестковые сиреневые цветы в предвкушении неминуемого счастья. Она здесь не видела перед собой постылых лиц медперсонала. Даже цветочные воры в сирень не проникали — и оттого, что ограда была крепка, и оттого, что боялись. Почему-то считалось, что доктора на Луначарке тоже сумасшедшие. Они якобы подкарауливают смельчаков, забравшихся в сад, утаскивают в свое страшное желтое здание и делают там лоботомию. Потому-то сиреневый сад и оставался всегда прекрасным, нетронутым и заповедным. Только жар-птицы в нем недоставало!

Глядя из окна своей палаты вниз, на цветные пучки и брызги, Лика постепенно выздоравливала. Во рту ее было горько от сиреневого счастья. Она начала воображать себя сумасшедшей возлюбленной летчика Шкальникова. Внизу, в розово-лиловых дебрях, ей часто виделась высокая мужская фигура и мужское белое лицо, обращенное в ее сторону. Это вовсе не было лицо давно покойного летчика — его портрет, висевший в школьном коридоре, Лика отлично помнила. У летчика были щеки бесконечной ширины и бритый череп.

Нет, лицо стоявшего в сиренях было узко, темноглазо и возбужденно-страстно. Оно принадлежало Федору Карасевичу!

Всякий раз, обнаружив это, Лика вздрагивала. Ее мысли начинали бежать рваной неправильной цепочкой: это не Федя? Это Федя! Федя мертв! Это не Федя мертв! Федя исчез! Возможно, Федя мертв! Мертв!

Мертв! От этого слова мужское лицо в ветвях сразу серело, истаивало, а мужская фигура оказывалась скрещением сучьев и теней. «Может, я в самом деле схожу с ума? — ужасалась Лика. — Или меня накачали какой-то дрянью? Или оконное стекло плохо промыто? Нет, я актриса, и это мои фантазии. Я столько пережила, что теперь ничего мне не страшно!»

Исчезновение Феди и попадание в клинику стало нешуточным испытанием для Ликиной пылкой души. Но она поняла, что страдать не так больно, как она думала раньше, и ей захотелось сыграть настоящее горе. Теперь она знала, как это следует делать: как надо сидеть, не суетясь, сцепив руки, как смотреть в сторону, ничего не видя, как надо плакать дурным непослушным голосом. Она запросилась домой: в первой же серии нового блока у нее должна быть сильная сцена, как она и просила.

Требовать для себя сильных сцен ее научил Олег Адольфович Островский. Спевшись, оба в один голос пожелали открытых чувств и непричесанных страстей.

В ответ сценарная группа во главе с Кайком насочиняла им всякой ереси. В новом блоке Трюбо должен узнать, что у Лики-модели есть сын, которого она зачем-то всячески скрывает. Кайк сам ничего про этого сына до прошлой недели не знал — вот и пришлось придумать, что ребенка таили от посторонних глаз. Порочный Трюбо начинает шантажировать Лику. Он грозит всем раззвонить о существовании новосочиненного мальчика.

В благодарность за свое молчание зарвавшийся француз требует от Лики физической близости. Но Лика страстно и верно любит героя Саши Рябова (хотя настоящая Лика Горохова никак не могла представить, как можно страстно любить эту бетонную глыбу). Модель колеблется и страдает. Вот что хотела бы теперь сыграть Лика!

То, что заготовила сценарная группа для следующих серий, тоже играть хотелось. Лика наконец должна была отдаться сластолюбивому французу. Минут через двадцать экранного времени у нее бурно начинали проявляться те признаки беременности, что всегда бывают у сериальных героинь, — глубокие обмороки, неодолимая слабость, затяжное лежание на диване.

Этой беременностью ловкий Леша Кайк убивал целую кучу зайцев. Так, он знал, что гинекологические клиники и кабинеты сразу бросятся предоставлять сериалу рекламные деньги и натуру. Надо только пропустить Лику через душевные метания между мини-абортом, абортом в день обращения и трудными родами в окружении новейшей техники и ласковых рекламодателей.

Хорошо было и то, что новорожденный сможет вполне законно унаследовать миллионы Трюбо. В последнее время интерактивные зрители чересчур уж стали наседать с вопросом, когда же Лика получит большие деньги. Миллионы француза не давали публике покоя. Пора было прибирать их к рукам. Самого Трюбо Леша предлагал вскорости прибить в криминальной разборке или укокошить в автокатастрофе. Это уж как зрители решат!

Все было бы хорошо, но, как выражался Кайк, оставалась в сюжете еще одна головная боль. Ее звали Саша Рябов. Надо же было этого древообразного героя вознаградить за многосерийные страдания и хоть как-то оправдать его пребывание на экране?

Это было сложно. Беременность от француза тут совершенно не годилась. Маринка Хохлова даже стала упрекать Лешу в том, что историю он придумал грязную и неправдоподобную и выпутаться из нее приличному человеку невозможно.

Кайк только цинично усмехнулся. Он сказал, что на спор сочинит такой финал — комар носу не подточит. И ведь выиграл поэт на этом деле у Маринки бутылку коньяку!

Конечно, то, что Кайк придумал, было довольно фантастично. Однако зрители до смерти любят неестественные сюжетные ходы. Они, конечно, обрадуются, когда узнают, что отцом тщательно скрываемого старшего сына Лики является не кто иной, как Саша Рябов. Лика узнает об этом с не меньшей радостью!

Для этого на первый взгляд невозможного финта оказалось достаточно вставить в сценарий Ликины воспоминания. Оператор Ник Дубарев даже придумал, как их снять — в зыбкой романтической манере, в синеватой цветовой гамме. Мол, в самой ранней юности, случайно заблудившись в клубах густого тумана, девушка случайно переспала с каким-то незнакомцем. Дело было в Центральном парке, в полнейшей темноте. Молодые люди друг друга в лицо не запомнили и разбежались.

Далее Леша использовал беспроигрышный и любимый народом ход: этой же ночью к Лике из армии возвращался жених. На радостях Лика переспала и с ним. Наутро жених шел работать шофером (здесь можно будет дать рекламу какой-нибудь автобазы). Устроившись на автобазу, жених должен моментально попасть под колеса тяжелого грузовика (реклама нового отделения реанимации в областной больнице, а также салона похоронных принадлежностей).

У Лики начинаются головокружения, обмороки и лежание на диване. Она думает, что зачала дитя от парня с автобазы. Но на самом-то деле зачала она от парня из парка (реклама платного зооуголка, комнаты ужасов и карусели «Сюрприз», расположенных в ЦПКиО)!

Мальчик рождается страшно похожим на Сашу Рябова. Он тоже тянется к спорту (реклама школы ушу и гольф-клуба). Все думают, что сходство случайное, но не тут-то было! В финале предполагалась генетическая экспертиза (реклама кабинета платной диагностики) и свадьба вдоволь настрадавшихся героев (море всяческой рекламы и полное материальное благоденствие съемочной группы).

Леша свой коньяк выиграл вполне заслуженно. Его сюжетные виражи всех привели в восторг. Лишь Катерина Галанкина нашла их безвкусными. Но ей всегда было трудно угодить. Леша нагло заявил Катерине, что вкус у него как раз отменный: он один к одному стащил сюжет у Пушкина, из «Метели». Все как у классика, только он назвал вещи своими именами и закруглил ситуацию!

Лике сценарий понравился. Она устала от своего горя, и ей хотелось играть горе чужое. Чем будет больше горя, тем лучше! Она горячо, до дрожи желала переспать с незнакомцем в городском парке и потом не помнить его лица. Она была согласна зачать младенца от Олега Адольфовича и получить миллион. Она повеселела и совсем была готова отправиться домой.